- Я близок к тому, чтобы начать путаться.

   - Мне самому осталось многое непонятным, а в тот момент я вообще обмер. Очнулся на кровати, рядом со своим защитником, по его лицу понял, что это был не страшный сон. Я спросил: "За что тебя возненавидел мой отец?". Он ответил: "Охотник не ненавидит зверя. Джон Грей был страстным охотником на людей".

   - О, что-то проясняется - серийный убийца! Не позавидуешь вашей наследственности! А кто такой Люсьен?

   - "А кто такой Люсьен?" - "Это ты, Дориан, - в прошлой жизни. Наш общий с Джоном друговраг (вот ведь словцо!), особенно, - прибавил, - мой". Затем он объяснил мне, что отец, вернее, его дух витал надо мной постоянно и искал, за что бы уцепиться. Портрет в полный рост, написанный с большим мастерством и чувством, ему прекрасно подошёл. Нестареющим он сделал меня не столько из желания услужить, сколько из соображений личной выгоды: я должен был оставаться узнаваемым и броским ориентиром, чтоб заманить в нужное место его вожделенную добычу. "И ты согласен на эту унизительную роль?" - вознегодовал я; он сказал: "Остальные пути мне заказаны. У нас был уговор с ним, и по-другому мне отсюда просто не выбраться... Боялся, что промаюсь дольше.". Я: "И что же ты сделал?". Он: "Я не должен ничего делать. Я буду ждать, когда он позовёт". С той ночи мой особняк превратился в камеру смертника, мудрого и стойкого, но время от времени я видел, как он тоскует, примечал, что он больше, чем прежде, думает и говорит о жизни. Помню, так он выразился: "Оптимист вспоминает её, как облачный день, пессимист - как звёздную ночь"; или ещё: "Деревья прекрасней всех земных существ: их мертвецы стоят с живыми рука об руку". Вам скучно? Скоро всё закончится. Всего пять дней............ В прихожей Мориарти я столкнулся с Хетти - и, прямо как в старинном романе, пал к её ногам в покаянных слезах, назвался себя чудовищем, превращённым в прекрасного принца и только что расколдованным. Она обняла мою голову, заплакала, и такими увидел нас Джеймс. О! я вызову на дуэль любого, кто назовёт Мориарти циником! И подпишусь тысячу раз под признанием его великим прагматиком: он тотчас отправил на Пикадилли разведотряд, вызвал к моим сокровищам ювелира-оценщика, а ко мне - психолога и лингвиста-репетитора, который двое суток прорабатывал со мной американские нюансы. Хетти всегда была при мне нежным другом. Мне не оставляли времени на скорбь; меня опекали, как младенца. И я действительно чувствовал себя не стариком, каким выглядел, а брошенным ребёнком - вернейшее подтверждение, что в портрете жил мой отец. Он меня оберегал, беря на себя как предназначенные мне болезни, травмы (мне случалось бывать в драках, но синяки и ссадины уходили на полотно), так и душевные потрясения. Двадцать лет - под наркозом! и вдруг... Мой первый завтрак: Хетти намазала булку маслом и вареньем; я откусил и застонал от наслаждения... Вот таким вот фениксом я через три дня разгуливал по Лондону, точнее, шёл на распродажу движимого имущества Дориана Грея, уже будучи новым владельцем его дома. Денег у меня оставалось совсем мало, я сумел выкупить только то туалетное серебро, о котором философствовал Эжен.

   - А портрет тоже ушёл с молотка?

   - Да. Теперь это была просто картина. Не обошлось без курьёза, весьма поучительного. Аукционист назвал лот, объявил начальную цену - 30 фунтов. Гарри Уоттон пропел из первого ряда: "Сорок!". И тишина!... Никому оказался не нужен этот смазливый негодяй. Даже мне... Гарри же вообще, что называется, дорвался: скупил все такни и вышивки, всю парфюмерию, кучу книг, интерьерных безделушек. Я скоро признался себе, что отправился на это торжище только из-за него, считая его последним близким мне человеком - вроде так он себя и вёл... На моём новоселье, обставленном, конечно, веселее, чем описывал давече Джеймс, он, Гарри подошёл ко мне познакомиться. Мы перекинулись парой фраз о Дориане Грее. "Это был очаровательнейший человек - пока не начинал говорить" - вот и всё, что заключил о покойном его лучший друг. Затем он стал являться повсюду в компании юного Альфреда Пула, строчащего на досуге подражания Теофилю Готье под именем Окассена де Бланшефлёра...

   - Тьфу!

   - Бог с ними. Я вернулся домой с любящей девушкой, которую нелегко было убедить в том, что у серийного убийцы Джона Грея не должно быть внуков. В конце концов она сошлась с... тоже странным, но более безобидным парнем.

   - Кто-то из группы Мориарти?

   - Да, химик.

   - А где он сейчас?

   - Понятия не имею. ... Я вообще его никогда не видел.

   - ... А у господина Эжена была какая-нибудь специальность, род занятия?

   - Он был профессиональным французским дворянином.

   - Угу... А вы сделались художником... Или фотографом?

   - ... Хотите анекдот? Встречаются Дик Шарп и Конан-варавр; Дик говорит, хвалясь своей винтовкой: "Брось, брат, свою допотопную железяку. Вот оружие будущего!". Конан сделал смышлёное лицо и отвечает: "Может, в будущем, когда мастера доведут эту штуковину до такого ума, что она сможет выпускать пару пуль в секунду, работая без перерыва минут десять, она и станет оружием, но пока что это чушь собачья. Пока ты ею дырявишь одного человека, я своим клинком раскромсаю дюжину, а то и две. Короче, само по себе ружьё - вещь хорошая, но твоё ружьё - это хреновое ружьё, а вот мой меч - это суперский меч!".

   - Это что, притча о фотографии и живописи?

   - Скорее о науке и искусстве вообще: последнее у нас уже весьма продвинуто, а вот первой - расти и расти.

   - Ох...

   - Да уж, вы-то на опыте знаете, что по пути науки одарённый человек вынужден брести, проваливаясь в ухабы неизвестного, с гирями усвоенных заблуждений на шее. А талантливый артист пролетает над его бедной головой на крыльях, который отрастили для него великие предки: Вергилий, Леонардо...

   - Прежде я считал искусство (литературу, например) чем-то исключительно декоративным, вроде фарфоровых и бронзовых статуэток, бахромы на скатерти или брелочков, но вы мне указали на совсем иную его функцию: оно представляет собой... понятийно-знаковый фонд, грандиозный, богатейший, пригодный для создания кодов в любой информационной сфере. ... В то же время это - одно из худших чудовищ, созданных человечеством! Всемирная тысячелетняя корпорация лжи!

   - Всё так, но... Ох уж эти мне конспиративные концепции!... Главное, вроде чем светлей голова, тем сумасбродней подозрение. Даже Эжен.... Представьте, он считал, что Вильгельм Завоеватель приплыл в Англию только затем, что спрятать здесь некую запретную книгу, которую кто-то на его родине хотел то ли уничтожить, то ли обнародовать.