– Нет. Он вообще здесь разговаривал мало.

Олег поверил, принимая во внимание руку Александрова. Видимо, ладонь, сжатая в кулак, была ничуть не меньше боксерской перчатки.

– Значит, вы не согласились с предложениями Захарко?

– Вопрос чисто риторический. Последствия встречи являются ответом на него. Я вам так скажу, майор. Я где-то даже рад, что все так случилось. Прежний Александров остался в зале суда. А в Таллин приехал иной. Конечно, смешно говорить, но все происшедшее провело четкую грань. По ту сторону осталось все ненужное, наносное, а здесь я начинаю жить по новой. Только дочку жалко.

Олег не успел ответить, в тир вошел человек лет шестидесяти, седой, поджарый, с сухим, аскетическим лицом.

– Добрый день, – вежливо поздоровался он и положил на стойку два рубля.

Александров отсчитал пули.

Человек раскрыл портфель, вынул пневматический пистолет из тех, что когда-то давно продавались в спортивных магазинах. Зарядил. Стрелял он не целясь. Просто быстро вскидывал руку и нажимал на спуск. Тукали выстрелы, с жестяным звоном падали мишени. Потом он сбил шарик, пляшущий в струе воды, потом разбил висящие спички.

Олег с интересом смотрел на этого человека. Как только он поднял оружие, лицо его помолодело, а глаза стали острыми, как кинжал, но вместе с тем в них жило странное ощущение отрешенности от сегодняшнего дня. Словно они видели что-то доступное только им. Странное лицо было у этого человека, очень странное.

Наумов повернулся к Данилевскому, ему хотелось высказать восхищение умением стрелка, и увидел, как у Валеры сжались губы, глаза словно для стрельбы прищурились, резко обозначились скулы.

– А вы все стреляете, гражданин Хинт? – резко сказал он.

– Да, гражданин милиционер. Тем более что я как член стрелкового общества имею право хранить дома пневматический пистолет.

– Я знаю. Не надоело стрелять-то?

– Нет.

– Вам уже за шестьдесят, а вы все тренируетесь.

– У меня был большой перерыв.

– Может быть, вы считаете, что суд был не прав?

– Во-первых, не суд, а трибунал. Во-вторых, я с вами не намерен обсуждать это.

– Я уж обещаю, что вам до смерти придется стрелять только в этом тире.

– Жизнь покажет. – Хинт вежливо поклонился и вышел.

– Гад, – зло посмотрел ему вслед Данилевский.

– Кто это? – удивленно спросил Наумов. Ему давно не приходилось слушать такой злой, недобрый разговор.

– Юулло Хинт. Бывший «лесной брат». Отсидел свой четвертак, вернулся и тренируется.

– Националист?

– Да, бывший. Лесной бандит. К нему закон почему-то был весьма гуманным.

– А ты отсиди двадцать пять лет.

– По мне, они вообще жить не должны.

– Но это, Валера, не нам решать.

– А зря. Кстати, рейс твой через час.

Известие это ошеломило Наумова. Он же договорился с Леной.

– Не бледней. Она ждет у тира. Все условлено заранее. – Лицо Данилевского опять стало добрым и веселым. – Пошли, – сказал он.

Валера довез их в аэропорт и уехал, сказав на прощание:

– Тебя встретит Сытин.

Они остались вдвоем. Таяло время. Вот и посадку объявили. Лена поцеловала его и сказала:

– Жди.

И Олег пошел к самолету. Потом, уже в воздухе, он вспоминал ее слова:

«Я не знаю, как это случилось, но я не мыслю больше своей жизни без тебя».

Вспоминая ее слова, лицо, губы, Наумов все же чувствовал, что нечто злое и тревожное мешает ему, накатывается, заслоняя воспоминания о Лене. И опять он вспомнил лицо Хинта, и его твердую руку с пистолетом, и падающие мишени.

Да, так стрелять может только человек жестокий и хладнокровный. Человек, привыкший убивать.

И странная догадка начала зреть в нем. На даче он не нашел ни одного листочка, связанного с работой Бурмина о войне. И в повести не было конца, то есть главного. Он не знал и не видел войны. Он читал о ней, слушал рассказы людей воевавших, смотрел фильмы. Но она все равно постоянно была с ним. Потому что он отчетливо понимал, как беспощадно в памяти ломается время. А он жил в стране, где память о войне не просто история, она пронизана болью многих. А следовательно, и его болью. И, думая об этом, он вспоминал лицо единственного врага, которого видел близко. Хинт живет в Эстонии. Но, может быть, в Москве есть свой Хинт, пока не разоблаченный и боящийся людского суда. Суда памяти. Теперь Олег был точно уверен, что Бурмин, с его железной хваткой, с его блестящим умом и талантом, вышел именно на такого человека. Отсюда и точный, хладнокровный выстрел. И профессиональное наблюдение за домом. Четкое знание распорядка и привычек жертвы.

Значит, он пока шел по ложному следу. Давая врагу собраться, подготовиться, уничтожить улики и свидетелей. Олег даже застонал от этих черных мыслей.

– Что? Зубы? – заинтересованно спросил сосед.

– Нет, приснилось что-то.

– Бывает.

Но ничего, он пока потерял только пять дней. Только пять или уже пять. Это покажет время.

Полный еще не сформировавшихся догадок и путаных версий, он спустился по трапу, автоматически пожал руку Лене, кивнул шоферу. Сел в машину и сразу же поднял телефонную трубку, набрал номер Горелова.

– Виктор, это Олег.

– Привет, старина. Ты уезжал, мне сказали. Есть новости?

– Виктор, дома в Москве у Бурмина хранились бумаги?

– Наверняка. А что случилось?

– Жди моего звонка.

Олег достал записную книжку, набрал номер Аллы. Телефон долго не отвечал, потом послышалось:

– Алло?

– Добрый день, это майор Наумов. – Олег старался по возможности обращаться к ней безлично.

– Слушаю. – Голос женщины был недоволен, в нем проскальзывали нервные нотки.

– У вас дома были какие-либо бумаги покойного мужа?

– Да. Но сразу после моего приезда мне позвонили из Союза писателей, и я их отдала.

– Кому?

– Не знаю. Сергей вынес их на лестницу, а кто-то взял.

Ну до чего же равнодушная ко всему, кроме собственного благополучия, баба! Прямо ископаемое какое-то.

– Как представился этот человек?

– Из комиссии по наследству.

– Сергей Митрофанович видел его?

– А вы у него спросите.

Через несколько минут в трубке послышалось короткое:

– Да.

– Это майор Наумов.

– Я понял. Дело в том, что тогда я был не одет, приоткрыл дверь, выставил на площадку сумки с бумагами. Правда, хотел в глазок посмотреть, кто возьмет. Любопытство, знаете ли. А он глазок ладонью закрыл.

– Все? В какое время приезжал этот человек?

– Да где-то около трех.

– Спасибо.

И снова он набрал номер Горелова.

– Виктор, как мне найти людей из комиссии по литнаследству Бурмина?

– Комиссии еще нет. Но в секретариате сказали, что председателем буду я.

Олег пересказал Горелову разговор с Аллой.

– Этого не может быть!

– Точно?

– Точно.

– Спускайся к подъезду, я сейчас буду.

– В чем дело, товарищ майор, ну скажите же мне, – взмолился Леня Сытин.

– Ты сейчас поедешь к вдове Бурмина, облазишь весь район. Выяснишь, кто видел человека с двумя сумками выходящим из подъезда около пятнадцати часов.

– Одному трудно.

– Я позвоню Никитину, тебе дадут людей.

Горелов встретил его под аркой. Он посмотрел на взволнованное лицо Олега и спросил:

– Что случилось-то?

– Виктор, ты знаешь, куда ездил Игорь в последнее время?

– Ты имеешь в виду его статьи?

– Нет, работу над повестью.

Горелов с интересом посмотрел на Олега.

– В Гродно, Петропавловск.

– На Камчатке?

– Нет, североказахстанский.

– Зачем?

– Он не говорил. Игорь прислал мне короткое письмо…

– Где оно?

– Дома. Принести?

– Да.

– А подняться ты не хочешь?

– Не знаю.

– Ты чего, Олег, бледный какой-то, трясешься? Пошли. И снова Наумов сидел в той же гостиной, смотрел на картины и не видел их.

– Вот письмо, – вошел Горелов. – Оно очень короткое.