– Иван Антонович! – хором выдохнули собеседники.
– Вам такой случай выпадает! А вы вдруг впадаете в раздумья. Никаноров схватил Ефремова за рукав. – Вы только подумайте! Побиск с шестьдесят первого издаёт брошюрки мизерными тиражами. И то какой-то эффект мы наблюдаем. Вам предлагают издание романа. Тираж, наверное, будет в государственных масштабах. Мы на «Победе». Вас прямо сейчас в Москву доставим.
– Не вздумайте отказываться, – присоединился к другу Побиск. – Только я осмелюсь дать вам совет. Вам надо в текст романа включить как можно больше ваших философских размышлений. В виде речей персонажей, в виде авторских отступлений. Может быть, даже в виде примечаний. Это важно.
– Тогда никто читать не будет! – Усмехнулся Иван Антонович.
– Вы недооцениваете нашего читателя! – хором воскликнули оба посетителя.
– Вспомните реакцию на «туманность...»! – выпалил Побиск. – Напечатали в «Пионерке», а обсуждать начали по всей стране. Причём обсуждалась именно философская сторона.
– Кроме того, – перебил друга Никаноров. – Если вас хотят напечатать, то тут вы гарантированно получаете редчайшую возможность опубликовать любые свои философские идеи. При этом записные философы не смогут вам ничего сделать. Такое положение редко кому выпадает.
В дороге разговор продолжился.
– Да, друзья, я подумал, что вы действительно, правы, – выкидывая окурок в окно, сказал Ефремов. – Есть возможность опубликовать... нельзя упускать... но здоровье у меня ни к чёрту. Я же загнуться могу в любой момент.
– Вот что, Иван Антонович! – ответил Никаноров. – Обещаю, что сделаю всё, чтобы в любом случае ваша книга увидела свет.
– Извините, Иван Антонович, а какая у вас в романе главная мысль? – спросил Кузнецов, понимавший на своём горьком жизненном опыте, что в СССР не все обещания исполняются. – Вы же уже всё на тему коммунизма высказали в «Туманности...». Или я ошибаюсь?
– Главная идея – простая. На пути к коммунистическому обществу человечество может встретить очень опасные ловушки. Необходимо не допустить самоуничтожения. – Ефремов стряхнул пепел в окошко «Победы». – Если даже потом победит коммунизм, слишком много может оказаться жертв. Надо этого избежать.
– Да время сейчас опасное. Америка во Вьетнам влезла. Китайцы запросто могут использовать это как повод стравить нас с ними. – Выдал, не отрываясь от управления Никаноров. – Арабы всё никак не могут смириться с утратой Палестины. Но что-то я не припомню ни одного случая в истории, чтобы власти предержащие принимали во внимание писательское мнение. Не бывало такого...
– Всё равно мои книги должны стать теми каплями, что точат камни.
7 декабря 1965 года. Главлит. Зорин и Ефремов
– Иван Антонович, вы бы знали, как я рад, что наша с вами работа продолжается! – Зорин просто светился счастьем. – У меня к вам остались совсем небольшие пожелания. Сейчас вы быстро всё поправите...
– Да что ж вы за человек такой! – Ефремов не выдерживает. – Я перепечатывал этот несчастный роман уже раз пять, сколько же можно! Вы же в прошлую нашу встречу гово...
– Успокойтесь, товарищ Ефремов, – осадил писателя завсектора. – Сядьте. Водички попейте. Папироску закурите.
Он лично наполнил стакан водой и подвинул его писателю.
– Да, я говорил. Но я знаю, что там, – он поднял глаза к потолку, – будут проверять нашу с вами работу. Поэтому всё должно быть без сучка, без задоринки. Делайте так, как я вам говорю, и не пререкайтесь.
Девочка, та, что по глупости работает в городе, кажется её имя – Чеди, должна остаться жива. Пусть пострадает, но живой останется. И добавьте романтическую линию. Пусть у вас кто-то из землян воспылает любовью к местной девушке. Девочкам нравится, когда присутствует романтика. Заинтересовать мы должны не только мальчиков, но и девочек тоже. И помните, – никакой порнографии, никаких однополых отношений.
<p>
</p>
21. СЕРЫЕ МАСКИ
12 апреля 1966 года. Москва. Кардиологическое отделение больницы АН СССР. Ефремов и Алан Майерс
Кардиологи констатировали: 6 марта Ефремов пережил острый приступ кардиальной астмы с отёком обоих лёгких. Выздоравливать ему придётся не меньше полугода. Если получится выздороветь…
Только забота и преданность Тасёнка помогли ему справиться с недугом. Не до конца, не полностью, но он останется жить и даже сможет приступить к работе, но это случится только осенью. Но в марте ему очень плохо. Даже в кардиологию его смогут перевезти только спустя недели после приступа.
В день космонавтики Таисия Иосифовна не обнаружила мужа в его трёхместной палате. Соседи не знали, куда его перевели и по какой причине.
– Тасенька, не волнуйтесь, – успокаивал её седой ветеран после инфаркта. – Антоныч, вчера вечером был в хорошем состоянии. Про броненосец шутил.
Тася бросилась к завотделения. Не обнаружив того на месте, почти бегом, устремилась к главному врачу. К счастью, оказалось, что Ивана Антоновича всего лишь перевели в другую палату. Объяснили, что к нему в гости напросился какой-то английский писатель.
«Чтобы не ударить лицом в грязь, – заявил главврач, – ваш муж переведён в прекрасную одноместную палату повышенной комфортности».
– Сейчас этот самый Майерс у него, – посмотрев на часы, сказал врач и зачем-то показал Таисии Иосифовне на циферблат.
– А можно будет ему там остаться, – спросила Тася с надеждой. Общаться с мужем при посторонних, даже вполне дружелюбных старичках, ей не очень нравилось.