Я проговорила все это с такой горячностью, что она задела, наконец, Шумилова.

— Суета неуместна в нашем деле. Чего ждать? Постараюсь объяснить вам. Итак, существует — где, нам неизвестно, — некая Люда. Несомненно, убитый делился с ней самым затаенным. На это указывает характер письма. Люда знает, с чем должен был явиться ее друг в органы следствия. Зная это, она могла бы дать ключ к разгадке главной тайны: кто убийца? Все это так. Но давайте поразмыслим о положении Люды сейчас. Она прочла в газете о самоубийстве своего друга. И что же? Погоревала — и все! Но если это не самоубийство? В душе близкого человека должно родиться желание помочь отыскать убийцу...

— Если сама Люда... — перебила я.

— Да, если сама Люда не замешана в деле, — согласился Шумилов. — Вот на этот случай я дал такую заметку...

Иона Петрович развернул сегодняшнюю газету. В нескольких строках сообщалось, что данными следствия установлен факт убийства в гостинице «Шато», что следствие ведет следователь Шумилов...

Я прочла сообщение молча, но подумала, что мой начальник не очень последователен: сообщение спугнет убийцу.

Ночью мы с Шумиловым выезжали на большой пожар на химическом заводе. Еще не угасло на пожарище последнее пламя, сбитое водой, а мы уже работали: допрашивали свидетелей, сотрудников пожарной охраны, служащих, рабочих.

Закончилась эта работа ранним утром. Шумилов сказал, что пойдет прямо домой. Он жил в общежитии прокуратуры. Протоколы допросов он велел мне отнести в нашу камеру. После этого я могла идти спать.

Я отправилась. Идти было далеко. Я смертельно устала. И кроме того, надышалась гарью.

Я даже сразу не заметила, что в нашей камере кроме Моти Бойко есть еще человек. Это был маленький старичок в старомодном котелке, каких не носили даже нэпманы, и в черном пальто с шелковыми лацканами, засаленными и потертыми.

Я подумала, что старичок пришел по какому-то делу, спросила, что ему надо.

Он ничего не ответил, только растерянно поморгал редкими ресницами.

Но самое удивительное было то, что Мотя, нахальный, никогда не теряющийся Мотя, как-то странно встретил меня, словно застигнутый врасплох. Он пробормотал что-то невнятное, и поскорее выпроводил странного посетителя.

— Что это значит, Мотя? — спросила я строго.

— А я что, тебе отчет давать обязан? — огрызнулся он, и я узнала прежнего Мотю.

Но тут же я забыла об этом случае. Начисто исчез из моей памяти и таинственный старичок.

Мы возвратились к убийству в гостинице «Шато» довольно скоро.

Стремление укрепить государство, пресечь преступления, выявить все, что мешает строить новую жизнь, приводило к нам множество разных людей.

И по твердому убеждению Шумилова, не могло не привести Люду. Таинственную Люду, к которой были обращены горькие строки последнего письма неизвестного молодого человека.

Шумилов оказался почти прав. Это «почти» пришлось на нерешительность девушки, втянутой в сложные события. И еще в одном не ошибся мой начальник: Пал Палыч оказал нам немалую услугу. От него пришло письмо. Старомодным почерком, в витиеватых фразах сторож сообщал нам, что в Н-ск приезжала молодая девушка, Людмила Власова.

Она приходила на могилу своего дяди, недавно умершего. Так как у него не было никого из близких, девушка просила позаботиться о том, чтобы могила содержалась в порядке.

Девушка оказалась доверчивой и прямодушной: она рассказала о себе. Она училась в нашем городе, часто приезжала в Н-ск к дяде при его жизни.

Случайное совпадение имен побудило Пал Палыча завести с Людой разговор об убийстве в гостинице «Шато». Он попросту сказал, что прочел об этом происшествии в газете, и спросил, нет ли чего нового? Что говорят в городе?

Вопрос его вызвал у Люды странное волнение. Она растерялась и пробормотала, что не знает ни о каком убийстве в гостинице.

Пал Палыч писал, что Люда Власова, по его подозрению, как-то причастна к делу. Он сообщил нам ее адрес. Этот адрес просто жег мне руки, но Шумилов и теперь не разрешил вызвать Люду.

— Она явится сама, — упрямо твердил он, — если мы вызовем ее, она замкнется. Она должна прийти сама.

Однажды к нам позвонили по телефону. Я была одна: Шумилов выехал в командировку. Говорил мужчина, судя по голосу, молодой. Он хотел видеть следователя Шумилова. Я сказала, что он в отъезде, и назвала себя. Минута раздумья... Потом, словно вдруг решившись, незнакомец сказал:

— Тогда мне необходимо поговорить с вами. Это очень срочно.

— Сегодня вечером в восемь, — сказала я.

В ту пору стали часты явки с повинной, то есть приход преступника, желавшего сознаться в своей вине и получить должное наказание. Только бы быть чистым перед родиной и потом начать новую жизнь.

Являлись бандиты и воры, иногда даже бывшие белогвардейцы.

Суд учитывал в своем приговоре явку с повинной.

Этот взволнованный голос, эта поспешность подсказывали мне, что речь идет именно об этом. И, вероятно, о немаловажном преступлении.

Я никогда не могла оставаться спокойной, слушая исповедь человека, нашедшего в себе силу отдаться в руки правосудия. К сожалению, я не умела, как Шумиов, носить маску абсолютного спокойствия и холодной строгости. Почему я говорю «маску»? Потому, что много раз видела, как дрожат его руки, когда он берет чистый лист бумаги, чтобы писать протокол допроса. Только в этом, пожалуй, и сказывалось его волнение.

И вот я жду... Кто явится сейчас? Голос, безусловно, принадлежал человеку культурному, это чувствовалось по всему строю речи. Может быть, это один из тех юношей, которые запутались в сложной «нэповской» обстановке, попали в сети преступного мира...

Или, вернее всего, растратчик.

Опять же нэп, казино, бега, паштетные...

За окном стоял снежный зимний вечер, не очень морозный, по мягкому нашему климату, но ветреный. И сухие ветви деревьев у самого окна чертили по стеклу невнятный и тревожный рисунок.

Ровно в восемь в дверь постучали. Вошел молодой человек, высокий, худой, с умным, подвижным лицом, с пристальным взглядом темных глаз за стеклами очков.

Почему-то, несмотря на видимое волнение пришедшего‚ я сразу подумала, что это не явка с повинной.

— Прежде всего, прошу вас ничего не записывать, — сказал он с ходу, едва присев на предложенный мной стул.

Я успокоила его, сказав, что и не собиралась этого делать, не зная, в чем состоит дело.

— Мое дело состоит... — начал он. И осекся. — Это, собственно, совсем не мое дело. Хотя и близко меня касается. Это дело человека, которого я люблю. И покой которого мне дорог.

Это звучало несколько выспренне, но волнение его было неподдельным.

— Скажите, если человеку, молодой девушке, было известно о какой-то тайне... О преступлении. И она смолчала... Она будет отвечать перед законом? — вдруг просил он.

Я сказала, что если речь идет о преступлении государственном, если девушка стала участницей контрреволюционного заговора, например...

— Нет, нет, — взволнованно перебил юноша, — речь идет об убийстве...

«В нашем производстве», как это называлось на юридическом языке, было несколько дел об убийствах. Но, могу сказать с полной точностью, я ни на минуту не усомнилась в том, что речь пойдет об убийстве в гостинице «Шато».

— Успокойтесь и рассказывайте, — предложила я, — и прежде всего назовите себя.

Мой собеседник, студент Владимир Альтов, учился на 3-м курсе политехнического института.

В тот же институт на первый курс поступила Людмила Власова. Несколько месяцев назад с ней случилась странная история. Ее стал преследовать своими ухаживаниями молодой человек, с которым она познакомилась случайно на улице.

Людмила рассказывала, что это был в общем приятный парень, только несколько задумчивый и нервный. Но самое важное заключалось в том, что он назвал себя Дмитрием Салаевым из Н-ска.

Людмила, бывая в Н-ске, познакомилась с настоящим Дмитрием Салаевым. Об этом она не сказала новому знакомому.