Когда я решил, что экзорцизм, по крайней мере, обеспечивает немедленный успех или неудачу, Барни загорелся, как ребенок, получивший новый велосипед. Так получилось, (чисто случайно) что он изучал методы экзорцизма по всему миру. Он обещал не попирать религиозные чувства местных жителей, используя настолько чуждый ритуал, что только Джонни, надеюсь, поймет его суть. Мне показалось, что я сыграл на руку Барни, и Лора согласилась.
— Если вы не сочли нужным сначала обсудить это со мной, — объявила она, — тогда я просто с удовольствием постою в сторонке и посмотрю на ваше фиаско.
Не то чтобы я винил ее.
В 2:50 на следующее утро Барни устраивался на лужайке. Когда мы подошли к нему, я вздрогнул и не захотел смотреть Лауре в глаза. Барни нес курительную кадильницу, его окружали толстые свечи, на нем был ярко-полосатый тибетский жилет и остроконечная шапка-ушанка. Позади него из магнитофона доносилось пение тибетских монахов, что-то вроде "basso profundo", дополняемое тарелками и гулкими завываниями рожков. Прежде чем мы успели спросить, не шутит ли он, Барни закричал:
— Джонни точно не ожидает такого!
Если честно, то и я не ожидал подобного развития событий.
— Наверное, он перейдет на другую сторону.
Я лишь слабо улыбнулся и поднял большой палец вверх.
Как оказалось, Барни подготовился ко всему, кроме реальной ситуации. Джонни появился точно в срок и на полном ходу налетел на Барни, который вдруг остолбенел от неожиданности, кадило болталось у него в руке. Произошла ослепительная вспышка столкновения, и Джонни, ревущая косилка и все остальное, исчезло в воздухе. Примерно так же как и появилось, но только более шумно и с всполохами яркого света.
В течении минуты я смотрел на наш двор и в глубине души надеялся что все закончилось. Но потом в районе проклятого дуба возник бледный Барни. Он с немым негодованием отбросил кадило и, не обращая на нас внимания, направился в гараж. Монахи все еще гудели, что было приятным, но слишком мимолетным изменением шума двигателя, поскольку через несколько секунд наша собственная неэктоплазменная косилка заглушила их. А вот и Барни, с грустным выражением лица и невозмутимый Джонни, толкает нашу машину. Лора бросила на меня ехидный взгляд, от которого я уклонился, поспешив за магнитофоном и свечами. Иначе Джонни-и-Барни набросился бы прямо на них, даже когда он громко стукнул в ночи по дубу и огромная ветка оборвала его жизнь, он все равно намеревался закончить свою работу по подстрижке газона.
Мы надеялись, что душа Джонни найдет освобождение в центре двора. Но когда последняя трава была скошена, Джонни сделал паузу со стеклянным взглядом, как будто что-то перематывалось внутри, а затем вернулся на край двора и начал косить все заново. Он угощал нас ненужным повторением работы на бис. Когда у него закончился бензин, он заправлялся из нашей канистры в гараже. Он также заменил масло, когда оно наконец закончилось.
— По крайней мере, он хорошо заботится о косилке, — заметила Лаура. — Очень ответственный призрак.
С востока небо стало серым, затем бледно-голубым.
Всю ночь вдоль и поперек улицы включали и в отчаянии выключали свет. Все вокруг нас, должно быть, считали, что вызывать полицию некультурно, и никто не решался один на один противостоять дому, который все более и более убедительно доказывал, что ему не место в этом тихом уголке. С безопасного расстояния люди зыркали, когда тащились на работу, более помятые, чем обычно. Я был уверен, что соседская ассоциация созовет специальный трибунал против нас за проступок — чрезмерную стрижку газона. Шумную стрижку газона!
Лишь один раз Джонни нарушил привычный порядок действий. Когда блеск пенни на подъездной дорожке привлек его зоркий взгляд, он оставил косилку работать на холостом ходу и с видом Дракулы, направленным на рваную рану, выхватил и положил в карман свой счастливый улов.
— Ты это видел?! — спросила Лаура. — Я не собираюсь говорить тебе, о чем я только что подумала. Тебе будет слишком стыдно, если ты не придумаешь это сам.
Ее глаза расширились от вдохновения, а затем и мои. Бинго!
— Вот оно! — воскликнул я. — Что еще это может быть?!
И мы должны были благодарить Барни, без которого не было бы проводника из бодрствующего мира в личный, развоплощенный мир Джонни. Я бросился в дом и вышел как раз в тот момент, когда Джонни делал паузу между покосом травы. Сейчас было самое подходящее время. Я вручил Джонни двадцатидолларовую плату, которую задолжал ему за неделю. Я только надеялся, что он не вел счет каждому разу, когда косил двор после своей кончины.
Нет, мрачная решимость на лице Джонни сменилась спокойным удовлетворением. Возможно, он почувствовал облегчение от возможности простить накопившуюся обиду, и как мелкий бизнесмен по собственным меркам, чей бизнес был единым целым с его жизнью, он не мог закрыться, не приведя бухгалтерские книги в баланс. Как и большие дети в квартале, он не хотел лишаться ни жетонов уважения, ни йоты достоинства, которые ему причитались от мира. Он даже не считал купюры, которые я ему передавал. Казалось, важна была только мысль. В кои-то веки он стоял с расправленными плечами и с ухмылкой, свидетельствующей об удовлетворении, которому я мог только позавидовать.
Лора вытирала глаза, а я с трудом сглотнул комок чувств в собственном горле. Не так уж много нужно, чтобы сделать счастливыми некоторые неприкаянные души.
Тем временем Барни растерянно моргал и смотрел на нашу грохочущую косилку. Коллекция купюр разного достоинства трепыхалась в его помутненном взоре. Он явно задумал что-то плохое. Или гениальное. Или и то и другое.
Я сказал ему:
— Для аптаргангера ты был довольно мил. А теперь почему бы тебе не перестать тратить бензин и не убрать косилку?
Барни улыбнулся и помахал Джонни рукой и вместе они пошли через дорогу. Возможно обговаривать новый бизнес-план.
Как это часто бывает с людьми, мы узнали Джонни Мейплисида только после его смерти. Этот случай был необычен только тем, что мы получили знания из первых рук.
