– Почему? – Сергей постарался скрыть отсутствие интереса.

Тамара наклонилась к нему, словно доверяя важную тайну:

– Первые четыре года их Нина воспитывала. Я по дому хлопотала, Юра на работе крутился. А из Нины мать вышла никудышная. В детстве столько всего закладывается! Очень важное время для развития. Это я уж потом узнала. Выходит, мы с Юркой упустили эти годы. Я об этом, конечно, сильно теперь жалею.

– Отчего же вы ей не помогали? – удивленно спросил Сергей.

– Не люблю я мелких. – Тамара сокрушенно развела руками. – Пеленки, коляски… Не мое это. Вот когда они постарше стали, тогда другое дело. Тут интерес у меня появился. Нина померла, а мальчишек на кого денешь? Вот я и возилась с ними с утра до вечера, и так мне это по душе пришлось – сама себе удивляюсь! – Она легко и радостно засмеялась. – Я уже для себя подработку придумала. Когда мальчишки окончат школу, устроюсь приходящей няней в семью. Или в детский сад, чем черт не шутит!

Бабкин про себя отметил, что Тамара не рассказывает правду об исчезновении Нины. «Померла» – и никаких подробностей.

– А мать, когда была жива, просила вас о помощи?

– Это я сразу пресекла! – Тамара строго покачала пальцем перед лицом Сергея. – Нина, конечно, подкатывала ко мне. «Тамарочка Григорьевна, посидите с детьми, мне бы в парикмахерскую сбегать!» Я ей всегда говорила: родила – не жалуйся! Неженок вырастили, страшно вокруг посмотреть. Я с Юркой билась одна. Денег не было, никто не помогал. Крутилась как могла. А у Нины и муж прекрасный, и в доме чисто, и суп на плите – от чего тут страдать? Волосы можно и дома покрасить. Нина знаешь что придумала однажды? Я спустилась к ним в квартиру. Смотрю – мальчишки носятся по коридору как бешеные! Визжат, дерутся… Топот стоит такой, что соседи стучат по батарее. «Нина, – кричу, – Нина, ты где?» Не отвечает! Я перепугалась – уж не случилось ли чего! Вбегаю в комнату, а она сидит носом в окно, на голове наушники. Я их сдернула, отчитала ее по первое число. Что ж ты, говорю, за мать такая! Дети брошены, в доме мамаево побоище! А Нина молчит и смотрит на меня. Не извиняется даже! А в наушниках у нее знаешь что было? Шум такой, забыла, как называется…

– Белый шум?

– Вот-вот, он самый. Я ее спрашиваю: ты нормальная? А она все молчит. Я думаю, у нее что-то с головой было не в порядке. Здоровый человек шум слушать не будет.

– Тамара Григорьевна, кто ваши соседи по даче?

– С одной стороны никаких соседей нету, там сто лет дома заброшены. С другой стороны такой сосед, что лучше бы его не было. Василий. Может, уже отдал богу душу. Пьет много, и человек дрянной. Жену поколачивал, она раньше времени померла. Когда-то приличный был человек, в армии служил, офицером! В старости оскотинился. Соседи справа все боялись, что он по пьяни подожжет дом.

Бабкин еще расспросил ее. Тамара добросовестно отвечала на вопросы, но мало чем могла помочь.

– Я тебе еще вот скажу…. – Она понизила голос. – Мы, конечно, с чужими о таком не говорим, потому что позора не оберешься. Но Егор – уголовник.

– В каком смысле?

– Он в шайку вступил. Главари заставляли парней делать наколки. Вроде знака такого, чтобы своих узнавать.

– Может, это была наклейка?

– Какая наклейка! Его лечили после этого! Мы боялись, что он в нашу семью принес гепатит или еще что похуже. Заразит Ленечку…

– Какой рисунок набил Егор?

– Да не знаю я, – сказала она с нескрываемым раздражением. – Мне на нее и смотреть противно!

– Вы не знаете, какая татуировка у вашего внука? – переспросил Сергей.

– Ну, лошадь, лошадь! Что ты ко мне пристал! На руке, вот тут. – Тамара ткнула в левое плечо.

О шайке ей тоже нечего было сказать.

– Вера написала заявление в полицию. Она в курсе, что там у них произошло. С ней поговори.

«А отец ни словом не обмолвился о татуировке».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Выйдя от Забелиных, Сергей взглянул на часы. Начало третьего. Он позвонил Вере Шурыгиной и договорился о встрече.

Шурыгина сказала, что будет ждать его через час в сетевом кафе-кондитерской. Бабкин прикинул: до кафе двадцать минут пешком. Он дошел до метро, купил в окошке у веселого армянского парня кофе и шаурму размером с собачью голову, уселся в сквере напротив и с удовольствием пообедал. Бабушки с внуками недовольно косились на огромного мужика, занявшего скамейку. Ему было все равно. Идти на встречу голодным – хуже не придумаешь. Пирожные и прочую сладкую дребедень он за еду не считал. Бабкин обляпался соусом, уронил на джинсы начинку, но наконец-то почувствовал себя сытым.

Разговор с семьей Забелиных проходил у него по категории неудачных. Все трое что-то скрывали. Ни одного из них Бабкин не сумел нормально разговорить.

Может быть, Вера Шурыгина сумеет что-то прояснить.

Сергей достал ее досье, чтобы освежить в памяти факты.

Родилась в семьдесят четвертом, в Москве. Воспитывалась матерью без отца. Окончила педучилище, потом получила второе образование: медсестра. По словам Нины Забелиной, последние пятнадцать лет ухаживает за больной лежачей матерью. Не замужем, детей нет. Работает в службе социальной помощи.

С фотографии на Сергея смотрела некрасивая девушка с выразительными чертами: тяжелая нижняя челюсть; большие, как сливы, карие глаза с нависающими веками. Толстая коса обвивает голову. Но фото старое, сейчас Вера Шурыгина наверняка выглядит по-другому.

Он поднялся и неторопливо двинулся к месту встречи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

При первом взгляде на Веру Шурыгину Сергея Бабкина изумил контраст между ней и Ниной Забелиной. Бабкин не слишком задумывался о том, как влияет на внешность безбедная жизнь, в которой нет места заботам о хлебе насущном. Сейчас он поразился этой очевидной мысли.

Нина и Вера были ровесницами. Нина в свои сорок пять показалась ему женщиной без возраста. Ухоженная, подтянутая, с прекрасным цветом лица и легким загаром, какой бывает у людей, выезжающих на море в любое время года по первому желанию. Сергей назвал бы ее красоту естественной. Только сейчас до него дошло, что эта естественность в прямом смысле дорого обходится.

Вера выглядела как человек, лучшие годы которого остались позади. Мешковатые штаны, серый свитер, видимо, купленный на распродаже в отделе мужской одежды. Поредевшие темные волосы собраны в хвост. Обильную седину Вера не закрашивала.

Сергей поздоровался и присел за стол.

– Что вы будете, Вера?

– Чаю выпью, если угостите. – Она улыбнулась ему спокойно, без глупого кокетства. – С раннего утра на выездах, устала как вол.

– Конечно!

Он заказал чайник фруктового чая, который она выбрала, и кофе для себя. Поддавшись порыву, Сергей в последний момент спросил, не хочется ли ей сладкого.

Из застекленной витрины манили пирожные. Крошечные марципановые зверюшки и песочные «лодочки» с горкой свежих ягод; пухлые свежие профитроли; длинные меренги, вытянувшиеся на подносе, точно бледные купальщицы под солнцем… Пожалуй, он и сам съел бы парочку.

– Спасибо, воздержусь. Я слышала, к хорошему быстро привыкаешь. – Вера снова улыбнулась, будто извиняясь за свой отказ. – Боюсь подсесть с первой дозы. Скажите, чем я могу вам помочь? Появились новые сведения о Егоре?

По робкой надежде, мелькнувшей в ее глазах, Бабкин понял, что перед ним человек, всерьез переживающий о судьбе мальчика.

– Новых пока нет, – с сожалением сказал он. – Простите, я буду задавать те же вопросы, на которые вы, скорее всего, уже отвечали…

– Ничего-ничего, – перебила Вера. – Я все понимаю.

– Когда вы видели Егора в последний раз?

– В пятницу. Я заскочила к Забелиным после работы…

– Зачем?

Ему показалось, Вера смутилась.

– Просто посидеть у них, поболтать с Юрой. У нас так заведено. Раза два в неделю встречаемся, обсуждаем дела. Юра хотел поговорить со мной о Лене: не нужно ли добавить мальчику тренировки к его расписанию. Плавание, бассейн… Юра переживает, что он слабенький и часто болеет.