Всем этим я, конечно, не хочу сказать, чтобы производство средств к жизни не являлось основанием общественной жизни. Жизнь первобытного человека посвящена главным образом добыче пищи. Борьба за существование, играющая, согласно современным воззрениям, столь выдающуюся роль в истории развития организмов, есть прежде всего борьба из-за пищи. Правда, жизнь самого первобытного человека гораздо богаче содержанием, чем жизнь животного, и далеко не ограничивается заботой о самосохранении. Однако непосредственное поддержание жизни является главным содержанием деятельности не только первобытного человека, но и массы цивилизованного человечества, и притом тем в большей степени, чем ниже производительность труда. «До изобретения орудий и приготовления огня добыча пищи и последующий отдых должны были попеременно наполнять все время человека»54. «Охотничья добыча наиболее примитивных племен, – говорит Гроссе, – в общем так скудна, что не может обеспечить их от самой крайней нужды. Бушмены и австралийцы буквально голодают. Воители Огненной Земли также живут в крайней скудости. А в рассказах эскимосов голод играет такую большую роль, что легко понять, какое ужасное значение он имеет в их жизни»55. Недостаток средств к пропитанию определяет собой весь строй жизни примитивных народов, живущих в менее благоприятных естественных условиях. Они не могут образовывать значительных сообществ, так как только небольшие группы их могут найти достаточно пищи, должны вести бродячую жизнь, так как продолжительное пребывание на одном месте повело бы к истощению естественных запасов пищи и т. д. Только народ, избавленный от голодания, может принимать участие в мировой культуре: известный уровень производительности труда есть, следовательно, предварительное условие цивилизации.

Условия производства пищи и вообще необходимых средств к жизни могут, следовательно, стать решающим фактором социальной жизни, а именно в том случае, когда данная общественная группа страдает недостатком этих средств. Но если людям не угрожает опасность голода, то в них пробуждаются разнообразные потребности, не имеющие ничего общего с потребностью питания и оказывающие, как мы видели, самое существенное влияние на развитие «производства непосредственной жизни».

Рядом с голодом в человеческой природе заложено другое могучее влечение, не менее необходимое для сохранения рода – половое влечение. Голод и любовь – вот две силы, которыми, по известным словам Шиллера, природа поддерживает мир. Чрезвычайно характерно для склонности Маркса и Энгельса к естественнонаучным объяснениям истории, что они уступили искушению признать и эту вторую чисто, физиологическую потребность человека решающим фактором исторического развития. Это преобразование исторического материализма было совершено, как известно, Энгельсом в его книги о происхождении семьи.

Искусителем явился американец Морган. В своем знаменитом произведении «Первобытное общество» Морган сделал смелую попытку установить общие законы развития семьи во всем мире. Исходя из убеждения в единстве происхождения человеческого рода, он утверждал, что фазы развития семьи одинаковы у всех народов мира, как бы ни были различны условия жизни каждого из них56. Всюду находил он одни и те же формы семьи, исторически сменявшие друг друга в одной и той же неизменной последовательности.

Попытку Моргана нужно признать в настоящее время решительно неудавшейся. Новейшие этнологические наблюдения с очевидностью доказали несостоятельность всей эволюционной схемы Моргана, отправным пунктом которой является «семья кровных родственников», хотя реальность этой формы семьи, по признанию самого Моргана, «должна быть установлена другими данными, чем непосредственным указанием на существование ее у какого-либо народа»57. Точнее говоря, эта форма семьи существовала только в фантазии автора «Первобытного общества». Затем в схеме Моргана следуют другие формы семьи, найденные им у самых различных народов, и все вместе вытягивается им в прямолинейный ряд, образующий, по мнению смелого автора, неизбежный закон развития семьи во всем мире.

Поистине удивительно, каким образом вся эта конструкция, совершенно висящая в воздухе, соблазнила Маркса и Энгельса отказаться от основной идеи их историко-философской системы! Но как не признать таким отказом, например, следующее заявление Энгельса в предисловии к его книге о происхождении семьи: «Общественные учреждения людей известной исторической эпохи и известной страны определяются двумя родами производства: ступенью развития, с одной стороны, труда, с другой – семьи. Чем меньше развит труд, чем ограниченнее количество его продуктов, а следовательно, и общественное богатство, тем в большей мере общественный строй определяется половыми узами»58. Итак, не один момент – материальные факторы хозяйства, – но два особых и совершенно независящих друг от друга момента управляют общественной жизнью.

Действительно ли, однако, соображения Моргана так неотразимы, что ради них необходимо столь радикально изменить доктрину исторического материализма? Конечно, нет. Более того, если в какой-либо области социальной жизни экономические условия играют решающую роль, то это именно в области семьи.

«Вера в теорию Моргана, – замечает с полным основанием один из лучших современных знатоков истории семьи – Гроссе, – теряла почву по мере того, как возрастало знакомство с фактами этнологии»59. Так, автор «Первобытного общества» признавал матриархат первоначальной семейной организацией, задолго предшествовавшей патриархату. Это оказалось совершенной ошибкой: более полное и точное наблюдение семейных отношений у наиболее примитивных народов обнаружило, что патриархальная семья является у них правилом. Женщина у низших народностей есть в полном смысле слова собственность и раба, вьючное животное мужчины, который свободно располагает жизнью ее и детей60. Величайшей ошибкой Моргана была, однако, его основная идея – вера в сходство, даже тождественность развития семьи у всех народов. Действительные факты совершенно опровергают эту веру. Не существует и не может существовать общего закона развития семьи, так как формы семьи определяются условиями жизни каждого народа, которые весьма различны. Семья не образует собой социального явления, независимого от других социальных моментов, но находится с ними в самом тесном взаимодействии, благодаря чему никаких особых законов развития семьи быть не может.

Так, например, существование у некоторых народов матриархата объясняется экономическими условиями их жизни. Матриархат есть сравнительно позднее явление и наблюдается только среди земледельческих народов. У охотничьих племен власть в семье принадлежит мужчине; наибольшего развития патриархат достигает у пастушеских народов. Ведь эти различия характера семьи объясняются различиями экономических условий существования каждого народа: охота и скотоводство представляют собой занятия мужчины, между тем как земледелие развилось из собирания зерен растений, что было первоначально всецело женским занятием. Поэтому у самых примитивных земледельческих народов земля нередко признается собственностью женщин, и на основе экономического господства женщины совершенно естественно возникло ее господство в семье и племени.

Поэтому неудивительно, что отказ Маркса и Энгельса от их собственной историко-философской доктрины в пользу теории Моргана встретил сочувствие далеко не у всех марксистов. Кунов, среди марксистов, бесспорно, лучший знаток условий жизни первобытных народов, объясняет развитие семьи условиями хозяйства. На той же точки зрения стоит Гроссе, не принадлежащий к числу сторонников материалистического понимания истории, что придает его мнению в данном случае еще больший вес. После всестороннего исследования форм семьи у различных народов он приходит к заключению, «что при каждой форме культуры господствует такая форма семейной организации, которая соответствует данным отношениям и потребностям хозяйства»61.