Меня охватили мучительный стыд за свой вопрос и жалость к этой гордой женщине, обречённой на позор, от которого она бежала через океан, но видимо в самой её душе поселилось неизбывное раскаяние, заставляющее несчастную и на чужбине носить знак своего преступления. Увы! Талантливая личность никогда не может жить в рамках каких-либо традиций, и строжайшая наука - математика - не могла смирить безудержного сердца... Но кто был он? Почтенный наставник? Или молодой студент?... А что же муж? Неужто прогнал её!?...

   - Я как бы выражаю этим протест против такого рода глупостей, - закончила собеседница, обрушив разом мои домыслы; я вздохнул - не знаю, облегчённо или же разочарованно - и произнёс:

   - Это смело и великодушно с вашей стороны.

   - Да ничего подобного! Мне давно пора вытравить из себя послушную дочку и жить своим умом!... Ах, бедная мама! Она была достойна своей репутации благоразумной женщины, пока... Впрочем, принимая в расчет её брачный выбор...

   - С чем-чем, а уж с замужеством ваша матушка не прогадала, - вмешался Джозеф довольно дерзко, словно одёргивая хозяйку, чем заслужил её яростный приказ:

   - Засуньте себе в рот подушку и катитесь за дверь, если до сих пор не научились по-человечески себя вести в нормальном обществе и не выкинули из головы всю эту ахинею!...

   Но слуга, задетый за живое, не сдался и пустился в препирательства:

   - Уж если в ком какая блажь и засела, так не во мне одном, миледи, если понимаете...

   - В отличие от вас, добровольно напичкавшегося всякой чушью, я такой родилась, и моей вины тут нет!

   - А всё ж не повод валить с больной головы на здоровую!

   - Проплеслые прибаутки! Я за всю жизнь ещё не встретила ни одной здоровой головы! ни половины здоровой головы!...

   - Тем более нечего,... - уже мягче и вдруг просветлев лицом, повторил Джозеф.

   - Нечего встревать в чужие разговоры!

   - Извиняйте, мэм, - камердинер шутовато поклонился.

   - О чём это мы? - спросила меня вспыльчивая леди.

   - О вашей матушке...

   - Ну, да. Брак, конечно, - вообще дикость, но нужно же среди этого культурного маразма питать в себе зерно рациональности и видеть вещи как они есть, а не тешиться скороспелыми мнениями и не плыть по течению! Если бы меня спросили, что свело этих двоих, я бы сказала: тот животный закон, что управляет продолжением рода папуасов, когда автоматически случаются самый завидный жених и самая выгодная невеста своей весны.

   - А не будь того, не было бы сейчас и никакой вашей светлости,... - заметил Джозеф.

   - Вы опять со своими дуростями! Думаете, я рада своей жизни!?

   - Знамо - нет, - кивнул слуга, - Но ведь без вас и Кембридж бы зарос быльём, и в тутошней Сорбонне вас на руках носют...

   - А родная мать считает меня сумасшедшей!...

   - Это она об вас заботится.

   - Если б она заботилась обо мне, то не откровенничала бы со всякими мошенницами, которые потом распускают сплетни, делая таким образом литературную карьеру, а потом ещё донимают нас чем-то очень похожим на шантаж! Возвращаясь к вашему вопросу о моей красной букве, - пламенная лектриса глянула на меня, - Это одна из множества причуд одной свихнувшейся американки, считающей себя борицей за что-то там прогрессивное. Она ухитрилась вытянуть из моей матери некоторые неопубликованные факты её приватной жизни, то есть даже не её, а её венценосного супруга...

   - Царство ему Небесное! - внушительно вставил Джозеф.

   - Аминь. Вскоре в печать выскочила книжица, позиционированная как попытка оправдать мою мать (как будто она в чём-то виновата!) через очернение отца (а то он был не чёрен!). Эта уродка с края света, эта пресвятая простота там же объявила себя лучшим и единственным другом несчастной оклеветанной вдовы, а потом втесалась в её жизнь, как заноза, и вот уже не первый год наша мудрая леди Анна пляшет под её дудку. Ну, пусть её - быть может, ей хотелось этого, но каково же мне? На первой неделе выхода в свет проклятой книжонки меня не пригласили на три раута, моего мужа осадили вопросами о моём характере, звучащими как соболезнования, а сам он такое отколол, что меня до сих пор коробит. Представьте: я сижу и проектирую электрическую машинку для вышивания - рассчитываю нужную силу тока, закладываю в план различные типы декоративных элементов, вдруг заходит этот субъект и говорит: "Дорогая, не пригласить ли нам к вам доктора?".

   - Ну, правильно - ведь вы безвылазно возились с этой штуковиной три дня и две ночи, - пояснил Джозеф.

   - Это серьёзная работа! Она требует времени и концентрации ума!... Конечно же я его выставила, но и заниматься больше не могла, и действительно заболела, и - больная! - уехала в Мюнхен... А видите это чудо природы? - кивнула дама на свою служанку, - Её мне тоже навязал американский клещ!

   - Но в Америке она была бы рабыней! - напомнил я.

   - А тут рабыня - я! Куда как весело делать благородные жесты из-под палки!... По большому счёту меня волнуют лишь одни права и свободы - мои собственные,...... потому что благодаря этому выдающемуся джентльмену, сделавшего меня женщиной, я должна сидеть в подполье и сдавать мои диссертации на подпись монополистам истины, для которых могла бы быть товарищем, а не куклой, если бы...

   - Так Бог судил, миледи, - изрёк Джозеф.

   - Ваш муж вас притесняет? - спросил я, в очередной раз попадая пальцев в небо.

   - Мой отец (не к ночи будь помянут!) - вот виновник всех зол моей жизни!

   - Грех вам! - выпалил её постоянный оппонент и вышел, хлопнув дверью, а прежде крепко хватив лбом о притолоку. Под этот грохот меня озарило. Даже вопросов больше не хотелось задавать... Я встретил открытие с покорностью, как нечто неизбежное. Как же иначе? Двух сестёр я знаю - вот и третья, и брат за стеной... До чего же они разные! И как я оказался в точке, где скрестились вдруг эти лучи! Я - избран? Для какой же роли?...