Капитан горько усмехнулся и покачал головой. Сама сумеет, как же… У южан нравы дерзкие и горячие, против них идти – жизни не ценить. И эта девочка не знает, какой жребий сама готовит себе, не столько на борту "Исиды", сколько оставаясь с ним рядом вообще.
В памяти тут же всплыла одна ночь, последняя ночь, которую он провел на родных берегах Стоуншира. Никто, кроме троих человек, не знал о том, что она вообще была. Это тайна – тайна его, тайна графини Дианы, тайна подкупленного стражника, что охранял ее покои тогда. Янис не возвращался домой уже почти семь лун, больше, чем пол-витка. Портрет Дианы всегда лежал у него в нагрудном кармане, и он его доставал перед сном, любовался, вспоминая, как когда-то они точно так же лежали рядом, и он гладил длинный водопад тугих черных локонов, прикасался к бледной бархатной коже, перебирал тонкие, унизанные золотом и драгоценностями пальцы. Диана была с самого детства обручена с графом, поэтому другие мужчины не имели никакого права даже заглядываться на нее, но Янис Миллс не был бы капитаном "Исиды", если бы свято соблюдал все обычаи и законы. Диана была его женщиной. И они в молодости поклялись под луной, что будут верны друг другу до тех пор, пока кто-либо не нарушит данное слово.
А потом благородной мире Диане исполнилось девятнадцать, и родители выдали ее замуж в отсутствие капитана. Янис был далеко, сделать ничего не смог, а когда вернулся, его Дианы уже не было. Была мира Ринальде, графиня Деншилльская. И Янис, узнав об этом, был вне себя от горя и досады. Он всю жизнь посвятил ей, обещал, что они будут вместе, когда он вернется, но Диана промолчала о том, что родители обещали ее руку графу уже тогда, когда она была совсем малышкой. Правда, теперь граф стал уже немолод, а повторно, после его смерти, графиня выйти замуж все равно бы не смогла. И несмотря на то, что Диана со слезами клялась, что ее сердце принадлежит одному только Янису, он не смог сразу принять этого. Снова ушел в плавание, снова промучился целый лишний виток, а по возвращении, махнув рукой на все обычаи и законы графства, пришел к своей Диане, забрался через окно в опочивальню по плющу и колючей розе, сунул стражнику мешочек золотых монет и остался с любимой до утра.
Долгое время все его мысли были заняты одной только мирой Дианой Ринальде. Стоило ему закрыть глаза и вспомнить о ней, как перед внутренним взглядом вставали мелкие черные кудряшки, окутывавшие всю хрупкую фигурку до пояса, огромные черные глаза, в глубине которых можно было утонуть, светлая нежная кожа, не знавшая загара под плотной вуалью, мягкий контур пухлых губ, широкая сверкающая улыбка. И если сперва Янис не мог и не хотел забывать, то позже наоборот старался стереть из памяти все, связанное с графиней. К тому же это освобождало его от насмешек и иронии от матросов: они не знали, что капитан все это время был верен одной, они видели, как в трактирах и на постоялых дворах вокруг него вились стайки девушек, как с некоторыми он и сам уходил куда-то, улыбался им, щуря не прикрытый повязкой глаз, и казалось, что капитан вполне доволен жизнью, счастлив и беспечен. Правда, некоторые все же догадывались, что это было лишь попыткой уйти от мучительно обжигающей собственной памяти.
А сейчас перед ним на коленях стояла девушка, которую он знал с пеленок, любил, как младшую сестру, и никогда не забывал. Она не знала, как он тревожился весь вечер и всю ночь из-за нее. Не знала, что он был готов сам броситься на палубу и чем угодно пытаться привести ее в чувства, что он тоже ждал этого разговора, но не рассчитывал, что она окажется такой упорной… и уже такой взрослой и самостоятельной.
– Встань, – тихо сказал Янис и сам поднял Марту, придерживая за локти. – Ну, тихо, тихо, успокойся. Никто тебя одну не оставит. Живые мы все-таки, не пустые дубовые бочонки. Вокруг все уже так накалилось, что не сегодня-завтра полыхнет. Люди воюют с людьми, как будто кто-то из них лучше другого… Кому-то сила и власть, а кому-то – горе и смерть. Давай договоримся, Марта. Ты пока что останешься в моей команде. Будешь носить форму, помогать юнге и учиться вместе с ним. Никем другим притворяться не надо: рано или поздно обман раскроется, и тогда будет хуже. А когда мы придем в Деншилль, я отвезу тебя к своим родителям. Поживешь с ними, пока не кончится война. Там будет видно.
– Но ведь вы сами сказали, что присутствие женщины на судне приведет к… печальным последствиям?
– Погорячился. Ты пока еще маленькая женщина, – капитан улыбнулся. – А мои матросы – не пираты, чтобы кидаться на легкую добычу. Просто я предупреждаю об осторожности. Ну а если ты подружишься с юнгой, он для тебя хоть звезду с неба снимет, характер такой. О защите можно и не говорить.
Марта наклонила голову и с благодарностью поцеловала его руку. Янис невольно вздрогнул от невесомого прикосновения ее прохладных губ.
– Вот это лучше брось, – сказал он, осторожно высвободив ладонь. – Ты мне ничем не обязана.
Девушка еще раз шепотом поблагодарила, но он ее уже не слушал, взял за плечи и слегка подтолкнул к выходу.
– Ну, иди. У меня еще дел до заката. Первая работа тебе – драить палубу вместе с Дэниэлом. Заодно и поговорите.
Выходя из каюты капитана, Марта поспешно размазала слезы по щекам, несколько раз глубоко вздохнула и попыталась принять спокойное и дружелюбное выражение лица. Кто знает, как и с кем придется говорить в следующий раз, и каким окажется этот юнга? Она уже успела заметить, что люди на корабле были совершенно разными, несмотря на то, что слаженно и вполне дружно работали в одной команде. Доктор Уолтер – суровый и угрюмый, как лорд Мэнор, друг отца. Марта со смущением вспомнила, как вчера перед сном сгоряча выпалила ему все о том, что с ней произошло тогда, на берегу, а он внимательно выслушал ее и успокоил, когда она заплакала.
Капитан… Янис Миллс, какое знакомое и в то же время какое далекое имя! Он напомнил ей о тихом, мирном детстве, о старших друзьях, о заморских безделушках и украшениях, о шелковых и парчовых нарядах, богатых застольях, любимых родителях. Янис действительно приезжал к ним, правда, очень давно, когда ей самой не было и шести витков. Конечно, она его помнила плохо. Но эти серые глаза, один из которых закрывала повязка, этот приятный, с легкой хрипотцой голос, сильные руки и запах вина и моря, всюду сопровождавший его, забыть Марта не могла. С ним так хорошо и спокойно, Марта чувствовала себя в безопасности, но понимала, что все время это продолжаться не может. К тому же у капитана давно своя жизнь, в которой с трудом нашлось крохотное местечко для нее.
И юнга… Марта не помнила, как его зовут. То ли он не представился, то ли она пропустила мимо ушей. Красивый мальчишка, темноволосый и темноглазый, с широкой добродушной улыбкой и очаровательными ямочками на щеках. Марта бы наверняка не осталась к нему равнодушной, будь они не здесь и не сейчас, а где-то в мирные дни, на родной земле, и… не будь рядом Яниса. Не думать о нем она просто не могла, а те мысли, которые незаметно проскальзывали, она отчаянно гнала прочь.
– О чем задумалась?
Знакомый голос вернул ее на землю. Марта фыркнула и тряхнула головой. Вот еще, нашла, о чем думать и мечтать! Ей бы выжить в этом пекле, а она о любви грезит. Да и какая ей сейчас любовь, когда она для всех – безродная сирота?
– Капитан велел тебе помочь, – хмуро ответила Марта. – Полы мыть… то есть палубу.
– Проще простого, – юнга сверкнул белозубой улыбкой и сунул нежданному "помощнику" в руки мокрую тряпку. Оглядевшись, Марта поняла, что стоит почти по щиколотку в воде.
– Разуйся, тут не холодно, – добавил парень. – И ведро опрокинь прямо сюда, не то до утра провозишься. А я сейчас еще одно принесу.
Марта неловко отжала тряпку, мокрую и грязную, и поморщилась. Как-то унизительно – стоять здесь на глазах у всех и ползать на четвереньках по нагретой солнцем палубе, оттирая от соленых и грязных разводов темные доски. Дома никогда не приходилось работать по хозяйству. Холодная и мутная вода потекла по рукам на пол. К тому времени уже вернулся юнга. Они остановились друг напротив друга: хмурая и недовольная Марта и он, все такой же неизменно красивый и улыбающийся, босой, с растрепанными темно-русыми волосами, лихо подхваченными черной банданой, темными крапинками в зеленых глазах.