– Могу себе представить, – сочувственно покачал головой Виктор Павлович.
– Словом, все, что было свято для меня и мужа, все отрицалось. Теория Маркса ошибочна, коллективизация – трагедия для страны. Советская власть – фикция, все в руках партийной номенклатуры… И так далее, и тому подобное. О чем сейчас пишется совершенно открыто в газетах и по телевидению говорят… Я заявила следователю, что мой сын такое написать не мог А он сказал: молите, мол, Бога, чтобы не сам писал. Лучше скажите, где он всю эту мерзость раскопал и кто помогал распространять… Я поклялась здоровьем, жизнью Стасика, что ничего не знаю, впервые вижу… Вроде бы поверил. И снова спрашивает, кто бывал в нашем доме, с кем дружил сын. Я назвала, кого знала. А потом мне еще показали несколько фотографий молодых людей. Но среди них никого знакомых не было. На этом меня отпустили… Иду, а голова как в тумане. Поверите, не помню, как дошла… Захожу в квартиру – батюшки, Стасик дома! Бросилась к нему, обняла, разревелась. А он – словно каменный… Ну, пришла немного в себя, спрашиваю, в какую ты, сынок, историю попал? Кто подбил тебя? И вообще, откуда такие мысли? Ведь ни отец, ни я такому не учили. А он молчит. Тогда я спрашиваю: тебя отпустили потому, что посчитали невиновным? И тут только Стасик подал голос: давай, говорит, мать, об этом никогда не говорить… И действительно, ни мне, ни отцу не сказал больше ни одного слова… Вот так, Виктор Павлович, недаром говорят: малые дети – малые хлопоты, большие дети – большие хлопоты…
– Ой, не говорите, Анфиса Афанасьевна, – поддакнул Жур. – Слава Богу, что он легко отделался…
– Если бы! Ведь суд был. Закрытый, естественно. Стасика туда вызывали. Как он потом объяснил, свидетелем. А каково нам с мужем? Каждый раз дрожали: вернется или увезут в тюрьму?… Но Бог миловал. А вот троих ребят посадили.
– В институте у него неприятностей не было?
– Попросили из института. Пришлось Станиславу идти работать таксистом, чтобы семью кормить. Потом он учился в другом институте, политехническом, заочно.
– Так он что, к тому времени был уже женат?
– Да, Регина была на шестом месяце беременности. Думаю, суд учел это обстоятельство. И еще, наверное, Станиславу удалось избежать тюрьмы, потому что тесть хлопотал. Он тогда уже был начальник управления Новобалтийского морского пароходства. А сейчас в Москве – заместитель министра морского флота.
– И бывшую вашу сноху забрал с собой?
– Зачем, у Регины здесь прекрасное положение Она директор вычислительного центра, квартира осталась шикарная от отца… Между прочим, она больше ни с кем не связала себя браком. Как и Станислав…
– А что за кошка пробежала между ними?
– Будь у Регины более спокойный, покладистый характер, жили бы себе поживали до сих пор. Сами видите, – Анфиса Афанасьевна показала на афиши сына, – Станислав очень привлекательный мужчина… А Регина в каждой знакомой женщине видела, извините, его любовницу… Сцены ревности закатывала – стыдно было слушать. А представляете, если он находится по полгода в плавании, какие рождались в голове Регины фантазии.
– Простите, что значит в плавании? – уточнил Жур.
– Так ведь после окончания политехнического сын пошел работать механиком на судне… Увидел весь мир. И признавался: к концу рейса тянет домой, но как вспомнит, что ждет его на берегу, так прямо не хочется возвращаться… Нет, встречала она его сердечно, а уже на следующий день доводила до белого каления. С кем, когда, где?… Ужас!… У сына, нужно сказать, тоже характер крутой. Не любит, когда им помыкают…
«Свобода и любовь», – опять вспомнил оперуполномоченный татуировку на плече покойного, выполненную на немецком языке. – Это, наверное, и было девизом Зерцалова».
– Нашла коса на камень, – сказал он вслух.
– Я с самого начала знала, что рано или поздно все у них кончится разводом.
– Когда сын в последний раз был в Новобалтийске?
Старуха задумалась. И вдруг громко позвала:
– Зиночка!
Та появилась с тарелкой дымящейся каши и чашкой чая.
– Что, Анфиса Афанасьевна?
– Когда забегал к нам Станислав? Что–то я запамятовала…
Хозяйка болезненно поморщилась, помассировала затылок.
– Сильно болит? – встревожилась патронажная сестра, ставя еду на столик.
– Жутко заломило.
Зинаида Ивановна измерила ей давление, покачала головой и бросила на Жура укоризненный взгляд.
После укола Зерцалова вроде бы задремала. Жур и патронажная сестра покинули квартиру.
– Здорово подскочило давление? – спросил Виктор Павлович.
– Очень.
– Я ни при чем, честное слово. Даже не успел задать нужные вопросы, – оправдывался капитан. – Рассказывала только Анфиса Афанасьевна.
– Как сын в детстве сбежал к цыганам, как его таскали в КГБ?…
– Ну вот видите, вы сами все слышали…
– Ничего я не слышала, – усмехнулась Зинаида Ивановна. – Наизусть знаю. Раз сто она уже рассказывала при мне… У стариков одна радость – вспоминать прошлое. Причем, его они помнят отлично, а вот куда буквально пять минут назад положили свои очки – забывают.
На улице накрапывал холодный дождь, Зинаида Ивановна раскрыла зонтик.
– Вы уж не обижайтесь, если я вам что–то напортила, – сказала она.
– Какая уж там обида, – вздохнул Жур. – Вы хорошо знаете Станислава Аскольдовича?
– Только по рассказам матери. Ну, пару раз заходил при мне, но мы даже не беседовали. – Зинаида Ивановна вдруг остановилась. – Извините, мне нужно еще к одному подопечному. – Она показала на дом через дорогу.
– Спасибо за помощь, – сказал ей на прощание Виктор Павлович.
Куда ведут все дороги в больших портовых городах? К порту…
Жур добрался туда безо всякого труда. В кабинете начальника отдела кадров управления Новобалтийского морского пароходства окна выходили на рейд. Над морем висели тяжелые облака.
Начальник отдела тщательно ознакомился со служебным удостоверением старшего опера и спросил:
– Что интересует нашу доблестную милицию?
– Вашу доблестную милицию интересует Зерцалов Станислав Аскольдович…
– Это тот, что колдун?
– Он самый. Работал когда–то механиком на судне.
Начкадров нажал кнопку, в комнату процокала девица в кожаной мини–юбке и пышном свитере. Начальник отдела попросил принести личное дело Зерцалова. Оно было доставлено минут через десять.
– Да, он действительно ходил на теплоходе «Красный пролетарий».
– Если разрешите, я ознакомлюсь с делом, – попросил капитан.
– Теперь все разрешается, – улыбнулся завкадров. – Гласность…
Зерцалов начал рядовым механиком, а закончил главным. По мере продвижения по службе рос список благодарностей, полученных им. «За досрочное выполнение производственного плана», «За победу в социалистическом соревновании», «В ознаменование годовщины Великой Октябрьской социалистической революции…», «За участие в спасении рыбаков потерпевшего крушение иностранного судна…».
Отметили Зерцалова как–то и премией в размере месячного оклада – за организацию на «Красном пролетарии» художественной самодеятельности.
«И жнец, и швец, и на дуде игрец», – подумал про себя Виктор Павлович.
А вот финал карьеры главного механика его удивил: уволили за прогул. Основанием для грозного приказа послужила подшитая к делу докладная записка капитана траулера Костылева. Из нее следовало, что Зерцалов С. А. с 27 июля по 7 августа 1984 года не явился на работу, а оправдательных документов не представил. Причины прогула объяснил только устно. Костылев считал их неубедительными.
Что привел в свое оправдание Зерцалов, в рапорте не говорилось.
– Из–за чего же он прогулял? – спросил оперуполномоченный, показав докладную начальнику отдела кадров.
– Понятия не имею, – пожал тот плечами. – В то время я еще не сидел в этом кабинете.
– Где сейчас находится «Красный пролетарий»?
– Списан в утиль.
– Жаль, – огорчился Жур. – Хотелось бы поговорить с членами экипажа, с Костылсвым.