— Перед затмением Каира. В самую темную пору, — пролепетала Кожун, почти успокоившись при виде улыбчивого красавца с точеными скулами.

— Примерно с месяц назад, — посчитал гость и хмыкнул.

Встав, он принялся мерить просторную спальню размашистыми шагами и чесать подбородок. Выходило ровно тридцать пять. Конечно, ему эти числа были без надобности, но напустить загадочности на процесс измышлений в обители Ласийского владыки не мешало.

— Выйдем-ка, князь, — бросил он и выскользнул из покоев прежде, чем тот смог ответить.

Беспокойство за женщину росло с каждой минутой. До родов оставалось не меньше одного новолуния, а княгиня была настолько плоха, что едва передвигала ноги и совсем перестала питаться.

За месяц дойти до такого? Довольно трудно. Видать, демон или еще какая тварь, поселившаяся в доме, отличалась недюжинными способностями или сумела перехитрить ловушки из амулетов, которыми обыкновенно снабжают придворных феодалов магики и ойуны.

— Кам, заклинаю тебя небесными покровителями: спаси ребенка! Я знаю, чудище пришло за ним! — стоном разлетелись слова Кожун, когда гость уже стоял в уютной темноте длинного коридора.

Кам промолчал.

Из спальни послышалось шарканье и князь медленно, по-бегемотьи, выдвинулся за новым знакомым. Хлопнув дверью, хозяин указал в боковую галерею.

— Жена не в себе. Пройдем в мою библиотеку.

Мужчина согласно кивнул и пристально всмотрелся в черты лица правителя Ласии. Бледная кожа с оливковым отливом едва проглядывала сквозь рыжую щетину бороды, расползшуюся по щекам почти до нижних век. Бледно-голубые глаза блестели влагой, а на узких губах отпечатались скорбь и плохо скрываемая ярость.

Сделав пару поворотов по коридорам с малахитовыми стенами и высокими, узкими окнами, он подошли к двери из лакированного дуба.

— Прошу, — пригласил Филипп гостя и толкнул тяжелую створку. Раздался неприятный скрип и дверь медленно открылась. За ней показалась небрежно расставленная мебель из черного камня, карта на противоположной стене и несколько стопок потертой временем и потными руками чиновников бумаги.

Кабинет, иначе место, где прятался от народа властитель, не назовешь, отличался аскетичностью и мрачной атмосферой средневекового жилища.

Князь сел на бархатные подушки несдвигаемого кресла, подвинул документы на край стола, чтобы видеть собеседника. Гость расположился на диване. Раздался звук колокольчика и спустя секунду в комнату вошли две дамы в алых чепчиках, которыми, видимо, награждали при дворе Ласии всех прислужниц слабого пола.

Зашуршали муслиновые юбки. Дамы поставили подносы с рюмками, наполненными зеленым варевом, на край стола и удалились. Горьковатый аромат кофе разлился в пространстве, заставив незнакомца пару раз сглотнуть слюну.

Собрав волю в кулак, чтобы не накинуться на питье раньше князя и тем самым не обидеть его, молодой человек деловито произнес:

— Вы вызвали меня, чтоб распознать и искоренить зло. Неужели, князь? Ведь сами знаете, ЧТО это. Кто вам мстит.

Филипп молчал. Он старался скрыть удивление после нежданных слов, но эмоции прорвалась сквозь плотину воспитания и разлилась бурным потоком по каждому мускулу тела и лица феодала.

Скривившись, словно от зубной боли, он ударил кулаком по столу и со свистом выдохнул.

— Умен ты, шаман, смекалист. Не ведаю, каков в деле, но людской род читаешь славно. Да. Есть мыслишки, с чего все началось. Больно признавать: причиной недуга стала история моего рождения. Что есть, то есть.

Мать-княгиня родила меня в смутные времена. На трон сел отец нынешнего правителя Самыла, а заодно и мой двоюродный дядька, Кафун. Палач протеста в три тысячи голов, он казнил любого, кто косо смотрел на него или имел хоть каплю имперской крови.

Поговаривают, что матушка не раз наведывалась в его покои и просила пощады для своего будущего отпрыска, клялась в преданности моему папаше.

Так вот… Помимо меня, из лона княгини вышли еще двое. Брат — близнец и сестренка. И все бы хорошо, только роженицу обуял страх, что на троих Кафун не согласится, тем паче, власть в княжестве должна принадлежать одному мужчине. Тому, кто старше.

Филипп остановился, взглянул на кама из-под густых бровей.

— Понимаешь, к чему я веду?

Мужчина в маске скрестил пальцы на животе, задумчиво кивнул.

— Чтобы избавить Ласию от распрей, она убивает младшего.

На этот раз кивнул князь.

— Да, княгиня задушила безымянного брата и приказала втайне от отца прикопать тело на именном кладбище. Тот так и не узнал, что был еще один сын, бездумно веря сказкам хитрой лисы, которая крутила им, как собственным веером.

— А где сейчас княгиня-мать?

Филипп хищно улыбнулся. И тут же исправился, поняв, что слишком расслабился в присутствии гостя.

— Умерла как пятый год.

— А сестра?

Князь встал и медленно прошел к камину, которого кам раньше не заметил, так как очаг располагался в дальнем углу. Подняв руку над каменным сводом и полками, рыжий правитель нежно погладил край картины.

Светловолосая юная девушка смотрела с холста, лучезарно улыбаясь художнику и собственной беззаботной жизни. Ее длинное платье небесного цвета развивалось на ветру. На нагом плече застыла стрекоза.

За спиной прелестного создания стояли женщина в кроваво-красном и паренек лет семнадцати.

По рыжей шевелюре и лукавству в глазах гость узнал в подростке Филиппа. Стало быть, иссохшая вобла рядом была княгиней.

— Погибла в пятнадцать лет. Мы так решили, когда кортеж с сестрицей не вернулся из столицы, а селяне сказали, что видели именных лошадей в полях без упряжи. Искали долго, изъездили полкняжества. Ничего не нашли.

Филипп нервно дернул плечом, вытащил платок из кармана и вытер внезапно выступивший на лбу пот.

Движения, резкие, неаккуратные, давали знать: мужчина нервничает и что-то утаивает. Нечто постыдное и неприятное, словно нарыв в интимном месте, который лучше бы вскрыть и очистить, но не дает стыдливое упрямство гордеца.

— Вы были любовниками? — бросил кам, едва князь окончил свое повествование.

— Какая глупость!

Взбешенный Филипп выпучил глаза, подлетел к гостю и, тряся пальцем в воздухе, как это делают перед нерадивыми учениками опытные учителя, завопил, путаясь в словах и заикаясь.

— Я б никогда! Чтоб такое в нашем доме… Распутство и святотатство! Бред, кам. Чистой воды, бред!

— Воля ваша, князь. Можете не говорить. Истину мне все равно скажут.

— Кто?

Шаман встал и подошел к арке оконного витража. Разноцветные стекла заплясали на его лице бликами Каира, солнца этого мира. Тепло разлилось по коже. Медведь в ухе блеснул монетой и вновь спрятался в тени.

— Те, чьи имена не позволяет называть ваша религия.

Филипп успокоился. В потусторонний мир он не верил, как и в божества своей церкви. Кама ему посоветовали лекари, настояв, что чужеземец знает тайные рецепты целительства. И только за ними, за травами и настойками, он обратился к странному человеку.

Духи, черти или посланники неба — сказки для детей. Верить во все это феодалу величайшей империи Запада значило признать себя сумасшедшим.

— Воля твоя, молодчик. Валяй, вынюхивай. Только не обвиняй правителей, пока нечем доказать свою истину. Так можно головы лишиться. Под корень. На веки вечные.

Кам перевел взгляд с окна на рыжего. Кивнул. Улыбка в который раз за последние сутки озарила его красивое лицо, оголив два острых клыка меж ровных рядов человеческих зубов.

— Спасибо за совет, господин, — по-доброму тихо ответил гость и прошел мимо князя к выходу.

Невзирая на довольно высокий рост, Филипп оказался чуть выше плеча колдуна.

— Сегодня к ночи я проведу обряд в спальне княгини. Прикажите туда отнести как можно больше свечей.

Не желая слушать ответа, целитель переступил порог и растворился в мрачной черноте коридора. До заката Каира оставалось часов семь — восемь, и кам решил отоспаться. Пока была такая возможность перед изгнанием, он хотел ей насладиться.