– Ты Гусарова читала? – спросила она Лену.

– Нет. Видела, конечно, но как-то руки не доходили. Так плохо?

– Так хорошо! Так немыслимо, невероятно чудесно. Никакой пародист так над человеком не поиздевается, как он сам. Но он пишет всерьез. Понимаешь, он пишет шедевры! Какими себе их представляет. Прочитай этот абзац.

– Боже, – простонала Лена, пробежав глазами страницу. – Ты уверена, что он это пишет всерьез?

– Сто процентов. И больше.

– Какой козел. Он идиот?

– Да нет. Он милый, трепетный и доброжелательный дядечка. Такой Санта-Клаус с белыми кудрями. У него просто что-то с мозгами. Они у него как будто у младенца, который набрался взрослых глупостей. Дай я тебе еще кое-что прочитаю… Ой, не могу. Я помираю, Лена. Дай мне воды, а еще лучше – вина. Я насмеялась сегодня на целый год. Надо это отметить.

Такая странная встреча случилась на книжной выставке в Иерусалиме. Мужчина нашел свою судьбу, а женщина даже не поняла, в какую нелепую ситуацию попала. И ей не удалось оставить это событие в качестве забавного эпизода в сюжете своей жизни.

…Утром обессиленный Артемий так и не дошел до ванной, так и не поел, не попил. Он отказался от мысли позвонить своему врачу: как он объяснит причину ужасного недуга? Разве у этой болезни может быть название? Можно ли назначить лечение? Артемий позвонил своему агенту, юркому и услужливому пареньку двадцати пяти лет.

Дима Зимин не один год удачно подворачивался под руку щедрому, амбициозному и крайне наивному автору, который так выделялся на фоне прожженных профессионалов. Никому, кроме Артемия Гусарова, Дима не взялся бы развивать мысль о своей безграничной и бескорыстной преданности. Исключительно во имя результата, во имя продвижения шедевров, который мир должен открыть для себя, если хочет быть измененным в лучшую сторону. Когда Дима говорил эти кондовые слова растроганному Гусарову, тот даже не сообразил, что он вычитал все нужные слова в его же книгах и интервью. Гусаров даже не допустил такой мысли. Ему была ближе идея об общей волне, о счастливом совпадении интеллектов и целей. А тот факт, что юноша оставляет за собой только техническую роль подачи чужого творчества, убеждал Гусарова в том, что Дима Зимин – подвижник. Личность, которая видит свое назначение в высшем служении гению. Это так благородно. И хотя Дима, разумеется, готов был все делать бесплатно, разве что за обед и ужин, Артемий постарался, чтобы мальчик ни в чем не нуждался. Он ведь ради него оставил работу в престижной редакции.

И был момент в их отношениях, когда Артемий, разочарованный полным безразличием своих дочерей, заговорил с Димой о завещании. Главным моментом в этой идее была судьба творческого наследия, конечно. Артемий не видел больше никого, кому это было бы важно. Ну а солидное состояние, особняк и две квартиры просто прилагались. Юноше нужно на что-то и где-то жить, пока он пробьет толщу человеческого непонимания, продвигая шедевры своего кумира.

Этот разговор был как раз перед книжной ярмаркой в Иерусалиме. После возвращения в Москву Артемий тему не поднимал. Но как-то бросил вскользь, что у него немного изменились жизненные планы. Точнее, сильно изменились. Он нашел не просто соратника, но единомышленницу, которую хотел бы видеть самым близким человеком. Дима, что называется, проехал. Не выдал никакой реакции.

Этим страшным утром Дима Зимин примчался по звонку Гусарова в считаные минуты. Артемий снимал для него квартиру рядом.

– Что делать, Артемий Петрович? – встревожился и засуетился он. – Где ваши лекарства? Давайте я приготовлю еду. Скажите же, чем я могу вам помочь? На вас страшно смотреть. Почему вы не позвонили раньше? Человек в вашем возрасте может умереть только от переживаний. Неужели на вас так подействовало то, что я прислал?

– Да. Подействовало, Дима. И ты прав. Я действительно мог умереть. А позвал я тебя не для того, чтобы ты готовил мне завтрак. Дима, скажи мне правду. Это точно подлинная переписка? Извини, но я не верю. И я не знаю, возможно ли такое в принципе – просто взломать и прочитать чужую почту. Разве ты хакер? Тебе придется представить мне доказательства. Я даже подумал, что нужно привлечь к этому следствие…

– Вы точно заболели, – спокойно сказал Дима. – Привлечь следствие – это значит посадить меня, заявить на весь свет о том, что вы послали меня на преступление, что заплатили за взлом почты любимой женщины, известной писательницы, кстати. И пусть мое имя ничего не значит, но вы навсегда останетесь для мира не писателем, а обманутым интриганом, заказчиком.

– Какой ужас! Что ты говоришь? Что за слова, что за тон! Я не посылал тебя на преступление, я тебе за него не платил…

– Это пусть и проверяет следствие. Вы деньги мне переводите на карту. Позавчера перевели в два раза больше, чем обычно. Вот пусть они и решают…

– Мне плохо, Дима, кажется, я умираю. Позвони кому-то… Врачу, дочерям.

– Позвоню. А пока побуду с вами сам, подожду, может, бредовое состояние пройдет. Я захватил с собой успокоительные таблетки.

Кристина отдыхала третий день. Она как будто вернулась из тяжелой и напряженной командировки. Ее жизнь после книжной ярмарки в Иерусалиме превратилась в круглосуточную осаду и оборону. У милого Санта-Клауса с белыми кудрями совершенно не оказалось тормозов. В Москве Кристина стала просыпаться по его звонку. Работу у компьютера она начинала с разбора его писем – длинных, взбалмошных, наполненных нереальными планами и даже требованиями к ней. И все это перемешано с его восторгами по поводу ее таланта, красоты, женской исключительности.

Артемий был уверен, что Кристина разделяет все его взгляды, что она только и мечтает вписаться в его планы. Гусаров не сомневался, что ради него и его шедевров она бросит всю ту ерунду, которой занимается сама. А о самом главном для себя Артемий писал так неловко и так невинно, как будто он не мужчина с караваном жен и дочерей позади, а влюбленный и обезумевший от страсти подросток, который даже не знает подходящих, понятных женщине слов.

Кристина привыкла выходить по утрам с оглядкой, бежать к машине и молить бога, чтобы Артемий не выскочил из-за угла с букетом цветов. Она ни в одной редакции, ни у себя в издательстве не была уверена, что Гусаров не появится. А по вечерам домой пробиралась огородами и партизанскими тропами, потому что самое ужасное – это наткнуться на Артемия у подъезда и путано объяснять, почему она не может его пригласить даже выпить стакан воды.

У Кристины была на исходе фантазия: к утру нужно сдать срочную работу, приехали деревенские родственники с грудными детьми, в квартире потоп и обвал, рабочие… Таким бредом ей пришлось спасаться после двух вечеров, в которые она не сумела отказать Гусарову.

Она встречалась с ним дважды, встречи длились не дольше двух часов, и Кристина поняла, что третьего раза не будет. Легче умереть. С таким содроганием она вспоминала его невинно-сумасшедший взгляд, его пафосные восторги, капли пота на лбу и над губой, пухлую, вялую руку, которой он пытался до нее дотронуться. Он сам и пугался, и задыхался, и был близок…

Ох, да черт его знает, к чему он был близок! Кристина не чувствовала такого отвращения ни к кому. Такой вроде бы приятный и милый Санта-Клаус, но как же нужно уметь прилипнуть к чужому человеку, чтобы тот не мог больше свободно дышать.

О том, чтобы что-то объяснить Артемию, не могло быть и речи. Он слышал только себя. И Кристина выбрала самый щадящий вариант. Она согласилась на соавторство. Только поставила условия. Получив его рукопись, она просто находит места, которые сумеет развить и продолжить. Она не правит и не рецензирует то, что он пишет. Но запрещает что-либо менять и в ее тексте. Она оставляет за собой право – в любой момент уйти из этой работы вместе со своими вставками.

Он принимал все ее условия с неизменным восторгом. Для него был огромным счастьем сам факт такого тандема, все остальное он уже додумывал в своих детских фантазиях: их общая слава, Нобелевка, Голливуд, миллиарды долларов потоком без конца. И разумеется, они уже никогда не расстанутся, связанные общей славой, работой и цепями душ и тел.