Да и вообще, надо экономику поднимать, без нее так и будем во тьме ковыряться. Но тут все в знания и в опыт упирается — одно дело управлять проектами, тут я местным сто очков вперед дам, но весь вопрос в том, какими. Сам я хрен чего придумаю, потому как условий не знаю, а найти понимающего и умеющего человека тут целое дело. Прямо хоть как русские цари иноземцев зазывай на службу, да только платить им нечем. Ох, тяжела наша княжеская доля…

Так что я все больше предавался поначалу бесплодным мечтаниям, но понемногу в голове все укладывалось. Можно, конечно, заниматься селекцией и самогоноварением самому, но куда лучше будет, если этим займутся бояре и вообще все охочие люди. Поначалу наверняка придется силком заставлять, но вот зуб даю — если они сумеют выход с вотчин увеличить, то сами ухватятся.

Но это если у меня бояре останутся, а пока все идет к тому, что навесят мне статус «князя-изгоя», то бишь безземельного. И что тогда? В Орду, в Литву, на службу просится?

Из нараставшего отчаяния меня выдернуло появление хартофилакса Никулы. Пришел он в Тверь кружным путем, при взятии города «по делам митрополии» отъехал к Троице, оттуда его монаси наладили в Дмитров, где уже хозяйничали Юрьевы люди, оттуда он добрался до Клина и… пешочком добрел до Твери. Ага, по дороге, ножками. Тут это в порядке вещей, встал и пошел. Верст тридцать в день — как здрасьте. И порадовал с ходу новостями про делянку тамошнюю — все, как в Лучинском, даже круче, у старцев не забалуешь.

А еще Никула расписал для Юрия все, что я хотел, но не умел высказать. Как положено, со всеми цитатами и этикетом. Он же нашел и гонца, воя из Москвы, что привез князю Борису докончальную грамоту от Юрия. А назад повезет и мое письмишко. Я там сразу всю вину на себя взял, расписал, что маман упек в Ростов, повинился, что не успел гридней остановить и бояр взнуздать, чтобы сидели и не рыпались и никаких погонь за моими кузенами не устраивали.

Так что будем надеятся, что посадит меня дядька удельным князем на тот же Дмитров, там и развернусь со своей новой экономической политикой. Новая делянка, новый самогонный аппарат — старые наверняка разобьют, сочтут бесовским наущением или еще чего придумают, вряд ли кто оценить сможет.

Но человек предполагает, а бог располагает, не дождался я ответа от Юрия, на что надеялся до самого последнего момента. Похоже, дядька в числе условий новой докончальной грамоты потребовал у Бориса лишить меня убежища. Так что посидели мы, помозговали и, несмотря на призывы Патрикеева ехать в Литву, решили двинуться в Ярославль — там после художеств Юрьевичей меня, скорее всего, примут. А оттуда можно попробовать и Кострому урвать. Жена в безопасности в Серпухове, маман в ростовском монастыре, Липка в дальнем селе, деньги есть, люди есть…

Перед самым отходом Патрикеев с Федором еще пошушукались и с моего одобрения отправили несколько человек на Москву разными дорогами — и проведать, что там происходит, и вбросить московскому служилому люду мысль, что сейчас их всех с насиженных мест погонят и заменят галицкими. Во всяком случае, Юрию нужно иметь под рукой верных людей, так что перестановки и вытекающие из них обиды неизбежны. А нам некоторая фронда в Москве весьма полезна будет.

Пока мы в Твери сидели, лед уже больше недели как вскрылся, и отправились мы вниз по Волге. Водным-то путем куда сподручнее добираться, нежели полтыщи верст по кривым дорогам верхами задницу о седло отбивать и ноги трудить.

Нанятые тверские насады спокойно выгребали на быстрину, от ледяной еще воды крепко тянуло холодом, отчего на доски приходилось стелить овчины в два-три слоя, но устроились, притерлись и потек неторопливый быт средневекового речного путешествия.

Изредка скрипели весла, подправляя бег насада или отпихивая льдину, проплывали по берегам деревеньки, возились на непрогретых еще полях мужики, а я беседовал с Никулой.

— Худо что нет у нас митрополита. Он завсегда княжеские которы^[7] утишал и к миру приводил, без него нестроение.

— А Иона? Он же наречен в Святейшую митрополию, местоблюстителем?

— Епископ-то рязанский? Муж благоверный, достойный, но греки царьградские уже поставили на митрополию Герасима, а он в Литве застрял, хоть и московит родом.

— Отписать ему, пригласить сюда, мирить меня с дядькой?

— Так вот он розмирья-то и боится, не едет! — хохотнул Никула.

М-да, куда ни кинь, всюду клин. Сплошной замкнутый круг.

Я отвалился на овчины и уставился в весеннее небо, отдавшись мыслям о переделке самогонного аппарата. Первые два я собрал на глиняной обмазке и оттого «спирт» имел странный привкус, но в Твери я посмотрел на медников и сообразил, что да как можно улучшить. Ведь что в самогоне хорошо? Гнать его можно из чего угодно, хоть из табуретки, а крепкие напитки тут практически неизвестны, меды стоялые — и все. Еще бутылки стеклянные наладить, можно такое ликеро-водочный завод развернуть! Торговать на всю Европу, в Орду сплавлять… Эх, мечты-мечты. Прибегут те же из Орды, спалят город, аппарат разобьют и конец заводику.

— Вот скажи, Никула, ты человек знающий, книжный, почему мы татар не бьем, а только отбиваемся? Ведь и литвины их били, и дед наш — значит, силы хватает?

— В большом сражении можем, но они же как вода, на ручьи распались и нету их. И больших сражений не любят, им что по нраву? Набежать, раскинуть крылья, да сгребать добычу.

— Так может, их на отходе бить? Вон, Федор Пестрый отбил же полон под Нижним?

Вот мне книжник да воеводы все по полочкам и разложили. Кочевник что в мирное время делает? На лошади скачет, из лука дичь стреляет, у соседей баранов крадет. А в военное? Правильно, на лошади скачет, из лука стреляет, у соседей крадет людей и все, что утащить можно. При такой организации социума кто умеет ездить верхом и в состоянии натянуть лук, — тот и воин, то бишь все взрослое мужское население бесчисленных улусов. Благодаря чему кочевники всегда могут создать качественный перевес на отдельном участке, а оседлым приходится растягивать и распылять силы.

Я покопался в памяти, где завалялись обрывки когда-то читаного, от «Тараса Бульбы» до «Генералиссимуса Суворова» и по всему выходило, что набеги прекратили только когда численность оседлого населения резко выросла и появился надежный огнестрел. Вот при матушке Екатерине татары уже ничего сделать не могли.

Так что сейчас-то вообще никак — с малочисленными дружинами орду не остановишь, а собирать большое войско дорого. И вооружать его дорого. А денег нет.

Хоть какие деньги есть в Новгороде и по всему получалось, что подъем страны начался, как только Москва Новгород подмяла и села на финансовые потоки. Уж потом обратила свой взор на восток, где противник мельчал и слабел. Пока же — все доходы от морской, самой прибыльной торговли, оседают у новгородцев, которые так и смотрят, к кому бы прислониться.

Глава 5

Село Кукшинское и его основатели

Троицкий монастырь на бывших землях боярина Коляги миновали тихо-мирно, удостоившись благословения на дорогу от основателя обители, старца Макария^[8]. В Угличе поначалу местные власти встревожились, не каждый день сотни три оружных неясно чьей принадлежности к вымолам пристают, неровен час и город разграбить могут. Но мы сами отгоняли воев от угличских девок да баб — не в чужой земле, чай, нечего тут пакостить. Так что безобразиев не нарушали, общественный порядок не хулиганили, за все припасы сполна рассчитались серебром, да и сам князь Константин Дмитриевич, объезжал дальние владения и потому обошлось без бурной родственной встречи — мне-то он дядька, а Юрию так вообще родной брат, еще неизвестно, как повернутся могло.

Воспользовавшись моментом, услали гонца в Москву — бить челом о прекращении распри, на всякий случай еще двух втихую отправили к любовнику князя Юрия боярину Морозову. Я когда первый раз этот термин услышал, аж икнул, но нет, все вполне невинно — так именовали фаворитов, а вовсе не пра-ативных. Морозов славился умом и рассудительностью, и я счел невредным отписать ему, что всю эту историю считаю глупостью, что маман за нее упек в монастырь и воевать с дядей желания не имею, наоборот, птенцам гнезда Калиты надо держаться вместе. Ну и сдал боярину одну из моих заначек — с деньгами он всяко будет убедительнее, чем без них.