И вот в один из вечером крупье казино обнаружил сразу несколько фальшивых купюр. Через несколько дней — снова. И опять несколько.

Невозможно было установить, кто внес их в «банк», но стоило поинтересоваться посетителями казино.

...В большой, по моде, шляпе, в туфлях на высоких каблуках и меховой пелерине я выглядела вполне в духе посетительниц казино, хотя, как сокрушался Шумилов, была слишком тоща для молодой нэпманки. Зато Иона Петрович имел вид не меньше, чем заграничного журналиста или дипломата, в костюме кофейного цвета в полоску и желтых туфлях «шимми».

Туалеты, взятые нами напрокат из кладовой «вещественных доказательств» по делам краж из комиссионных магазинов, были «на уровне»!

Мы словно окунулись в мир прошлого. Казалось, не было ни революции, ни национализации промышленности, ни ликвидации частного капитала. Кругом шла речь о барышах, о купле-продаже: «Даю вагон сахарина», «Беру швейные машины оптом», «Ищу компаньона в дело», «Вложу деньги в производство гуталина»...

Здесь молниеносно заключались сделки за столиками, где подавали настоящее шампанское в серебряных ведерках, накрытых белоснежной скатеркой. В перерывах между играми юркие личности ссужали крупные суммы под залог и под неслыханные проценты. Кипела шумная жизнь не то биржи, не то ярмарки.

В этой сутолоке была некая неподвижная точка, вокруг которой, казалось, и кружится вся карусель.

Под пыльной искусственной пальмой, за уставленным блюдами столом сидело трое: пожилой человек с рыжеватыми баками, одетый «под комиссара», весь в черной коже — от тужурки до ярко начищенных сапог, и юноша, похожий на него, как второе, улучшенное и дополненное издание похоже на первое. Третьей за столом была... Софья Яковлевна Пгржельская. Теперь было видно, что она еще не так стара и когда-то была красива. Но в каком великолепии, в мехах и драгоценностях сидела она во главе компании!

Эти трое не играли, ничего не покупали и не предлагали. В водовороте, бушевавшем вокруг, они вздымались незыблемой и загадочной скалой.

Вдруг заиграла музыка, нервная, синкопическая. Это был модный танец, почему-то называвшийся «Казбек».

Вульгарная мелодия благодаря какой-то странной оркестровке стала неузнаваемой. При первых же взвизгах скрипок все завсегдатаи ресторана казино поднялись пустились в пляс.

Танец состоял в том, что пара, сомкнувшись щека к щеке, крадущимися шагами, в такт музыке проходила зал во всю длину, быстро поворачивалась и уже вприпрыжку возвращалась на место. Нехитрые па перебивались резкими телодвижениями, напоминавшими корчи эпилептика. Синкопы усиливали впечатление нервности, почти ужаса, обуявшего танцоров.

Что-то судорожное было в этом веселье. Как марионетки на шнурках, дергались танцующие, смех казался притворным, драгоценности — поддельными. Это был пир временщиков нэпа... Во всеобщем движении трое за столом возвышались неподвижные и притягательные.

Танец кончился. На эстраду вскочила женщина. Тонкая, в черном в обтяжку платье, извивающаяся, вся как бич, она махнула красным газовым платком. Оркестрик заиграл старинный романс: «Пара гнедых». На этот мотив женщина затянула сильным голосом:

В жизни борьба с кровожадным насильем —

Вот мой девиз, вот задача моя!

Больше простора моим красным крыльям,

С классом рабочим я в доску своя!..

Мы растерянно оглянулись вокруг. Нет, окружающие принимали все всерьез. Кто-то одобрительно захлопал, за соседним столиком тощий юноша, захлебываясь, уверял:

— В духе времени! Прелестно! Свежо! Как это всем нам нужно!

Певица, неистово махая красным газом, выводила:

Я и супруг мой Василий Петрович —

Пара бойцов, пара бойцов!..

С нас было довольно. Мы поискали глазами официанта, чтобы расплатиться. Но в это время новое лицо появилось за столиком Софьи Яковлевны и ее спутников. Мы не рассмотрели лица подошедшей к ним женщины, она сразу села спиной к нам, была видна лишь ее стройная шея, затылок с пышным узлом волос и серый мех, лежащий на покатых плечах.

Что-то знакомое было в ее движениях. И мы раздумали уходить.

Очередной тур «Казбека» кончился. Танцующие стали хлопать в ладоши, требуя повторения. Оркестр с воодушевлением начал снова. Саксофонист с рупором в руках выступил вперед на маленькой эстраде. Он бросил в зал дурацкий припев:

Гулимджан бедный,

Отчего ты бледный?

Оттого я бледный,

Оттого что бедный...

Мы не смотрели на танцующих, с новой силой бросившихся в трясучие синкопы. Все наше внимание привлекали те, за столиком Пгржельской. Молодой человек встал, одернул пиджак и поклонился. Женщина опустила серый мех на спинку стула и поднялась. Они вступили в круг танцующих. Теперь спокойное, задумчивое лицо женщины было все на виду. И мы с великим конфузом узнали... Жанну Перегуд.

Она не заметила нас, и мы поспешили ретироваться.

На следующее утро Софья Яковлевна выглядела, как обычно: малоимущей вдовой, скромно, почти бедно одетой и целиком погруженной в заботы о сыне.

Мотя Бойко добыл исчерпывающие сведения об ее спутниках. Отец и сын Лямины приехали из Одессы. Оба они комиссионеры по ходкому товару — фруктам. Одесса всегда снабжала наш город ранними фруктами. Странным могло показаться только одно: багаж Ляминых вовсе не состоял из решетчатых ящиков, в которых среди стружек покоились розовощекие персики или хрупкие виноградные кисти. Нет, Лямины приехали с двумя небольшими чемоданами. Мотя успел побывать в их номере в гостинице «Монбижу», пока хозяева отлучались. Чемоданы стояли открытыми, ничего, кроме носильных вещей, в них не было. Может быть уже не было?

Лямины уехали. Фальшивые деньги в городе не появлялись. Софья Яковлевна была погружена в повседневные заботы, как Золушка после бала. Жанна занималась музыкой с ее сыном.

Было только одно, одна маленькая зацепочка, один крошечный выступ, на который в наших поисках можно было поставить ногу, но уж никак на нем не укрепиться... Лямины встретились с одним из старых граверов, работавшим по найму в частной мастерской. И вскоре после этой встречи гравер выехал на жительство в Одессу... Ну и что? Может быть, он и без Ляминых выехал бы? Может быть. Но могло быть и так: Лямины подбирали кадры для «доктора».

Почему возникла такая мысль? Только потому, что Ляминых видели в обществе женщины, которая расплатилась фальшивыми деньгами с учительницей музыки?

Появление Жанны в этой компании, в казино содержало в себе тоже что-то недосказанное.

Мы пошли на риск. Мы снова вызвали Жанну. Вызвали осторожно. Просто я подождала ее на улице и пригласила к нам. Мы были поражены происшедшей в ней переменой. Та Жанна была искренна, спокойна и доброжелательна. Эта — чем-то напугана, замкнута и не расположена к объяснениям.

Шумилов огорошил ее вопросом: аккуратно ли расплачивается с ней Пгржельская? О, да, конечно! Жанна в прошлый раз говорила, что получает деньги каждое 20-е число. Значит, вчера она получила деньги? Да, то есть нет... Вчера не получала... Почему? У Пгржельской не было денег, она просила подождать.

— И долго придется вам ждать?

— Месяца два... тихо ответила Жанна. Видимо, этот ответ вырвался неожиданно для нее самой. Она делала отчаянный жест и заплакала.

Шумилов дал ей выплакаться, отвернулся, закурил. А я приготовилась писать протокол.

— Проводите свидетельницу в дамскую комнату, пусть она умоется...— сказал мне Шумилов.

Я поняла, что слово «свидетельница», произнесенное с нажимом, должно было успокоить Жанну: пока что не обвиняемая... С другой стороны, была опасность, что напуганная Жанна даст деру... И я подождала, пока девушка умылась и привела в порядок свою растрепавшуюся прическу.

Жанна заговорила: