30.
Итак Кант, а вслед за ним Гегель и Маркс единодушно уверяют нас в том, что невозможно прийти к определенным выводам в области абстракций, а «элейский парадокс» выглядит абстракцией.
31.
Кант, обнаружив антиномии, т. е. признав диалектический характер чистой логики, нашел интересный выход, сочтя свою, в принципе диалектическую логику, априорной и возложил огромные надежды на опыт, полагая, что именно опыт может внушить нам то, что мы не имеем в области абстрактного конструирования – уверенность. Однако Маркс и марксисты эту надежду развеяли по ветру единодушно утверждая, что все в мире опыта противоречиво, дружным хором озвучивая точку зрения, которой так боялся Сократ с опаской говоривший о «людях о двух головах, которые все тем самым и не тем самым зовут и которые во всем видят обратный ход». Собственно эти «люди о двух головах» сегодня и позволили дать делу обратный ход, отказавшись от социализма полностью и впав в самую дикую форму капитализма.
32.
Я склонен считать, что теоретические дисциплины имеют куда большее значение для общественной жизни, чем многие готовы это признать. Так, например, современную концепцию «суверенной демократии», имеющую в России успех у большинства, можно обосновать теоретически. Бывшие советские не готовы принять механизм политического функционирования Запада придерживаясь взглядов, что «да», они разделяют «базовые» ценности демократии, но относительно «второстепенных» вопросов намерены придерживаться собственной точки зрения. Так, например, говорят «мы демократия», но это не мешает нам сотрудничать с недемократическими режимами. Если Запад считает, что от этого страдает сама демократия, то в России так не считают. Ясно, что неясно, что считать «базовыми» ценностями, а что «второстепенными» и, полагаю, ясно и то, что все что угодно может быть признано «второстепенным». На самом же деле это обосновано общим для советских «диалектическим» мышлением и концепция «суверенной демократии» есть попытка практиковать диалектический подход к демократии и неприятие «механистического» подхода к демократии, который царит на Западе. «Суверенная демократия» есть на самом деле релятивистская демократия. Советские «диалектические» мозги не принимают прямолинейных западных решений и это чисто теоретическое, логическое противоречие между советскими и Западом на мой взгляд даже более основательно и определяющее чем «национальные интересы» якобы согласно которым советские отклоняются от западных схем. Существо вопроса в том, что советские «диалектики» не принимают западных «догматиков», во всяком случае можно выделить логический аспект политического взаимонепонимания хотя, судя по всему, к сожалению нельзя свести к этому все существо дела, однако же оно вполне представимо именно в логической форме.
33.
В самом деле: эмпирическая гносеология, продолжением которой является материализм, зашла в тупик и способна породить только релятивистскую логику, противостоящая же ей точка зрения, утверждающая какие-то незыблемые врожденные законы догматической логики (принцип противоречия и пр.) имеет место быть, но не является убедительной для эмпириков и материалистов, а, следовательно, может вести только к расизму, потому, что очевидно, что если у одних есть врожденные логические принципы, а у других нет, то возможна только война между «механицистами» и «диалектиками».
34.
Вернемся к «элейскому парадоксу». Утверждение Парменида и Зенона «есть единое а многого нет» выглядит странным, причем в двух отношениях. Первое и наиболее значительное это простое естественное недоумение, которое можно выразить словами: «почему же так? Существует и единое и многое и это вполне умещается в здравом рассудке», второе же вытекает из взгляда на современную логику, которая, собственно, не может прийти ни к чему определенному, во всяком случае в области категорий, т. е. в области абстракций, а «единое» и «многое» есть ничто иное как абстракции.
35.
Однако же тогда каково происхождение логики, той логики, которая позволяла Пармениду и Зенону быть решительными? На этот вопрос и будет сейчас дан ответ и ответ будет следующим: логику Парменида и Зенона можно понять только с позиций бихевиорационализма.
36.
Бихевиорационалистский же подход состоит в том, что предметом внимания бихевиорационалиста являются не суждения (к которым он совершенно равнодушен), не важно, о существующих ли вещах эти суждения или о не существующих, а стимулы. Со вниманием бихевиорационалист относится к суждению, если это форма в которой выражен стимул, корректор, охарактеризованные или нет. Этот подход изложен в «Бихевиористской теории рационализма».
37.
Только тогда можно понять уверенность Парменида и Зенона. Действительно если рассмотреть суждения «этот цветок существует» и «этот цветок множественен» как стимулы, в первом случае к тому чтобы полить этот цветок и во-втором к тому, чтобы сорвать его и развеять лепестки по ветру, то в последовательности сорвать и развеять и потом полить мы действительно получаем как вывод, что многого не существует, таким образом мы имеем дело с несовместимыми стимулами. Строгое логическое следование одного суждения из другого возможно только в случае интерпритации суждений как стимулов (корректоров).
38.
Для меня несомненно, что бихевиорационализм дает наиболее прочное обоснование такого элементарного умозаключения, которым является «элейский парадокс».
39.
Надеюсь, я раскрыл вам природу «догматизма», вызывавшего некоторый ропот на Западе и «полностью разоблаченного» впоследствие «полностью разоблаченным» учением Маркса-Ленина. Понять и принять эту, в целом всегда господствовавшую на Западе догматическую («механистическую») логику, несмотря на критицизм, например, Канта, который несмотря на критицизм, жаждал определенности, и поняв опыт, на который он так надеялся, как опыт инструктивного поведения, а вовсе не в Локковском духе, как понимал его несчастный Кант. С этим и отсылаю вас к «Бихевиористской теории рационализма».
P. S.
40.
Джеймс в своей изумительной работе «Воля к вере» демонстрирует изумительное отношение к дилеммам. Дилеммы следуют из проблемы согласования стимулов. В дилемме вас ставят перед необходимостью выбора: «или это едино или это множественно– выбирайте». Джеймс – не логик, однако это очень искренний и, следовательно, религиозный, мыслитель, в своей искренности доходящий до постановки проблемы, до которой вряд ли додумался бы какой-нибудь из логиков. Оказывается выбор, предлагаемый в дилеммах, весьма разнообразен психологически.
41.
Он пишет:
«Далее, назовем решение в пользу той или другой гипотезы выбором. Выбор бывает различным; он может быть: 1) живым или мертвым, 2) необходимым или необязательным, 3) важным или заурядным, а для своих целей мы можем назвать выбор истинным, когда он принадлежит к разряду живых, необходимых и важных.
1. Выбор бывает живым в том случае, когда обе гипотезы жизненны. Если я скажу вам: «Будьте теософом или же магометанином», этот выбор, вероятно, будет мертвым, потому что вряд ли какая-либо из этих гипотез окажется жизненной в ваших глазах. Если же я скажу: «будьте агностиком или же христианином», – вы уж так воспитаны, что любая из этих гипотез будет иметь какое-нибудь, хотя бы самое незначительное, притязание на веру с вашей стороны.
2. Далее, если я говорю вам: «Выбирайте, выходить ли вам с зонтиком или без зонтика», я не предлагаю вам подлинного выбора, ибо в данном случае выбор необязателен: вы можете легко обойтись без него не выходя совсем. Точно так же, если я скажу: «Или любите, или ненавидьте меня!», «назовите мою теорию или истинной или ложной», – предлагаемый вам выбор необязателен, вы можете оставаться равнодушным ко мне, не любить и не ненавидеть меня, и можете отказаться вообще от какого бы то ни было суждения о моей теории. Но если я скажу вам: «Или признайте такую-то истину, или обходитесь без нее», я предложу вам обязательный выбор, ибо ему нет другой альтернативы. Всякая дилемма, основанная на полном логическом делении, без малейшей возможности отклониться от решения, является примером подобного обязательного выбора.
3. Наконец, если бы я был доктором Нансеном и предложил вам принять участие в экспедиции к Северному полюсу, ваш выбор был бы важным, ибо подобная возможность оказалась бы наверное единственной в вашей жизни и в зависимости от вашего выбора вы или совершенно были бы лишены возможности стяжать бессмертие у Северного полюса, или вам представился бы, по крайней мере, случай обессмертить себя. Тот, кто отказывается воспользоваться единственным представляющимся ему случаем, теряет приз также несомненно, как если бы он попытался выиграть его, но неудачно. Per contra выбор бывает заурядным, когда предоставляющаяся возможность не единственная, когда риск незначителен или когда решение может быть изменено, если оно окажется впоследствии неразумным. Такие заурядные выборы очень часты в научной жизни. Химик нередко находит какую-нибудь гипотезу достаточно живой, чтобы потратить целый год на ее проверку: так сильно верит от в эту гипотезу. Но если из его экспериментов нельзя будет вывести заключения не в пользу последней, ни против нее, он отделается только потерей времени, не причинив этим никому существенного вреда».
