- А, - кивает мне, - Доктор... Здесь много докторов. Здесь больше никого и нет, только больные и врачи... Они искусней и честней, чем там... Болезни тяжелы... но я не жалуюсь: они не навсегда. Нам позволяется искать места, где лучше... Здесь вот тихо... И красивый вид, не правда ли?....... Очень красиво и гармонично. Пойдём, я покажу тебе, что там вокруг.

   Мы отошли к внешнему краю кратера и посмотрели в долину у подножья.

   - Здесь у них северный склон. Он мшист и лесист. Мой куратор говорит, что некоторое время спустя я должен буду отправиться туда - за грибами и ещё чем-то. Это волнует меня: я никогда не собирал ни грибов, ни орехов... Но это, наверное, легче, чем делать что-то на более тёплых склонах, где нужно ухаживать за всякими... тыквами,... бобами,... сельдереем...

   - А кому здесь нужна еда?

   - Не сбивай меня. Внизу - болота Стикса и Леты, а дальше - поле вечного боя у ворот Уалхолла. Там гибнут, воскресают и снова гибнут те, кто воевали в жизни. Теперь они защищают лестницу в мир от духов вражды. Каждый должен умереть столько раз, сколько раз прежде убил, тогда он сможет покинуть это место. Но оно считается очень почётным. Там много привилегий - вплоть до права выйти к живым и требовать изменений здешних законов... Западнее - злые чащи. На северной опушке ближе к болотам - всегда зима, а на южной - тропическое лето. Эти леса мертвенны и страшны. Они предназначены людям, не умевшим справиться с дурными инстинктами. Не знаю точно, что там происходит, но никому не желаю там оказаться. Самый дикий край. Он более всех удалён от Иденского сада, что расположен точно на востоке. Туда в свой срок попадают все, чтоб вспомнить земные услады, в том числе и вкусную еду. Там время идёт обратно, и люди постепенно умаляются до младенцев, которых потом кладут в эвнойскую воду и дают им доменьшиться до одной незримой частички, которую выпускают к новой жизни. Если человек не прельщается дарами сада и не становится ребёнком, его отвозят в чёрное море, где его душа растворяется во тьме или оседает на дно тьмы, или поселяется на каких-то островах - я этого не знаю.

   - А что происходит в городе? Ты говоришь, вы болеете, и вас лечат. От чего?

   - От узаконенных живыми пороков их природы: изменчивости чувств, склонности лгать, желания порабощать других, от влечения к жестокости и распутству, называемому семьёй и браком. И ещё здесь рождаются новые души.

   - Одна из них - у тебя в животе?

   - Да. Уже вторая. Мне сказали, что всего их должно быть семь. А некоторым приходится вынашивать и тридцать, и больше.

   - А есть такие, кого это вообще не касается?

   - Есть. И тебя не коснётся. Тебе будет назначено что-то другое... Я хочу спуститься и прилечь. Не ходи за мной. Прощай.

<p>

***</p>

   Мы проросли, как белые цветы из-под озарённого снега. Пол над нами уже вскрылся, но мы не торопились. Я рассказал свой сон с восторгом, достойным молодой жизни. Джордж подумал: "Хорошо, что ты не изменился", а вслух спросил:

   - Разве ты прежде не был там? Разве нам может сниться что-то, кроме Ада?

   - Мой Ад и Рай - это ты. Пока ты был жив, я всегда кружил возле тебя, а с ночи твоей смерти - ни на минуту не смыкал глаз. Иногда мне грезились какие-то странные улицы, подвалы, люди-калеки, но я не понимал, что это за места, и бежал мимо всего, ища тебя.

   - Я чувствовал, что меня выслеживают... Все мы кого-то ищем. Засыпая, я оказываюсь на поле вечной битвы за мир - в тот самый час, когда враги отступают, не оставив ни одного невредимого человека. Для сражения отводится срок, за который людям нужно просто не подпустить демонов к своим дверям, но бой всегда ведётся до полного разгрома смертных. Не успевших пасть в схватке, убивают как пленников. Потом над трупами поднимается зелёный туман, заживляющий их раны. В этом тумане я брожу, вынимаю из тел железо, соединяю с ним их отрубки и смотрю во все лица, мечтая найти моего Джека; спрашиваю о нём тех, кто ещё не омертвел, но они в бреду не понимают ничего,... и всё-таки я всегда буду его искать.

   - Может, он уже переселился оттуда?

   - Глупости! Он там пробудет до конца века! Я найду его и закляну браком по любви.

<p>

***</p>

   Джордж познакомил меня с тремя своими главными сподвижниками. Первый - суровый католик сеньор Пьетро, оставив половину разума в турецком плену, считает себя погубителем друга и не помнит жизни без отчаяния. Всё его утешение теперь - большой тёмно-серый пёс со свисающими до груди бархатными щеками, да горы вражьих трупов. Он, Пьетро, молвит:

   - Греция - это лучшее, за что сейчас можно отдать жизнь...

   Второй - некто Трелони, англичанин, надутый гордостью за своего дядю, нашедшего какие-то пиратские сокровища.

   - Если, - заявляет он высокомерно, - за ближайшие пять лет нам не удастся отвоевать Грецию, мы попросту её купим.

   Третьего, грека, предводитель называет "сэром Блекхартом". Он посмотрел на меня поверх янтарных очков, задумчиво проговорил:

   - Какое у вас имя - царственное и трагическое. Младший из пятидесяти сыновей Приама был вашим тёзкой. А значит оно - знаете, что? - Многоодарённый.

<p>

***</p>

   В двадцать девятом, когда все документы о независимости Греции были подписаны, её ночной герой - Кровавый Георгий выкинул свой последний фокус: потребовал провозглашения его правителем этой страны. Шок был всеобщим, но отказ сулил слишком большие неприятности. Несчастная мировая общественность, сгорая от стыда, завираясь в прессе, готовилась короновать своего изгоя, официально изглоданного червями в недрах английской земли несколько лет назад. Трижды гений! Вот это я понимаю - реванш!