Сын Великого министра, плененный красотой юной танцовщицы, томился тайным желанием снова увидеть ее, но, избегая короткости, она старалась держать его в отдалении, а поскольку юноша был еще слишком робок, ему оставалось только вздыхать. А надо сказать, что девушка весьма ему по душе пришлась и у него даже возникла надежда, что она поможет ему утешиться и примириться с потерей той, другой, которая, наверное, и думать о нем забыла.
Предполагалось, что танцовщицы, оставшись во Дворце, незамедлительно приступят к придворным обязанностям, но после церемонии представления они разъехались по отчим домам, откуда дочь правителя Оми отправилась на Священное омовение в Карасаки20, а дочь правителя Цу - в Нанива, причем каждая постаралась затмить соперницу пышностью свиты. Адзэти-но дайнагон еще раз подтвердил свою готовность отдать дочь на службу во Дворец. Саэмон-но ками навлек на себя всеобщее осуждение тем, что представил ко двору девицу, недостойную принимать участие в столь значительной церемонии, но в конце концов ее тоже оставили во Дворце.
Прослышав, что в Отделении дворцовых прислужниц пустует место распорядительницы, найси-но сукэ, правитель Цу обратился к Великому министру с просьбой о содействии, и тот выразил готовность сделать все, что в его силах. Узнав о том, юноша почувствовал себя еще более уязвленным. "Будь я постарше и в чинах,- подумал он,- я попросил бы ее себе, мое же положение настолько ничтожно, что я вряд ли решусь даже открыть ей свое сердце..."
Нельзя сказать, чтобы намерения юноши и в самом деле были столь определенны, но известие о поступлении танцовщицы на придворную службу возбудило в нем досаду, и слезы то и дело навертывались ему на глаза. Он постарался сблизиться с ее братом, мальчиком, прислуживающим во Дворце и довольно часто бывавшим в доме на Второй линии.
- Когда ваша сестрица должна приступить к придворным обязанностям?спросил он его однажды.
- Кажется, уже в этом году,- отвечал тот.
- Своей необыкновенной красотой она покорила мое сердце. Как я завидую вам, ведь вы часто ее видите. Смею ли я надеяться, что при случае...
- Что вы, разве можно? Я и сам не могу видеться с ней так часто, как мне этого хотелось бы. А уж ежели братьям не позволяют приближаться к ней...
- Тогда хотя бы письмо... - упрашивал юноша.
Хорошо помня, что отец не раз наставлял его, как должно вести себя в подобных случаях, мальчик долго колебался, но в конце концов, вняв настояниям юноши, передал письмо сестре, и та прочла его с восхищением. Как видно, несмотря на юный возраст, она знала толк в таких вещах. Письмо было написано на тонкой светло-зеленой бумаге и завернуто в несколько листков, умело подобранных по цвету. Почерк - совсем еще юный, но многообещающе изысканный.
"Знаешь ли ты,
Озаренная солнечным светом
Юная дева,
Что сердце мое в плену
Небесных твоих рукавов?"
Залюбовавшись письмом, они не заметили, как вошел отец, и, до смерти перепугавшись и растерявшись, не успели ничего спрятать.
- Что это за письмо?- спрашивает Корэмицу, отбирая у них зеленоватый листок бумаги, и лица брата и сестры заливаются жарким румянцем.
- Как вы посмели!- негодует отец.
Мальчик пытается скрыться, но это ему не удается.
- От кого это письмо?
- Молодой господин из дома Великого министра попросил меня передать...отвечает мальчик, и, сразу же позабыв о гневе, отец довольно улыбается.
- Что за милые шалости! Вам почти столько же лет, сколько ему, а вы ни на что не способны.
Корэмицу поспешил показать письмо супруге.
- Если он готов удостоить нашу дочь вниманием, я предпочел бы отдать ее ему, чем отправлять во Дворец, где ей вряд ли удастся выделиться. Я хорошо знаю, насколько надежен его отец, Великий министр, он не забыл ни одной женщины, с которой когда-либо был связан. Может быть, мне повезет так же, как Вступившему на Путь из Акаси?..
Однако его никто не слушал, все были заняты приготовлениями к переезду танцовщицы во Дворец.
А юноша между тем грустил и печалился, ибо, как ни хороша была дочь Корэмицу, сердцем его по-прежнему владела другая, а он даже написать ей не имел возможности. "Неужели я никогда больше не увижу ее милого лица?" терзался он, но, увы... Мучительной, неизъяснимой тоской сжималась его грудь, когда приезжал он навестить госпожу Оомия. Покои, некогда принадлежавшие подруге его детских игр, будили в душе томительные воспоминания, и юноша старался как можно реже бывать в этом старом доме, где прошло его детство.
Великий министр поручил сына заботам обитательницы Восточной усадьбы.
- Госпоже Оомия недолго осталось жить в этом мире. Когда ее не станет, вам придется взять молодого господина на свое попечение, так что чем раньше вы к нему привыкнете...
Во всем послушная Гэндзи, женщина окружила юношу нежными заботами. Иногда ему случалось мельком видеть ее, и он думал: "А ведь она совсем некрасива. И все-таки отец не может ее оставить. Не глупо ли, что мое сердце до сих пор стремится к той, которая скорее всего давно забыла о моем существовании? Не лучше ли было соединить свою судьбу с такой вот кроткой женщиной? Впрочем, вряд ли приятно иметь супругу, на которую и смотреть-то не хочется. Взять, к примеру, господина Великого министра. Уже много лет заботится он об этой особе, но, хорошо зная ее достоинства и недостатки, прячет ее за ширмами, многослойными, как листья лилий, чтобы, встречаясь с ней, не видеть ее лица. И он совершенно прав".
Юноше и самому неловко становилось от таких мыслей. Но ведь его с детства окружали прелестные женские лица, на которые глядя он успел укрепиться в мысли, что все женщины красивы. Даже госпожа Оомия, несмотря на монашеское обличье, до сих пор была по-своему миловидна. Поэтому юноша с некоторым пренебрежением относился к обитательнице Восточной усадьбы, которая и в молодые годы не отличалась особенной красотой, а теперь стала просто уродлива. Чрезмерная худоба, сильно поредевшие волосы - все это производило весьма неприятное впечатление.
Приблизился конец года, и госпожа Оомия поспешила приготовить внуку теперь одному ему - новогоднее платье. Множество великолепных нарядов было сшито, но, по-прежнему чувствуя себя обиженным, юноша и смотреть на них не хотел.
