- Если бы у меня были твои годы, сын, - усмехнулся старик. Спустя несколько долгих мгновений он добавил, - И помни, что память о тебе вовек живет в моем сердце, а не в моих свитках.

  Они простились в первые мгновения багрового заката, когда небо только начинало окрашиваться кровью заходящего солнца. Мужчина ушел на север, к неровной черной полосе хребта, называемого Каменной Стеной. Старик долго смотрел ему вслед. Потом, когда сын его скрылся из виду, поднялся на второй этаж поместья, вышел на открытый холодному ветру балкон и взглянул на возвышающиеся над городом башни крепости властителя. Отец снова тяжко вздохнул, и изо рта его вырвалось невесомое облачко белесого пара.

  С каждым днем холодало все сильнее и сильнее. Зима приближалась к южной стране.

  II. У Тихих троп

  Южная столица некогда великой империи Кораут раскинулась в цветущей долине, между рекой с одной стороны, и дугой холмов, примыкающих к скальному хребту, с другой. Еще в седой древности, до того как люди равнин стали возводить в горах бастионы сторожевых крепостей местные пастухи-нолхи знали узкие и потайные пути, ведущие через хребет на север. Потом, в дни империи их использовали бандиты и контрабандисты, чтобы связываться с севером, не привлекая внимания стражи. Эти бесчисленные тоннели и дороги назывались Тихими тропами, наверно потому что скальные стены хорошо заглушали звуки. Легенды гласили, что некоторые из тайных путей вели даже в цитадели Верхнего города.

  В последние десятилетия Кораута на тропы выходили отряды стражи, а иные следопыты даже составляли их карты, но нынешний владыка юга еще в самом начале своего правления приказал завалить булыжниками все известные входы на Тихие тропы. На счастье странника, слуги властителя знали далеко не всё.

  Смеркалось.

  Мадок брел по траве рядом с медленно разрушающимся старым акведуком. Когда-то, в куда как лучшие дни, по нему в город стремилась чистая горная вода, не чета той, что была в реке. Теперь все это осталось в прошлом, вместе со страшным драконом-императором, его мрачной державой и тысячами рабов, на окровавленных спинах которых она была возведена.

  Пройдя от акведука несколько десятков шагов вправо, странник начал взбираться вверх по петляющей горной тропе. Идти было непросто - под ногами время от времени чавкала оставшаяся после вчерашнего дождя грязь, а зажигать масляную лампу было опасно - свет мог привлечь внимание стражи.

  Забравшись на самый верх, Мадок оказался на небольшом плато у иссохшего русла горной речки, видимо некогда питавшей акведук. Путь уходил куда-то вдаль, петляя между седыми скальными великанами. Беглец вздохнул, поправил ремень заплечной сумы и хотел было продолжить путь, как вдруг...

  - Не слишком ли далеко от города ты забрался, путник?

  Сиплый голос прозвучал откуда-то из темноты, сотрясая морозный воздух. Мадок от неожиданности вздрогнул и резко обернулся, готовясь выхватить кинжал из-за голенища сапога. Из ночи навстречу ему вышел высокий мужчина в длинном черном плаще. Под плащом виднелся кожаный нагрудник -- не столько защита, сколько знак принадлежности к воинской касте. Он молча изучал Мадока глазами, положив ладонь на эфес длинной и тяжёлой сабли, притороченной с левого бока к широкому поясу.

  - Ты нем, путник? - со злой усмешкой спросил воин, - Я кажется задал тебе вопрос.

  - Плохо слышу тебя, - ответил Мадок, - подойди ближе.

  На лице воина расплылась недобрая ухмылка.

  - Так я и думал.

  Послышался скрежет металла, покидавшего ножны.

  Тело Мадока поняло все гораздо быстрее, чем разум. Он резко бросился вперёд и всем своим весом обрушился на противника, так и не дав тому обнажить оружие. Они покатились по камням, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, раня об острую крошку руки и лица. Наконец, Мадок ударил врага головой о землю. Воин коротко вскрикнул и обмяк. Странник высвободился из его ослабевших рук, замер и прислушался: если они дрались с командиром патруля, рядом должны были ошиваться его слуги из городского дозора. Но ночь была спокойна.

  По небу ходили тучи.

  Беглец взглянул в лицо своему врагу. Оно было неожиданно спокойным, разум покинул буйную голову воина, унеся вслед за собой ярость и злобу. Он был еще очень молод - не старше середины третьего десятка, а скорее всего и младше. Рубленные черты лица обычные для людей южных равнин, небольшая черная щетина, подобной которой никогда не бывает у чистокровных северян. Что искал он здесь, у никому неизвестной скальной расщелины? Контрабандистов? Беглецов на север? Любовь всей своей недолгой жизни? Кто теперь знает?..

  Мадок приложил два пальца к шее побежденного врага. Под ними в венах ритмично пульсировала кровь - молодой человек все еще был жив. Беглец вытащил из-за голенища кинжал, предательски блеснувший в проглянувшем из-за туч серебристом сиянии лунного света. Мгновение он рассматривал изящные изгибы узоров, украшавшие рукоять. Это было оружие таутов, народа кузнецов, поэтов и архитекторов. Первого человеческого народа старой империи. Его народа. Беглец ещё раз взглянул на покрытое сероватой пылью лицо поверженного врага, вздохнул и спрятал кинжал обратно.

  Нехорошо убивать тех, кто не может себя защитить.

  Перед тем как раствориться в ночи, Мадок бросил прощальный взгляд на родной город, видный с такой высоты совсем как на ладони. Беглец был уверен, что смотрит на него последний раз в жизни. В холодной осенней ночи окна и башни южной столицы светились множеством теплых огней, напоминавших об оставленном доме. Наверно, где-то там, внизу, тревожно смотрит на горы и его отец, а в глубине поросших золотыми деревьями холмов, спят последним сном мать и братья. Какие-то из огней затухали, растворяясь в холодном тумане, поднимавшимся от реки, что несла свои черные воды на юг.

  Мадок моргнул, смахивая из глаз неожиданно появившуюся там влагу, и вполголоса произнес:

  Вернусь ли к тебе снова, город мой?

  К садам твоим и тихим мостовым.