На пышные похороны съехались извещенные архиереи, игумены и священство Москвы, ближних и некоторых дальних городов, кто случаем был в городе или не пожалел лошадей, чтобы прибыть вовремя. Плакали о нем искренне, за недолгий срок на Москве Герасим многим помог, многих свел в мир и любовь, многих в бедах и горестях утешил.

Похоронили в Успенском соборе, еще Калитой строенном, рядом с гробницами Святого Петра и митрополитов Феогноста, Киприана и Фотия. И когда над гробом начали читать духовную грамоту, в коей по киприановой традиции митрополит всех благословлял и отпускал грехи, у великой княгини начались схватки.

Сидя на поминках в той же повалуше, где нас женили, я не находил себе места, оглядывая и Диму Шемяку, и прискакавших из Можайска и Вереи кузенов Ивана да Михаила, бояр московских, галицких и иных, но мыслями был там, где рожала Маша.

Вот такая вот штука жизнь — один помер, другой родился.

Сына окрестили в честь Георгия Исповедника, то есть Юрием, что было воспринято как дань уважения дядьке, нагнали кормилиц да мамок, а у нас началась другая головная боль — кого вместо Герасима в митрополиты?

— Жаль, что ты не в Царьграде… — посетовал я Никуле.

— Почто, княже?

— Отписал бы патриарху и синклиту греческому, чтобы тебя и поставили на Киевскую митрополию.

— Да как же такое содеять? — оторопел Никула. — Преосвященный Иона митрополичьего посоха паки и паки достоин!

— Достоин, спору нет. Да нам сейчас не просто достойный, но и многомудрый пастырь нужен.

Из открытого оконца тянуло ветерком с Москвы-реки, в распахнутую створку бестолково долбилась пчела или шмель, а я соображал, как бы извлечь из ситуации побольше пользы.

— Спаси тебя Бог, княже, на добром слове, но худое ты помыслил.

— Жаль. Что же, епископы почти все здесь, остальные через день-другой доедут, вот пусть и решат, кого митрополитом поставить.

— Без патриарха???

— А почему нет? — я резко повернулся к Никуле и уставился ему в глаза. — Почему нет?

— Не по старине, княже.

— Старина тоже меняется. Мы вон, через сто лет для правнуков стариной будем.

Эх, как некстати! Отослать бы богатые поминки, серебра побольше и Никулу для поставления! Знающий, понимающий, сколько он мне с экономикой и школой помог, ровно тот человек, что нужен! Иона хорош, но только как церковный деятель, а у нас задачи куда шире.

— Сколько они думали, прежде чем Герасима посвятили? Три года? Им-то что, а мы три года без митрополита сидели, аки сироты. Или поставят не лучшего, а к своей выгоде человека, сам знаешь, у них кафедры не по уму или благочестию занимают.

Никула смущенно кивнул.

Тем не менее и собравшиеся епископы упирали на старину, не рискуя, даже после моей настоятельной просьбы, выбрать митрополита собором. Свистопляску, устроенную лет пятьдесят тому назад константинопольским патриархом, когда на Руси было аж три митрополита, они помнили крепко, но несмотря на это идею автокефалии пока не принимали. В конце концов, что такое митрополит? Епископ, как и прочие. Хиротонию они все прошли, более того, могут сами во епископы возводить, но в митрополиты… всегда из патриарших рук принимали, самим немочно!

Судили, рядили, послали Иону в Царьград — авва Иосиф, дай его на Киев и всю Русь в митрополиты! Но что там стукнет в головы императору и патриарху, у которых дом горит и заботы Руси им до фонаря? Теперь остается только молится, чтобы нам не насунули какого хитромудрого грека, попросту купившего себе митрополичью кафедру и потому занятого больше восполнением затрат, нежели собственной паствой.

Сын пускал пузыри, качаясь в резной люльке, Маша вилась над ним, отстраняя кормилиц и сенных боярышень.

Первенец.

Глядя на краснощекого младенца я вдруг отчетливо понял, что за сына порву всех нафиг. И это было новое, неизведанное чувство — там, в XXI веке к своим детям я ничего подобного не испытывал. Любил, да. Но не более, не было готовности отдать все. Многое, но не все. Может, это от понимания, что с ними ничего не случится? Ну, кроме бед, над которыми человек не властен? Вырастут и без меня, будут жить в тепле, уюте, с горячей водой, без голода, ну в худшем случае в Бирюлево, а не на Рублевке…

Многое тогда передумал, пытаясь понять, что не так.

Вот жил я себе, учился, работал, сыто жрал, сладко спал и, честно говоря, мог бы и забить на работу. Да, после ухода родителей и тестя меня наверняка бы задвинули, ну так что же, у рантье и напрягов, и нервотрепки меньше. Жил бы в свое удовольствие, в потолок поплевывал. А я зачем-то вкалывал, команду сколачивал, вверх лез…

А тут-то ставка еще выше — если в банке попросту сожрут или понизят, на крайняк уволят, здесь и башку открутить могут без лишних вопросов. Потому так за Диму и держусь, что вдвоем эту стихию бороть хоть немного, да проще. Потому Никулу в митрополиты и проталкивал, что одним серьезным головняком меньше. Потому и пытаюсь вытащить всю страну, что одиночкой тут не выжить, задавят и вовсе не в переносном смысле.

Известия из Царьграда опередили нового митрополита Киевского и всея Руси буквально на две недели. В самом начале 6946 года и осенних дождей в Москву прибыл Исидор, бывший игумен императорского монастыря великомученика Димитрия Солунского, притащив с собой одного монаха-помощника, семь десятков слуг и двадцать девять родственников.

Глава 21

На пороге побоища

Мало своей суеты на митрополичьем дворе, так еще и у каждого второго москвича туда дело нашлось! И всяк норовил свой любопытный нос всунуть в щель между Успенским собором и палатами владыки.

Понятное дело, посмотреть есть на что — не всякий день возможншь увидеть сразу сотню греков, да еще императорского посла в придачу. И все бегают, суетятся, деятельно осваивают новое местопребывание и движуха эта волнами расходится по Кремлю. Первым захлестнуло ближний Чудов монастырь, потом чуть более дальний Вознесенский, потом подворье Троицы и вскоре уже в глазах рябило от снующих везде чернявых, носатых, смуглых и курчавых находников. Уже из распахнутых настежь ворот митрополичьего двора вылетали бравшие с ходу в намет гонцы, выкатывались возки с дьяками, но своих лошадей не хватало и к делу пристегнули конюшенный двор Чудова монастыря…

Исидор решительно вселился в герасимовы покои, забрал священные сосуды и пастырский посох с митрополичьей печатью. Поначалу владычные слуги полностью потерялись в этом натиске (не обошлось и без неподобья, когда проспавший приезд служка отказался отдавать ключи незнакомым чужестранцам и дело чуть не кончилось дракой), тем более, что из греков на русском говорило от силы человек пять, включая самого новоназначенного. Вернее, он говорил на болгарском, но что такое церковнославянский, как не болгарский? Во всяком случае, я его вполне понимал, стоило только привыкнуть к необычному произношению.

— Муж высокой учености, разумеет речь турскую, латынскую, фряжскую и саракинскую, — Никула, несмотря на отрешение его Исидором от должности хартофилакса, был в полном восторге от образованности нового митрополита.

— Многие труды отцов церкви и древних греческих филозофов на латынский язык переложил, — вторил ему Феофан, оставшийся на своем месте только потому, что новому владыке вовремя намекнули о возможной ссоре с князем.

Исидор вообще развил бурную деятельность — пораспихал на многие места свою родню, носился по митрополии как электровеник, успевая делать по нескольку дел сразу. Совсем непривычный стиль, я даже начал подозревать еще одного попаданца, но нет.

— На собор латынский в Базеле от василевса послан был и много там преуспел.

Еще и дипломат до кучи.

— Родился от благочестивых родителей, с детства в учении, и при дворе ромейском в большой чести пребывает.

— Странно это, отцы.

Малость попривыкшие к моим вывертам книжники промолчали, всем своим видом изображая вопрос.