Узнав, что особа, некогда им знакомая, по-прежнему живет на Девятой линии, они решили на первое время остановиться в ее доме. Хотя место это и считалось столицей, но сколько-нибудь значительные люди здесь не селились, и, принужденные жить среди презренных городских торговок и лавочников, они чувствовали себя глубоко несчастными, а тут еще близилась осень, и все печальней становились их думы о прошедшем и о грядущем. Положиться они могли лишь на Буго-но сукэ, а он, не имея никаких занятий и удрученный непривычной для него обстановкой, чувствовал себя морской птицей, внезапно выброшенной на берег. Возвращаться назад было нелепо, и он печалился, кляня себя за то, что столь необдуманно покинул Цукуси. Его спутники, пустив в ход свои связи, постепенно разъехались кто куда или вернулись на родину, и никто не мог помочь ему упрочить свое положение в столице. Мать, жалея его, вздыхала денно и нощно.
- Не стоит отчаиваться, - говорил Буго-но сукэ, пытаясь ее утешить. - Я не теряю надежды. Ради нашей госпожи я и жизни не пожалел бы. Я последовал бы за ней куда угодно, и никто не посмел бы осудить меня за это. Какого бы высокого положения я ни достиг, мог ли я жить спокойно, зная, что вовлек госпожу в такую беду? Боги и будды, несомненно, выведут ее на верный путь. Здесь неподалеку есть храм Хатимана, которому мы привыкли молиться еще там, в Мацура и Хакодзаки14. Уезжая оттуда, мы молили богов о помощи в пути. И теперь, вернувшись в столицу, должны немедленно отправиться в храм и отблагодарить их за то, что они милостиво вняли нашим молитвам.
И Буго-но сукэ настоял на том, чтобы госпожа совершила паломничество в храм Хатимана. Расспросив человека, знакомого с местными обстоятельствами, и выяснив, что монах, когда-то имевший сношения с его отцом, до сих пор служит в этом храме, став одним из пяти верховных его служителей, он призвал его к себе и поручил ему сопровождать госпожу.
Затем Буго-но сукэ отправил ее на поклонение в Хацусэ15.
- Даже в Китае идет слава о чудесной силе Каннон из Хацусэ16, - сказал он, - так может ли остаться без помощи наша госпожа, которая, хотя и прожила долгие годы в глуши, никогда не покидала здешних пределов?
Было решено, что она пойдет туда пешком, и, как ни пугали девушку тяготы столь непривычного для нее пути, она повиновалась и покорно двинулась в путь.
"Какие преступления я совершила, что приходится мне вот так скитаться? Если моя мать покинула этот мир, сжальтесь надо мной и отведите меня к ней, - молила она богов и будд. - Если же она еще жива, дайте мне увидеть ее!"
Девушка совсем не помнила матери и, как ни старалась, не могла себе представить ее лица. Однако каждый раз, когда ей становилось особенно тоскливо, вздыхала: "Ах, если бы матушка была теперь со мной!" Изнуренная мучительно долгим путем, она совсем ослабела, и, когда на четвертый день в стражу Змеи паломники с трудом добрались до места под названием Цубаити17, силы окончательно покинули ее.
Не так уж много они и прошли, да и двигались медленно, со всяческими предосторожностями, но девушка была настолько измучена, что не могла больше сделать ни шагу, поэтому им ничего не оставалось, как остановиться на ночлег в Цубаити.
Помимо Буго-но сукэ девушку и ее спутниц сопровождали два телохранителя с луками и трое или четверо слуг. Все три женщины были в дорожных платьях и шляпах, прислуживали же им две пожилые дамы.
Путники держались скромно, стараясь не привлекать к себе внимания. Пока они готовили свечи, курения и прочее, совсем стемнело. Тут вернулся хозяин дома, монах, и заворчал:
- Я жду совсем других людей. А вы кто такие? Эти негодные служанки вечно все путают...
Женщины слушали его, дрожа от страха, а тут и правда появились другие паломники. Судя по всему, они тоже путешествовали пешком. Это были две весьма достойного вида дамы и множество слуг мужского и женского пола. Четверо или пятеро мужчин вели на поводу лошадей. Одеты они были чрезвычайно скромно, но привлекали внимание благородством осанки и удивительным изяществом черт.
Монаху хотелось во что бы то ни стало разместить паломников у себя в доме, и он бродил по покоям, задумчиво почесывая затылок. При всем сочувствии к нему перебираться в другое место было неудобно и крайне обременительно, поэтому спутники Буго-но сукэ ограничились тем, что, удалив слуг в задние покои или куда-то еще, освободили место для вновь прибывших, а сами разместились в углу. Юную госпожу отгородили занавесом.
Судя по всему, и те и другие паломники были людьми примерно одного ранга. Они вели себя крайне сдержанно, стараясь не причинять друг другу беспокойства.
А надо сказать, что по соседству с девушкой оказался не кто иной, как Укон, все эти годы оплакивавшая разлуку с ней. Даже теперь, по прошествии стольких лет, она по-прежнему тяготилась неопределенностью своего положения и, с тревогой думая о будущем, часто бывала в Хацусэ. Привыкшая к тяготам пути, Укон отправилась налегке, но все же идти пешком было слишком утомительно, и она прилегла отдохнуть. Как раз в этот миг к стоявшему неподалеку занавесу подошел Буго-но сукэ, неся в руках небольшой поднос, как видно с едой.
- Передайте-ка это госпоже, - распорядился он. - Как жаль, что у нас нет настоящего столика.
Предположив, что за занавесом находится особа более высокого, чем сама она, звания, Укон выглянула украдкой.
Лицо мужчины показалось ей странно знакомым, но она не могла вспомнить, кто это. Укон видела Буго-но сукэ юношей, теперь же он обрюзг, потемнел лицом, да и одет был слишком бедно. Увы, так много лет прошло с тех пор, разве могла она его узнать?
- Сандзё, тебя зовет госпожа! - крикнул мужчина, и, увидав поспешившую на зов женщину, Укон поняла, что знала и ее. Сообразив наконец, что перед ней одна из низших служанок покойной госпожи, которая долго жила в ее доме и даже сопровождала в то последнее тайное убежище, Укон не поверила своим глазам. Уж не сон ли? Ей хотелось разглядеть, кто скрывается за занавесом, но, увы, это было невозможно...
"Спрошу у служанки, - решила наконец Укон. - А тот мужчина, верно, не кто иной, как Хётода, так, кажется, его прежде называли. А вдруг с ними и юная госпожа?"
