- Здравствуйте, милорд. Я - доктор Эфраим ван Хелсинг, консультант господина Гёте по оккультным вопросам.
- Привет, - выдохнул я.
- Советник крайне встревожен и озадачен вашим состоянием, а я вот уверяю его, что синдром берсеркира - явление не более редкое, чем мигрень".
Оторвавшись от записок, я обнаружил, что мои спутники давно бодрствуют. Полина складывала вещи по корзинам и сворачивала одеяла, Джеймс умывался из озера, Альбин сидела спиной к обрыву, держа в руках ребёнка, присосавшегося к её груди. Я разозлился так, что захотел бросить в неё камнем! Сделав своим любовником человека, перед Богом поклявшегося в верности матери его сына, она и невинного младенца обманом принуждает ублажать её! Мои губы против воли вымолвили грубое слово...
- Доброе утро, - мимоходом обронил на меня Стирфорт, как прежде безучастно. Он прикорнул в двух шагах от лжекормилицы (видимо, по его представлениям, ближе друг к другу люди могут находиться лишь в моменты плотских утех, а дай ему волю, он и тут сохранял бы саженую дистанцию) и сказал не настолько тихо, чтобы для одной подруги, но и не настолько громко, чтоб для всех:
- Я придумал ему имя - Дэниел.
- Хорошо. Окрестим прямо тут?
- Можно было бы, но... я бы предпочёл, чтоб это сделал кто-то из старших.
- Вряд ли кто-то ещё остался, да им бы и не понравилось, что мы нуждаемся в них...
Альбин отдала ребёнка отцу и запахнула рубашку. На белой ткани тут же проступило небольшое красное пятно.
- Это кровь? - спросил Джеймс, - У него уже появились зубы?
- Нет, просто мне хотелось дать ему что-то от себя.
- Не лишнее...
Поцелуй помешал ему договорить. Я отвернулся, стыдясь своего недавнего гнева. Что я понимаю в этих людях? У них всё иначе: и язык, и вера, и правда, и любовь.
- Айвен, до чего вы дочитались?
- До синдрома берсеркира.
- А.
- Кто это такой - берсеркир?
- Посвящённый древнескандинавской воинской секты, в которой ярость бойца понималась как высшее вдохновение. Эти парни не знали никакого страха и не чувствовали боли, а сил в каждом из них было больше, чем в дюжине обычных человек. В сражении они теряли рассудок и крушили всё, что попадалось под руку.
- А... в чём это проявлялось... у вашего отца?
- Я не видел его приступов. Кажется, он ломал всякие вещи и наносил себе увечья.
- Только себе?
- Да. Ему хватало ума для побед над своим безумием.
- А вы, - мой взгляд прилип к расплывшейся под её воротником капле крови, - тоже не чувствуете боли?
- Вся жизнь - боль. В этот миг, может быть совсем близко, кого-то бьют, насилуют или убивают, кто-то мучается родами, у кого-то ломаются кости, кого-то пожирает опухоль... Каждое мгновение на свете кто-то гибнет... Разве вы не знали?
Годы спустя, вспоминая эти пронзительные слова, я и придумал призрака, залитого кровью всего человечества, но тогда упрямо возражал:
- Есть же и счастье на свете.
- Приятно слышать.
Альбин сунула руки в рукава камзола, выправила из-под воротника тёмно-рыжие пушистые волосы, и впрямь похожие на львиную гриву, застегнулась и скомандовала в путь.
<p>
XVII</p>
Гостиница стояла на открытом месте, и опасность на застала нас врасплох: мы издали увидели пару коней, привязанных у крыльца и подбирались к нашему приюту, как лазутчики во вражеском стане. На заднем дворе валялась окровавленная козья кожа, окружённая мухами отрубленная голова, которую я только вчера гладил, и обглоданные кости. Глядя на останки, я затрясся одновременно от гнева и отвращения. У Джеймса как-то стёрлось всё лицо...
- Ну, как, готов показать, как обходишься подручными штуками? - шёпотом спросила его Альбин. Он не ответил. Мы проникли на кухню с чёрного хода и, посмотрев в дверную щёлку, нашли в зале двух человек, сидящих за столом и вяло, пьяно, зло ворчащих между собой. Альбин велела Полине сидеть здесь с малышом и изображать из себя мадонну, мне дала пистолет на крайний случай, сама взяла деревянный молоток для отбивания мяса и сделала Джеймсу знак следовать за ней.
Они напали на пришельцев молниеносно и свирепо. С одним наша амазонка расправилась тремя точными ударами, от которых он замертво свалился к её ногам, а того, что случилось со вторым, не пожелаешь злейшему врагу: Стирфорт, этот утончённый аристократ, налетел на него безо всякого оружия, повалил и - о ужас! - зубами содрал с его головы кусок кожи вместе с волосами, оторвал, выпустил и замер, сидя верхом на неизвестном бродяге. В установившейся тишине мы с Полиной подкрались к нашим друзьям и их жертвам и чуть сами не попадали без чувств. Девушка прижалась лицом к моему плечу...
- Почему у него открыты глаза? - проговорил Стирфорт с каким-то детским удивлением.
- Потому что он мёртв, - проглохшим голосом ответила ему его подруга.
- Что? Да нет же!... - вскрикнул убийца, - Как же так!?... Что я сделал!?
- Ты ему шею сломал и череп расквасил.
Джеймс с воплем отскочил от трупа, распластался по стене, покатился по ней в угол, не переставая реветь, потом осел на пол, сжался уродливым комом, от которого растекался по воздуху мёртво монотонное зудящее скуленье. Я подхватил Полину под руку и вытащил на улицу, усадил, полуобморочную, на ступени. Через минуту Альбин вытолкнула вслед нам Джеймса, изуродованного багровой бородой и отпечатками окровавленных пальцев на лбу и щеках. Он привалился к деревянной подпорке навеса, вцепившись в неё ногтями, кусая своё запястье. Полина заплакала навзрыд, а мне оставалось лишь следить, чтоб она на выронила малыша, потерявшего её грудь и поднявшего писк. Альбин, громче всех ругаясь на трёх языках, грузила на коней тюки с присвоенным добром, потом на одного закинула Полину с Дэниелом, сунула мне в кулак поводья, и я машинально пошагал по единственной дороге прочь. Сама разбойница повела вторую лошадь и сумасшедшего соотечественника. Я не смотрел на них, я старался бежать со всех ног, чтоб как можно скорей и как можно дальше уйти от проклятой гостиницы...
