– Вы так думаете? Серьезно?

– Ричи, друг мой, я думаю, что воображение – опасная вещь. Правило номер шесть, или какое оно там по счету: выбирай скучную версию, которая требует наименьшего напряжения воображения, и не ошибешься.

С этими словами я продолжил копаться в футболках Дженни Спейн. Некоторые бренды были мне знакомы – у нее и моей бывшей оказались одинаковые вкусы. Через минуту Ричи покачал головой и, крутанув пятидесятицентовик на комоде, начал складывать штаны Патрика. На какое-то время мы оставили друг друга в покое.

Секрет, которого я ждал, нашелся в глубине нижнего ящика – комок, засунутый в рукав розового кашемирового кардигана. Когда я встряхнул рукав, что-то запрыгало по толстому ковру – маленький твердый предмет, плотно завернутый в салфетку.

– Ричи, – позвал я, но он уже отложил джемпер и подошел взглянуть.

Это был круглый значок – дешевый металлический пустячок из тех, какие можно купить в киоске, если одолевает непреодолимое желание нацепить на себя лист марихуаны или название музыкальной группы. Местами краска уже облезла, но когда-то значок был голубым; с одной стороны – улыбающееся желтое солнце, с другой – нечто белое, похожее то ли на воздушный шар, то ли на воздушного змея. Посередине – надпись пухлыми желтыми буквами: “Я ХОЖУ К «ДЖО-ДЖО»!”

– Ну как тебе? – спросил я.

– По-моему, какая-то банальщина, – ответил Ричи и серьезно посмотрел на меня.

– По-моему, тоже, однако он лежал в довольно небанальном месте. С ходу придумаешь банальную причину, по которой он тут очутился?

– Его спрятал кто-то из детей. Некоторые дети обожают прятать все подряд.

– Возможно. – Я перевернул значок в ладони. На булавке виднелись две тонкие полоски ржавчины – там, где она долго была воткнута в один и тот же кусок ткани. – А все-таки интересно, что это такое. Название “Джо-Джо” тебе ни о чем не говорит?

Он покачал головой:

– Коктейль-бар? Ресторан? Детский сад?

– Может быть. Никогда о нем не слышал, но значок не выглядит новым, так что заведение могло давным-давно закрыться. Или оно на Мальдивах или в другом месте, где они отдыхали. Не ясно только, зачем Дженни Спейн понадобилось его прятать. Что-нибудь подороже я бы принял за подарок от любовника, но значок?

– Если она очнется…

– Мы спросим ее, в чем тут дело. Правда, не факт, что она нам расскажет.

Я снова завернул значок в салфетку и нашел пакет для вещдоков. С комода мне улыбалась Дженни, умостившаяся в объятиях Патрика. Даже с этой мудреной прической и под слоями макияжа она выглядела невероятно молодой. Лицо, светящееся ликованием, говорило, что замужняя жизнь для нее была подернута золотистой дымкой. И жили они долго и счастливо.

Настроение у Купера улучшилось – видимо, потому, что в деле открывались новые глубины чернухи. Он позвонил мне из больницы, как только осмотрел Дженни Спейн. К тому времени мы с Ричи перешли к гардеробу, где нас ждало примерно то же самое: множество вещей, в большинстве своем не дизайнерских, но модных – например, у Дженни три пары уггов. Никаких наркотиков, денег и мрачных секретов. На верхней полке гардероба Патрика мы нашли старую жестяную коробку из-под печенья, внутри несколько сухих стебельков, обглоданная морем деревяшка со следами зеленой краски, горстка камушков и выбеленных ракушек – подарки от детей, собранные на берегу моря.

– Детектив Кеннеди, вам будет приятно узнать, что оставшаяся в живых жертва по-прежнему остается в живых.

– Доктор Купер. – Я включил громкую связь и вытянул руку с телефоном в направлении Ричи; он опустил пригоршню галстуков Hugo Boss и стал слушать. – Спасибо, что позвонили. Как она?

– По-прежнему в критическом состоянии, но, по мнению ее врача, у нее отличные шансы выжить.

“Ура!” – сказал я Ричи одними губами. Тот скорчил какую-то неопределенную гримасу: хорошая новость для нас, а для Дженни Спейн – не очень.

– Я с ним согласен, хотя живые пациенты и не являются моей специальностью.

– Можете рассказать нам о полученных ею повреждениях?

Повисла пауза: Купер раздумывал, не заставить ли меня дожидаться официального отчета, но хорошее настроение победило.

– Ей было нанесено множество ранений, некоторые правомерно охарактеризовать как значительные. Резаная рана от правой скулы до правого угла рта. Колотая рана: лезвие наткнулось на грудину и полоснуло по правой груди. Колотая рана пониже правой лопатки. Колотая рана в живот, справа от пупка. Кроме того, небольшие порезы на лице, шее, груди и руках – все они будут подробно описаны и отмечены на схеме в моем отчете. Орудием послужил однолезвийный клинок или клинки – весьма вероятно, те же, которыми были нанесены ранения Патрику Спейну.

Когда кто-то уродует лицо женщине, особенно молодой и хорошенькой, это почти всегда личное. Краем глаза я снова увидел улыбку и букет розовых роз – и отвернулся.

– Кроме того, травма левой затылочной части головы предположительно тупым тяжелым предметом, ударная поверхность которого примерно соответствует по форме и размерам мячу для гольфа. На обоих запястьях и предплечьях свежие синяки, форма и расположение которых указывают на то, что потерпевшую удерживали за руки. Следов сексуального насилия нет, и в последние сутки она не имела половых контактов.

Кто-то оторвался на Дженни Спейн по полной.

– Насколько сильным должен был быть нападавший или нападавшие? – спросил я.

– Судя по краям ран, оружие было чрезвычайно острым, а это означает, что для нанесения колотых и резаных ран не требовалось особой силы. Что касается тупой травмы головы, то тут все зависит от оружия – например, если она действительно была бы нанесена мячом для гольфа, который нападавший держал в руке, ему потребовалось бы вложить в удар значительную силу. Если же мяч был бы помещен, скажем, в длинный носок, то силу заменило бы ускорение, и такой удар мог бы нанести даже ребенок. Впрочем, синяки на запястьях свидетельствуют о том, что действовал не ребенок, – в ходе борьбы пальцы нападавшего соскальзывали, поэтому точно определить размеры его ладоней невозможно, но я могу вас уверить, что на миссис Спейн напал взрослый человек.

– Могла ли потерпевшая сама нанести себе эти повреждения?

Перепроверяй все, даже то, что кажется очевидным, иначе за тебя это сделает адвокат защиты.

– Только в высшей степени талантливый потециальный самоубийца, – Купер снова заговорил голосом заклинателя недоумков, – мог бы пырнуть себя под лопатку, ударить себя по затылку, а затем, за долю секунды до потери сознания, спрятать оба орудия так тщательно, чтобы их не нашли по крайней мере в течение нескольких часов. За отсутствием доказательств того, что миссис Спейн – высококлассная гимнастка и фокусница, нанесение повреждений самой себе, вероятно, можно исключить.

– Вероятно? Или точно?

– Если вы мне не верите, детектив Кеннеди, – любезно сказал Купер, – не стесняйтесь, попробуйте осуществить это чудо ловкости сами. – И отключился.

Пока я говорил, Ричи напряженно размышлял, размеренно почесывая за ухом.

– Итак, Дженни исключается, – сказал он.

Я убрал телефон в карман пиджака.

– Но не Фиона: если она по какой-то причине напала на Дженни, то вполне могла изуродовать ей лицо. Возможно, ей осточертело всю жизнь считаться сестрой-дурнушкой. Пока-пока, старшая сестра, похоронят тебя в закрытом гробу, и больше ты не первая красавица в семье.

Ричи задумчиво взглянул на свадебное фото.

– На самом деле Дженни не красивее Фионы. Просто более ухоженная.

– А это одно и то же. Если они вместе ходили по клубам, я могу точно сказать, кому из них доставалось все мужское внимание, а кто был утешительным призом.

– Но это же свадьба. Не каждый же день Дженни так расфуфыривается.

– Ставлю что угодно, что каждый. Тут, в ящике, косметики больше, чем Фиона за всю жизнь использовала. Каждая шмотка в гардеробе Дженни Спейн стоит дороже, чем весь прикид ее младшей сестры, и Фионе это прекрасно известно – помнишь ее замечание про дорогую одежду Дженни? Все просто: Дженни – красотка, Фиона – нет. И, раз уж речь зашла о мужском внимании, вспомни, как горячо Фиона заступалась за Патрика. По ее словам, они трое давно знакомы, и я бы хотел поподробнее узнать, что там за предыстория. Я видел и не такие любовные треугольники.