— То есть, ты не хочешь?

— Не знаю. Лучше закончить мыть меня. Потом я помою тебя. А потом я решу.

Трэвиса, похоже, полностью устраивает такое предложение. Он неторопливо моет все мое тело, затем я делаю то же самое с ним.

Мне очень нравится, как напрягается его тело, когда я трогаю его, глажу, прикасаюсь везде. Я поднимаю взгляд и вижу, что его серо-голубые глаза распалились.

Мне хорошо и так, но он определенно возбужден сильнее, чем я. Он шипит всякий раз, когда я задеваю его эрекцию.

Это подкидывает мне идею.

Я никогда не делала этого прежде, но интересно будет попробовать.

И я хочу сделать Трэвису так же приятно, как он делает мне.

Я меняю позу, чтобы опуститься на маленькую скамеечку в углу душевой. Так я оказываюсь ближе к уровню его паха.

— Что ты делаешь? — сипло спрашивает он, глядя на меня.

Я протягиваю руку, чтобы подтянуть его ближе, затем обхватываю его твердую длину ладонями.

— Я хотела кое-что попробовать.

— Кое-что попробовать?

— Да. Кое-что попробовать.

Его пенис дергается в моих руках.

— Ты… ты имеешь в виду…

— Да. Это я и имею в виду. Но я никогда прежде этого не делала, так что едва ли я буду хороша в этом.

— Ты не услышишь от меня жалоб.

— Я серьезно. Я правда не знаю, что творю. Так что если все будет плохо…

— Это не будет плохо, Лейн.

— Откуда тебе знать? Я просто говорю — если я что-то сделаю не так, то ты можешь мне сказать. Это не заденет мои чувства. Я уверена, что с практикой все будет только лучше. Я не знаю никаких техник или типа того.

Он издает странно урчащий звук.

— Тебе не нужна практика, Лейн. Мне понравится все, что ты сделаешь со мной. Если женщина взяла мужчину в рот, а он ноет что-то про ее технику, то он вообще ее не заслуживает, — он обхватывает мою голову ладонями. — Делай все, что хочешь. Все, что покажется тебе правильным.

— Но что, если я сделаю тебе больно или типа того? — я тронута его словами, но немного нервничаю. Я искренне понятия не имею, как это делается.

Он улыбается. Почти нежно.

— Я дам знать, если ты сделаешь мне больно, но не думаю, что это случится.

Я решительно киваю.

— Ладно. Была не была.

Я с минуту глажу его пальцами, испытывая восторг от того, как напрягаются мышцы его живота и бедер. Затем наклоняюсь и провожу языком по головке эрекции.

Трэвис издает сдавленный звук, его руки крепче обхватывают мою голову.

Я так понимаю, это поощрение.

Я беру головку в рот и сосу ее как леденец.

Его бедра слегка дергаются, и он ахает.

Я позволяю ему выскользнуть из моего рта и поднимаю взгляд.

— Бл*ть, Лейн, — он мокрый, раскрасневшийся и великолепный. — Твоя техника превосходна.

Я смеюсь и возвращаюсь к своему занятию.

Я лижу и ласкаю его какое-то время, пока не набираюсь смелости посильнее взять его в рот. Я не готова к глубокому минету. У меня явно сработает рвотный рефлекс. Но я беру его в рот так глубоко, насколько это возможно, и сосу, ладонью сжимая основание эрекции.

Я экспериментирую, пока не нахожу ритм, который кажется естественным, затем поднимаю взгляд к его лицу.

Трэвис смотрит на меня так, будто я пища для оголодавшего. Его бедра совсем чуточку покачиваются в моем ритме, ладони крепко держат мою голову. Он охает каждый раз, когда я сосу.

Похоже, это работает — и для меня, и для него — так что я продолжаю, втягивая щеки, сосу и постепенно ускоряю темп.

Странное чувство. Интимное. Интенсивное. Сексуальное в очень уязвимой манере.

Но мне нравится, как он реагирует на меня. Мне нравится этот нуждающийся взгляд в его глазах и то, как он не может держать бедра неподвижно.

Свободной рукой я держусь за его сжимающуюся задницу и продолжаю.

Совсем скоро я чувствую, что Трэвис сбивается с ритма. Его постанывание становится громче, пальцы так и впиваются в кожу моей головы.

— Бл*ть, — хрипит он, нетерпеливо толкаясь бедрами и чуть ли не ударяя по задней стенке моего горла. — Ох, бл*ть, милая. Я…

Он со сдавленным криком выходит из моего рта и приподнимает мою голову. Я продолжаю сжимать его ладонью, пока он кончает. Спермы мало, потому что он кончил всего несколько часов назад, но то, что осталось, брызгает на меня чуть повыше груди.

Мы оба хватаем воздух ртом, а Трэвис поднимает меня на ноги и обнимает. Вода до сих пор теплая, но остывает. Очень скоро она будет совсем холодной.

Мне плевать. Мне очень хорошо. Мне нравится, как Трэвис меня обнимает.

Я не хочу, чтобы он меня отпускал.

— Спасибо, — бормочет он, уткнувшись в мои влажные волосы. — Тебе необязательно было это делать.

— Мне захотелось.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — я отстраняюсь и улыбаюсь ему.

Буквально на мгновение я уверена, что он меня поцелует. У него в глазах такое выражение — такое, что как будто должно привести к поцелую.

Но не приводит.

Он меня не целует.

Он просто улыбается в ответ.

— Хочешь, чтобы я что-нибудь сделал для тебя?

— Неа. Меня опять немного мучают спазмы, так что мне бы лучше вздремнуть.

— Я тоже не против вздремнуть. Целую вечность не спал днем.

— Тогда давай сделаем это. Давай вздремнем, — я завожу руку назад, чтобы выключить воду. — У пса лучшие планы на вторую половину дня.

Мы следуем примеру пса. Мы вытираемся, забираемся под одеяло и спим.

***

Я просыпаюсь ближе к вечеру.

Мне тепло, уютно, и меня переполняет то тяжелое удовлетворение после глубокого сна. Я моргаю, переваривая тот факт, что я прильнула к боку Трэвиса.

Когда я заснула, мы не соприкасались, но теперь точно соприкасаемся.

Мы соприкасаемся вообще везде. Его рука обвивает меня, моя щека прижимается к его коже. Моя рука покоится на его животе.

Я слегка меняю позу, чтобы взглянуть ему в лицо.

Он не спит. Наблюдает за мной.

Я сонно улыбаюсь.

— Я перекатилась на тебя?

— Что-то типа того.

— Извини.

— Не за что извиняться. Я не возражаю, — он не перекладывает меня. Он уютно прижимает меня к себе одной рукой.

У меня нет причин ему не верить. Может, он не возражает против таких обнимашек со мной.

Я решаю не шевелиться. Мне нравится то, каким правильным это ощущается.

Он помылся только пару часов назад, но уже слегка пахнет Трэвисом. Я льну еще ближе.

Он свободной рукой смахивает выбившиеся пряди с моего лица. Остальная масса все еще пребывает во влажных растрепанных косах.

— Хорошо вздремнули, — говорю я.

— Ага.

— Ты поспал?

— Примерно час.

— И с тех пор лежишь, проснувшись?

— Конечно. Не хотел тебя будить. И ты же целый день заставляла меня давать отдых лодыжке.

Я хихикаю и сжимаю его бок, ища мягкую плоть, за которую можно ухватиться. Такой нет. Этот мужчина тверд везде.

— Тебе правда нужно беречь лодыжку.

— Этим я и занимался.

— Когда ты в последний раз дремал днем?

— Понятия не имею, — он на мгновение поднимает взгляд к потолку. Затем добавляет: — Наверное, сразу после рождения Грейс. Она, бедняжка, всегда полночи плакала. Я дремал в воскресенье после обеда. Мы оба выматывались.

— Не сомневаюсь, — я удивлена, что он делится таким, но не хочу выдавать свой шок. Я не хочу разводить из этого шумиху, а то он снова отгородится.

— У Шэрил были проблемы с кормлением грудью, так что мы в половине случаев давали ей бутылочку. Я со своей стороны тоже старался, вставал ночью, чтобы покормить Грейс. Потом шел в мастерскую, работал весь день и возвращался домой, чтобы повторить все снова. Я месяцами чувствовал себя ходячим трупом.

— Охотно верю. Моя бабушка говорила, что Бог делает это нарочно — делает молодых родителей такими вымотанными, чтобы у них не было энергии по-настоящему переварить, что означает для них рождение ребенка.

Трэвис фыркает. Задумывается на минуту. Затем усмехается.