В дом старшей жены Рудабы теперь он идет, и все правильно у него в семье. Здесь, как и положено, собирается его дастархан. Приехавшему сыну Али уже скоро пятьдесят лет, но все справляется ханум, не давит ли срез халата ему шею и какой хлеб он ест в Нишапуре. Пришел и любимый внук Осман, мервский раис, у которого была стычка с шихне Куданом. Он не такой высокий, как другие его дети и внуки, но зато видна в нем полезная дородность. Движения его, несмотря на молодость, плавны и спокойны, как приличествует облеченному властью человеку.
Мужчины и старшая жена -- ханум -- сидят вместе, а младшая жена Фатияб с мальчиком немного в стороне. Ханапия прыгает на коленях у нее и тянется к ханум, которую любит еще больше матери. Старшая жена отламывает кусок кунжутной халвы и дает ребенку. Тот хочет запихнуть весь сразу его в рот, но видит отцовский взгляд и не делает этого.
В Исфагане осталась смотреть за домом одна лишь Дуньяхон -- его третья жена, и женщины скучают по ней, так как большое уменье у нее рассказывать сказки. Была у него некогда еще одна жена, но несчастье случилось с ней. Почему-то все время плакала и смеялась она невпопад, а потом нашли ее утонувшей в хаузе...
Старший сын Али рассказывает о делах в Нишапуре, где он уже двадцать лет раисом. Снова ссорятся там из-за толкования слов Пророка, и с копьямц стоят всякую ночь люди у ворот своего квартала. Не так дело в толке -мазхабе, как в обилии бездельных бродяг айяров в этом сумасбродном городе. В былые времена при Газ-невидах их звали на войну за веру, и город освобождался от них.
Это напоминает ему, что назавтра предстоит обговорить с султаном все о выходе войска. Месяц поста впереди, и к окончанию его будет находиться войско как раз напротив Дейлемских гор. Не жарко и не холодно в то время. Если же допустят опоздание, то снег выпадет в горах, и непроходимы сделаются они для людей и обоза...
Сама Рудаба-ханум помогает ему надеть галоши и вместе с Фатияб, сыном и внуками провожает до калитки в стене. Безмолвно кланяется вслед ему хадим, лишенный мужского естества.
III. ВАЗИР (Продолжение)
Шагирда он видит сразу. Вмешалась сама Тюрчанка, и половину времени будет тот возиться с ее тюльпанами. Таков уговор его с султаном, так и не сумевшим противостоять женской вздорности. В остальное же время ша-гирд будет находиться в кушке, есть и спать возле него. И в дороге будет рядом с ним.
А теперь следует сказать об этом щагирду. Он сходит с аллеи, переступает арык. Снова, как у куста с тюльпанами, смотрит на него шагирд. Вечная благодарность в его взгляде, и чуть дрожит рука, отводящая кетмень...
И словно вдруг переворачивается мир. В прозрачную бездну хауза смотрит он и видит там некоего мальчика с клоком волос на счастье. Белая тучка плывет в небе.
Рябь проходит по воде, и совсем один остается он в мире. Нет и не было у него детей и внуков, и чужие они все для него. Видится лишь кто-то маленький в углу холодного дома, где доедают мертвых собаки. Рука его протягивается и мягко касается жестких волос шагирда...
IV. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА
Всю жизнь ждал он этого прикосновения и заплакал беззвучно, оставляя в себе слезы. Кроме хлеба, происходит нечто между ним и этим человеком. Влажными и совсем круглыми были глаза у старика, и не стало ничего дороже для него этих беспомощных глаз...
Не думая больше ни о чем, через вонючий канал, валы и ямы шел он прямо к горе. Идущий сзади человек остановился, чтобы купить дыню у глухого огородника.
Все люди делают так, идя к гябрам. Осыпались черепки под ногами, но не стал он выбирать дороги.
В ворота рухнувшей крепости вошел он и, шагнув через остывающие угли костра, остановился там, где вчера сидела эта женщина. Гябры сновали вокруг, перетаскивали виноград, но не было ее среди них. Тогда он прошел в полутьму клети...
В двух шагах всего стояла она, испуганно придерживая в руках шитье. Потом женщина все поняла, и спокойная уверенность появилась в ее глазах. Все еще стояла она, и он подошел и резко взял ее за руку. Тогда, ничего не говоря, сняла она с себя рубаху и легла тут же у ног его на кошму. Руки за голову положила она, и видны стали волосы в ямках.
Даже не сбросив одежду, лег он на нее. Грубо хватали руки за грудь ее и бедра, острый запах человеческой плоти доносился снизу. И когда задрожало в последний раз тело, не мог он лежать больше с ней. Так и не спросив ни о чем, пошел он назад к воротам. Ожидавший своего времени человек с дыней удивленно посмотрел ему вслед.
Выйдя из ворот, увидел он девочку, которая несла перевязанную веревкой верблюжью колючку на топливо. Все такое же было у нее: руки, шея, пятнышко у глаза. И даже локоть повернут был так, как в горах, где танцевали они, ступая ногами по цветам...
Переходя обратно канал с человечьими нечистотами, вяло текущими из рабада, он оступился. Запах распаленной женской плоти заполнил все вокруг. Качнулась земля, дрожь омерзения прошла от ног к голове, и все съеденное изверглось из него мучительными толчками.
Кто-то поддержал его за руку. Отведя глаза от зловонной струи, увидел он приходящего к гябрам имама. Синий халат с серебряной луной и звездами был на нем, и мягко кривились губы. Обтерев ему рот и усадив в стороне, дальше в гору пошел ученый имам...
Но день не кончался. Сам высокий хаджиб султанских садов стоял у клумбы с тюльпанами. В розовый дом потребованы отсюда цветы, и новый вазир самолично спрашивал о шагирде.
У самого основания срезаются тюльпаны. Похрусты-вают стебли, и сок течет на пальцы. Но не перебивается запах женщины на руках и не проходит отвращение. Наполненную корзину берет он и идет с ней в дом...
Все розовое здесь: стены, своды, и только двери синие. с золотой паутиной. Осторожно ступают ноги в неслышных коврах. Однажды увидел он тюркскую жену султана. Она стояла на айване, и казалось ему, что лицо у нее светится. Рано утром было это, и солнце еще не вставало за деревьями сада...
Вот оно, ее лицо,--посредине большой комнаты. Тюльпаны в корзине протягивает он к ней, и ярче делается свет. Такого еще не видел он в своей жизни. Какие-то люди здесь, но только тени их обозначаются где-то по сторонам.
А она знаком призывает его к себе, и он видит, что это просто женщина. Чуть оттопыривается у нее губа, сияние исходит от зубов, из глаз, от всего, что неприкрыто у нее. И руки уже тоже непонятно светятся, когда берет она из корзины цветы. Ему становится страшно, и он закрывает глаза.
Ослепителен ее смех, и теплые пальцы ощущает он у своего запястья. Она отводит ладонь, которой прикрылся он от нее, и удивление в ее глазах. С плотью эта женщина, как и те, у гябров. Но даже рука его. светится там, где прикасалась она. С робостью дотрагивается он до этого места...
Все потускнело в мире. Летают маленькие мохнатые пчелы, садятся на цветы. Стоят деревья, и плоды желтеют среди листьев. Солнце недвижно в небе...
Так много происходило с ним разного сегодня, что забыл он предопределенный ему путь. Лишь уйдя из сада, вспоминает он об устаде -мастере цветов. Некий великий дай из семи имамов учения прибывает к ним, и сказано ему быть в рабаде огородников...
V. СУЖДЕНИЕ УСТАДА--МАСТЕРА ЦВЕТОВ
У стад Наср Али сидел на месте ученика, положив большие руки к светильнику. На рассвете явился великий дай Кийя, и все здесь перешло к нему.
Но нет между ними скрытого, ибо уже много лет сам он -- тоже великий даи-худжжат, "Доказательство Правды" в Хорасане, а эта ступень -- вровень с семью имамами учения. Однако не открыл дай Кийя перед ним лица и все утро говорил наставления.
Подобно текущей в одну сторону реке было это. Там, в горных пещерах, готовятся к битве за правду, и все знает о здешних делах великий сайид-на, вождь и доказательство учения. Именно сайид-на -- светоч и надежда мира, опора справедливости. Воля его несокрушима, а проницательность, как дейлемский меч, разрубает замыслы врагов.
А когда спрошено было о самом дай аддуате, первом среди семи имамов, то, не изменяя голоса, сказал дай Кийя о тяжелой болезни главы учения, который полностью передал великое кормило сайиду-на Хасану ибн Саббаху, пусть вечно продлятся его годы. От маловеров и нерешительных успешно очищается сейчас учение. Новый призыв сайида-на побеждает всюду, и близко торжество правды. Великий учитель послал его сюда, чтобы ускорить предопределенное.