– А когда закончится отпуск у господина Петровского?

– Я точно не знаю, но раз он уже более полугода в отпуске, то значит, скоро должен закончиться.

Когда Зазнаев вернулся к дому Сабанеевой, то уже стемнело. Луна висела над лесом. На крыльце стояла Настя, кутаясь в шаль. Увидев мужской силуэт, она взвизгнула.

– Не бойтесь, госпожа Петровская, это я. Иван Васильевич Зазнаев.

– Зачем Вы меня так напугали? Я чуть не умерла от страха, – девушка выдохнула с видимым облегчением.

– Извините, я не хотел никого пугать, я просто подошел к дому.

– Чтобы опять учинить кому-то допрос? Вместо того чтобы ловить преступников, Вы мучаете всех нас своими вопросами!

– Без этого нельзя найти преступника. Мне кажется, что Вы не желаете, чтобы я это сделал!

– Как не желаю? Вы себе просто не представляете, как это страшно, когда кругом убивают, призраки появляются.

– А вы сами лично призрака видели?

– Нет, но про него все говорят. Вещи пропадают, а потом опять появляются! Вот недавно у брата пропал портсигар.

– Разные там рисунки мелом или углем тоже появляются, – подсказал Иван Васильевич.

Они прошли в дом и вошли в просторную гостиную. Там прислуга зажгла две керосиновые лампы. Настя уселась в кресло и, не предлагая гостю присесть рядом, отозвалась на последнюю фразу:

– Да, это тоже было. Мы живем в постоянном страхе, так и кажется, что призрак придет за тобой или начнет шарить в твоей комнате.

– Настя, разрешите, здесь не холодно, – Зазнаев неожиданно решительно потянул на себя шаль девушки. Красивое серое полотно с бело-голубыми цветами послушно скользнуло вниз.

– Какая красивая вещь, – похвалил следователь и стал внимательно разглядывать шаль.

– Что Вы делаете? – возмутилась девушка и протянула руку, чтобы забрать свой предмет гардероба, но у нее ничего не получилось, Иван Васильевич ловко отвернулся, продолжая разглядывать полотно.

– И в самом деле, вещь красивая, жаль только, что Вы ее слегка попортили, – он показал на то место, где отчетливо виднелась зацепка, конечно, она была немного разглажена, но было видно, что голубая ниточка частично было оборвана.

– Где Вы так неаккуратно?

– А Вам какое дело? И вообще, это не ваша вещь.

– А мне думается, что Вы зацепили этим местом, когда держали в руках портрет брата Марии Михайловны. Точнее, когда прятали этот портрет на чердаке. Подниматься по лестнице с портретом в руке по почти вертикальной лестнице было неудобно, поэтому Вы и зацепились шалью за раму и маленький кусочек голубой нитки вылез и оборвался. Вот он, – с этими словами Зазнаев вытащил небольшой конвертик из папиросной бумаги и поднял его перед собой. На свету керосиновой лампы было видно, что там лежит какая-то нитка, цвет, правда, разглядеть было невозможно, но по лицу следователя было понятно, что он не сомневается, что если этот обрывок ниточки вынуть и приложить к шали, то он идеально совпадет с оборванными нитками из шали.

– Что Вы такое выдумываете? Какой портрет? – девушка заметно нервничала.

– Вы прекрасно знаете, какой портрет. Мария Михайловна тогда сильно перепугалась, не так ли? – Иван Васильевич говорил спокойно, даже вкрадчиво. Однако от этого Настя еще больше психовала:

– Я не трогала никакого портрета!

– Трогали, Настя, трогали. Как и трогали портсигар брата, фарфоровую балеринку Марии Михайловны, вазу и многое другое. Это ведь Вы все время переставляли вещи, прятали их, потом снова возвращали и старались любыми способами поддержать легенду про призрака. Только зачем это все?

– Не говорите ерунды! Вы еще скажите, что именно я мышьяк этой собачонке подсыпала! – девушка почти кричала. В гостиную стали собраться люди: пришла горничная Наташа, спустился сверху Роман Семенович, и даже Мария Михайловна показалась в дверях.

– Мышьяк? А откуда Вы знаете, что собака была отравлена именно мышьяком? Я вроде не говорил Вам про результаты экспертизы?

Петровская растерянно молчала. Она поняла, что выдала себя с головой.

– Я понимаю, собачка была вредной, даже несносной, но зачем травить ее? Живое существо все же.

– Анастасия, это правда? – голос Сабанеевой звучал как голос прокуратора Иудеи.

Девушка продолжала молчать, а следователь продолжал:

– Да, я думаю, что это правда. Дело в том, что Ваш племянник Вернов хранил у себя мышьяк. Я уже об этом говорил Вам. Он нужен ему, чтобы устраивать пиротехнические шоу. Так получилось, что Настя знала, что у Николая Сергеевича есть это опасное вещество. Однажды они вместе поехали в город, у торговых рядов вместе пошли на Краснорядскую. Вы вроде как хотели купить ниток?

Однако ответа не последовало. Зазнаев продолжал:

– Вернов сказал Вам, чтобы Вы шли в лавку, где продается все для рукоделия, а сам направился в мелочную лавку, но Вы вместо того, чтобы пойти за нужными Вам товарами, стали следить за родственником. Не знаю, зачем это было Вам нужно, возможно, просто из любопытства, но Вы подслушали разговор лавочника и Вернова и узнали, что последний приобрел опасный яд. Возможно, Вы даже не знали, сколько его и на что Вернов тратил порошок, но комнаты у вас не запираются, поэтому для Вас не составило труда обшарить его комнату и найти склянку с мышьяком. При этом Вы также ухитрились наследить. Вы зацепились за шкаф своими волосами, один волосок застрял. Если хотите, я его тоже могу показать, длинный и светлый.

– Не только у меня в доме светлые волосы, – постаралась отбиться девушка, но ее голос уже звучал довольно вяло.

– Да, но только у Вас они вьются, у остальных барышень волосы гладкие прямые.

– Я думала, что это слабительное, просто хотела, чтобы ей нехорошо стало, – пыталась отбиваться Настя, но было видно, что она врет и делает это очень неумело.

– Ну зачем так наивно врать? Вы прекрасно знали, что это мышьяк. Вы же сейчас сами назвали именно это вещество, а не что-нибудь другое. Вы умышленно подсыпали яд собачке в еду, – почти ласково увещевал девушку следователь.

Петровская молчала. Было видно, что возразить ей нечего.

– Зачем, Настя? Зачем ты это делала? – спросил сестру Петровский. Мария Михайловна при этом не проронила ни слова.

– А что мне было еще делать? Что у меня за жизнь? Имение разоряется, денег нет. Я в городе хочу жить, на балы ездить, в театры ходить, думала в Питер поехать, на курсы поступить, но меня не взяли. Вот и торчу в этой дыре, а впереди другая дыра, только еще с этим уродом и скрягой Авиловым, – рыдая, начала признаваться девушка.

– Да, но если бы Вы поступили на Бестужевские курсы, Вы бы все равно не блистали на балах, бестужевки другим занимаются, – возразил Петр Андреевич. Он как раз спустился в гостиную, до этого он все время занимался с мальчиком и старался сдерживать свое желание принять участие в следственных действиях, чтобы не разрушить образ гувернера. Но когда на весь дом поднялся визг и крик, то можно было поучаствовать в общем выяснении отношений.

– А потом у Вас же была возможность решить проблему: сдать экстерном за курс мужской гимназии, тогда бы на Бестужевские Вас приняли в первых рядах, Вам же Николай Сергеевич предлагал помощь: он обещал найти преподавателя, оплатить его труд, – добавил Зазнаев.

– Ага, и учить латынь? Вы знаете, как это тяжело?

– Не прибедняйтесь, конечно, Ваших способностей вполне хватило бы, чтобы освоить гимназический курс. Все осваивают и Вы тоже бы смогли, надо было только проявить немного упорства.

– А почему я вообще должна сдавать эти экзамены, другим не надо, а мне надо?

– Знаете, это просто отговорка. Многие с такими трудностями сталкивались и ничего, справлялись даже более слабые в интеллектуальном отношении люди и менее состоятельные. Тут главное желание. А у Вас его не было, поэтому Вы ищите отговорки. Вернее, у Вас было желание, но не учиться, а жить в столице, – констатировал Железманов.

– Да, я хочу в столицу, а что тут, каждый день одно и то же, скукота и забвение. И все время надо угождать кому-то. А эта шавка еще тявкает постоянно, с ней все носятся. А до меня никому дела нет, – продолжала истерику девица.