- Где?
- В кармане? В чемодане? В кошельке?
- ... В кармане, если не ошибаюсь.
- Пойдёмте.
Притащил меня в лабораторию, указал на стеклянную пластину на столе:
- Вытряхните сюда весь сор из ваших карманов.
Я вычерпал по две горсти из штанов, по три из сюртука, по щепотке из жилета. Советник зажёг вокруг кучи четыре светильника с линзами, увеличивающими огонь, вооружился пинцетом и шпателем.
- Может, дождаться дневного света? - предложил я.
- И где вы намереваетесь коротать эту ночь?
- Неужели у вашем доме не найдётся для меня угла?
- Боюсь, что нет. Вдруг вы - бандит.
- Тогда я пойду искать гостиницу.
- А если вы, несмотря на свой дикий вид, - мирный и невинный человек, то сами можете стать жертвой грабителей, и это окажется на моей совести.
- Дайте мне провожатого.
- Вся прислуга уже спит. Подождите немного, не мешайте, кажется, я что-то нашёл...
Он подцепил какую-то пылинку, сунул её под микроскоп рядом с отщеплённой крошкой своей реликвии и склонился к смотровой трубке. Я рухнул в очередное кресло, кусая манжеты, чтоб не зареветь. Упёртый перечник, непроходимый мозголом!
Далёкие часы пробили два по полуночи.
- Ура! - воскликнул Гёте, - Эти фрагменты совершенно идентичны! Поздравляю!
- С чем? С тем, что я - это я!? Об этом нужно соболезновать! Не приближайтесь ко мне с вашей радостью!
- Успокойтесь!
- Щш! Для этой ситуации я спокоен, как болотная кочка!
- Не желаете что-нибудь выпить?
- Крови ваших внуков!
- Зелёного или чёрного чаю?
- Синего!
- То есть по рюмочке?
- У вас хороший английский
- Это у вас не такой уж плохой немецкий".
<p>
V</p>
- Интересно?
Я чуть не полетел со стула. Альбин стояла передо мной в тонкой сорочке, распустив волосы. Её лицо посвежело от сна, глаза блестели.
- Что это такое? - пробормотал я, поднимая книжку.
- А то вы сами не догадались!
- Откуда это у вас?!
- От отца.
- Но вы же говорили, что он был чужд... этого писателя.
- Я сказал: он его не любил.
- ... Он приходился ему каким-то родственником?
- Боже мой, Айвен! - девушка села на край постели, посмотрела мне прямо в глаза с комической жалостью, - Он приходился ему собственной персоной!
С минуту я совсем ничего не понимал, потом понял всё - и только ахнул. Молодая леди рассмеялась надо мной, загладила кудри, собрала их хрустальными бусиками. На её полураскрытой груди золотисто сверкнул медальон. Я потряс головой и выдохнул:
- Как вы прекрасны! Верно, сама фея Альп - ваша мать!
- Не говорите чепухи.
- Можно я буду называть вас Альбиной? Так женственней...
- Мне всё равно.
- Позвольте наконец быть вашим слугой...
- Мне нечем вам платить.
- Один ваш взор обогащает меня,... а слова ваши - величайшее сокровище, оправдание....
Девушка нахмурилась и ответила строго:
- Неужели последние три года вас ничему толковому не научили? За всю свою жизнь сами знаете, кто - никому - никогда - не предлагал себя в рабство. Особенно постыдным он считал зависимость от женщины.
- Я не верю, что он презирал прекрасный пол.
- Он презирал тиранию, а женщин считал её главным оплотом, поскольку они либо провоцируют, либо практикуют её.
- Ну, а встреть он женщину равно прекрасную и мудрую, одухотворённую и великодушную?...
- Однажды с ним и такое случилось.
- И как он поступил?
- Как порядочный человек, - раздражённо отвечала наследница гения с жестом, словно требующим прекращения разговора.
- Простите, я слишком назойлив...
- Пойдёмте завтракать.
