– А о другом сыне Юрий не хотел поговорить? – не удержался Сергей. – Или на Егоре поставлен крест?

Вера вздохнула.

– Насчет креста вы неправы. Но Егор ужасно упрямый, а Юра и подавно. Ни один не хочет идти навстречу.

– Каким Егор показался вам в пятницу?

– Мы почти не разговаривали. Леня вышел к нам в кухню, посидел минут пять. А Егор заперся у себя. Со мной еле поздоровался – так, буркнул что-то невразумительное. – Она отпила чай и даже зажмурилась от удовольствия. – Для Юры очень важна внешняя, ритуальная сторона общения. Например, выходишь из-за стола – скажи «спасибо». А Егор выскакивает и ломится как молодой конь. Он уже забыл, что поел! Ему не до спасибо! Разумеется, за этим следует скандал…

– Как вы считаете, почему сбежал Егор?

– Из-за отношений с отцом, – твердо ответила Вера. – Егор хотел проучить его. Но где он может скрываться, я ума не приложу. Он не сошелся ни с кем из одноклассников, у него нет подружки…

– А Таня Бортник?

Вера удивленно подняла брови:

– Впервые слышу. Нет, я знаю, они учатся в одном классе… Но Егор не выделяет эту девочку среди прочих. Я думала о даче в Красных Холмах, но ее уже проверили. Полгода назад он пытался ходить в секцию карате… Ему там не понравилось. Егор – очень свободолюбивый мальчик, муштра в любом виде его раздражает. Я предположила, что он успел завести приятеля из тех, кто занимался вместе с ним. Но ваши коллеги вам наверняка рассказали, что это не подтвердилось.

Глядя, как она жадно пьет, Бабкин жестом попросил принести им еще один чайник.

– Вы много знаете о Егоре, – заметил он.

Она усмехнулась:

– Ну, все-таки столько лет рядом… Мальчишки растут на моих глазах. Они знают, что я их люблю и всегда приду на помощь.

– Нина платила вам за то, чтобы вы рассказывали ей, что происходит с ее детьми, и присматривали за ними? – без перехода спросил Сергей.

Вера подняла на него спокойный взгляд.

– Только за то, чтобы я держала ее в курсе. Я приглядываю за мальчиками по собственному желанию. Семья Забелиных для меня – родная. У меня никого нет ближе, чем они.

– Вы узнали об исчезновении Егора?.. – начал Бабкин.

– В субботу. Юра позвонил мне сразу, как только нашел записку. Решил, наверное, что Егор сбежал ко мне. Но Егор крепко обиделся после случая с татуировкой…

– Расскажите о татуировке подробнее, – попросил Сергей.

– Это силуэт лошади на левом предплечье, длиной сантиметров пять, не больше…

– Нет-нет! Почему Егор обиделся?

– Я поклялась, что никому не скажу о татуировке. А сама написала заявление в полицию.

– Вы нарушили обещание? – озадаченно спросил Сергей.

Ее лицо окаменело. Вера вскинула голову и уставилась на сыщика.

– Я медсестра, – отчеканила она. – Может, это прозвучит напыщенно, но я действительно беспокоюсь о здоровье людей. Вы бы видели, что эта дрянь сделала с Егором! Еще немного, и дело кончилось бы для него очень плохо!

– Подождите, какая дрянь?

Вера взяла себя в руки.

– Егор мечтал о татуировке, – объяснила она. – Он гулял и наткнулся на какой-то полулегальный салон. Мастер едва не изувечила его! У него воспалилась рука, поднялась температура… Естественно, я написала заявление в полицию. На его месте мог оказаться любой ребенок. Страшно представить, какими инструментами она пользовалась! – Вера перевела дыхание. – Надеюсь, ее посадят. В любом случае, мы подали еще и гражданский иск, чтобы она выплатила все, что было потрачено на лечение Егора.

– Значит, мальчик не простил вам шумихи, – вслух подумал Сергей.

– На одной чаше весов был душевный комфорт Егора, на другой – безопасность клиентов этой татуировщицы. Здесь и думать не о чем. Вы со мной не согласны?

– Ну, все уже в прошлом, так что вряд ли это имеет значение, – ушел от ответа Сергей. – Когда это случилось?

– Четыре месяца назад. Мы много спорили из-за этого случая с Юрой и его мамой, – добавила она. – Они обвинили Егора во всех смертных грехах. Тамара вбила в голову, что он связался с какой-то преступной группировкой…

– А на самом деле?

Вера скорчила смешную гримасу и махнула рукой:

– Господи, какая группировка! Егору просто хотелось выглядеть взрослее. Он сам перепугался до слез, бедолага. Сто раз пожалел о своем решении, а признаться вслух не мог. Гордость не позволяла. Как представлю, что он терпел боль, глотал какую-то дрянь, которую налила ему эта жуткая баба, потом боялся, что все вскроется… У меня сердце разрывалось от жалости. Но Юра – суровый человек, он плохо умеет прощать. А ведь очень важно уметь прощать, особенно – детей, – задумчиво добавила она. – Знаете, по работе мне постоянно приходится иметь дело со стариками. Большинство из них в плачевном состоянии – я имею в виду физически. Многие не способны обслуживать сами себя. Кто-то остался совсем один. Знаете, кому приходится хуже всех? Упрямцам. Им очень трудно переучиваться, принимать чужую помощь… Они постоянно ждут подвоха. Хуже всего, что они перессорились со своими родными. Особенно мужчины этим страдают. Выдумывают несуществующие обиды почище женщин…

– На вас они тоже обижаются?

Вера улыбнулась.

– Редко. Но попадаются такие, которые любую помощницу в своем доме рассматривают как дармовую рабочую силу. И начинается: «Принеси пивка!» «Метнись на рынок, купи рыбки». Если сразу не обозначить границы, после отказа они превращаются в трамвайных хамов.

– А у женщин не так?

– Женщины любят закатывать истерики или обижаться… А еще выступать королевами драмы! Но даже в роли королев они не рассматривают меня как прислугу. А мужчины могут. Меня это не задевает, скорее, развлекает… Я давно научилась ставить их на место. Знаете, что забавно? На работе я умею быть невозмутимой, и мне даже не приходится прилагать для этого усилий. Переключаюсь в другой режим – и все. Но стоит мне пересечь порог собственной квартиры, переключатель ломается. Моя мать, прикованная к постели, парой слов может скомкать меня, как половую тряпку. – Ее невидящий взгляд был устремлен мимо Бабкина, в окно. – Почему так происходит? Я искала ответы у психологов, даже в эзотерику сунулась… Везде одна ерунда. Я умом вроде бы все понимаю, а все равно: она бросит что-нибудь злое – и меня корчит. Прямо как бесов у Пушкина. «Вот веревкой хочу море морщить да вас, проклятое племя, корчить». – Вера криво усмехнулась. – Иногда мне кажется, что некоторые из моих подопечных именно поэтому остались одни. Их дети просто не нашли другого выхода. Ты не можешь отступить на шаг или два, чтобы веревка провисла. Она или натянута, или разрезана… – Она перебила себя. – Я что-то о своем трещу, а вы меня не останавливаете! Извините! Вам это все ни к чему. У вас еще вопросы есть про Егора?

– Да, если вы не против.

– Запросто. Только отлучусь покурить на минутку.

Вера вышла. Сергей видел через окно ее сутулую фигуру в накинутой на плечи куртке – такой же практичной и неказистой, как и остальная одежда.

Сергей подозвал официанта и спросил, нет ли у них горячей еды.

– Есть пицца, омлет, – перечислил молодой парень. – Сэндвичи с сыром и с курицей…

Бабкин заказал два омлета и пару сэндвичей. Шурыгина вернулась, пробралась на свое место. От нее пахло сигаретным дымом и осенней сыростью.

– На улице такой ветрище! – Она прижала ладони к щекам. – Господи, только бы Егор был в тепле и в безопасности!

Сквозь невозмутимость на миг проглянула снедающая ее тревога.

– Мы делаем все, чтобы его найти, – сказал Сергей.

Официант поставил перед ними закуски, и Вера вопросительно взглянула на сыщика.

– Проголодался, а один есть не люблю, – буркнул он. – Вы не составите мне компанию?

По тому, с каким аппетитом Вера набросилась на омлет, он понял, что она действительно не ела с самого утра. «Благодетель», – похвалил себя Бабкин. Им руководила не доброта, а простой расчет: сытый человек разговорчивее.

– Вера, вы не могли случайно проговориться Егору, что его мать жива?