Лаборатория маленькая, одноэтажная. Длинный кирпичный домик постройки начала века.

Покосившееся крыльцо, наполовину разбитая вывеска.

Роман дернул обитую мешковиной дверь и вошел в прохладный коридор.

Пусто, только где-то за дверью пела София Ротару.

У двери с табличкой «Заведующий лабораторией» Роман остановился и постучал.

Ему никто не ответил, и он приоткрыл дверь.

В маленьком кабинете за столом сидел человек и сосредоточенно чинил зажигалку.

Занятие это настолько поглотило его, что он даже не обратил внимания на вошедшего.

– Дима, – позвал Роман.

Человек за столом поднял голову, потом засмеялся:

– Роман! Да как ты меня нашел?

Они обнялись.

– Ну ты даешь, – с долей зависти сказал Дима, оглядывая заграничную красоту Гольдина, – во всем дорогом.

– Жизнь такая, мистер Новиков. Бизнес требует упаковки. А ты что-то сдал.

– На двести семьдесят не разбежишься.

Гольдин оглядел его внимательно, как старшина новобранца.

Да, этот человек знал лучшие времена. Об этом говорили и заношенный блейзер, и рубашка от Диора, и много раз чиненные туфли «Хорретс».

– Дела идут неважно, Дима? – Роман сел у стола, смахнул детали зажигалки.

– Ты что? – ахнул Новиков.

– На. – Гольдин положил на стол коробочку. – Золотой «Ронсон».

Потом из внутреннего кармана пиджака он достал длинный плоский футляр.

– А это на руку надень. «Омега». Пора становиться солидным человеком.

Роман огляделся.

– Скромно. Ты докторскую защитил?

– Нет. – Дима достал пачку «Столичных».

Теперь Роман открыл кейс и положил перед товарищем два блока «Данхилла».

– Круто, – засмеялся Дима.

– Так что с докторской?

– Ничего. После того, ты помнишь, меня поперли из института, чуть под следствие не угодил. Академик отмазал, не хотел, чтобы институт склоняли. Вот здесь и придуриваюсь.

– А мы тогда неплохо империалы подделали, неплохо.

– Это тебе неплохо. Ты в Америку свалил, а я здесь припухаю.

– Вот я и приехал, Дима, помочь тебе.

– Материально? – усмехнулся Новиков.

– Если хочешь, то материально. Я тебе еще кожаную куртку привез, вечером отдам. А пока на тебе аванс.

Из кейса появились четыре пачки.

– Здесь три тысячи деревянными и пятьсот гринов.

– За что аванс, Рома? – Новиков быстро рассовал деньги по карманам.

И Гольдин понял, что разговор получится, уж больно у старого друга тряслись руки, когда он хватал деньги.

– Опять туфтовые десятки лить и джорджики?

Новиков закурил «Данхилл», блаженно закрыв глаза, сделал первую затяжку.

– Да, Дима, довел тебя совок. А ты же в членкоры метил. Надеждой института был.

– Рома, ну стал бы я доктором, потом членкором. Пахал бы да зарабатывал аж целых рублей восемьсот. Мне там надо жить.

– Правильно, Дима, я тебе контракт привез.

– Какой?

– От одной солидной фирмы, подпишешь и через год можешь ехать.

– А почему через год?

– А кому ты там нужен, нищий эмигрант?

– Так контракт…

– Его заработать нужно. Ты здесь делаешь то, что нужно нам. Налаживаешь производство. Потом я тебя вызываю в гости, и все.

– А приглашение?

– На.

Роман достал из кармана зеленый квиток.

Новиков взял его. Долго читал. Лицо его изменилось, стало мягче и спокойнее.

Он уже видел перспективу, внутренне прощаясь с этим сырым, полутемным кабинетом, замусоренным парком, с квартирой своей в проезде Художественного театра, со старой, требующей ремонта квартирой.

Этот зеленый листок был пропуском в другую жизнь, о которой так долго мечтал Дима Новиков.

– Что я должен делать, Рома?

– Ты, кажется, защищался по употреблению наркотиков в фармакологии?

– Да.

– Насколько я помню, ты даже разработал новый вид наркотика.

– Было такое.

– Дима, ты сегодня же подаешь заявление об уходе и переходишь работать в малое предприятие «Фармаколог».

– Что я должен делать?

– Этот новый наркотик.

– Но его на кухне не сваришь. Нужна лаборатория.

– Она есть. Сколько тебе надо времени, чтобы наладить полностью технологию производства?

– Дней двадцать при наличии сырья.

– Условия. – Гольдин хлопнул по столу. – Три тысячи советскими, не облагаемые налогом, и две тысячи долларов. После начала массового производства – премия сто тысяч.

– Кэш?

– Конечно.

– Когда начинать?

– Сегодня.

– Для начала производства пластикового наркотика необходимо обычное сырье для ширева.

– Сколько?

– Минимум центнер.

– Будет.

СП «Антик» располагалось в самом центре, на улице Москвина. В бельэтаже. Дом был известный, здесь когда-то жил Есенин.

Игорь вошел в подъезд, поднялся на один марш и увидел двери, внушительностью напоминающие генерала в парадном мундире, – так блистало и сияло это сооружение.

При входе сидел милиционер. Самый обыкновенный, с сержантскими погонами и резиновой дубинкой.

Он взглянул на удостоверение Игоря и записал данные в книгу.

– По договору?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Сколько платят?

– За дежурство раз в пять дней по полтиннику за день.

– Неплохо.

– Очень даже.

– Где Лузгин сидит?

– В конце коридора направо.

У кабинета Лузгина сидела шикарная секретарша. Она мазнула по удостоверению зелеными ведьминскими глазами и сказала не очень дружелюбно:

– Повадились.

– Сергей Семенович у себя?

– Сейчас доложу.

Она скрылась за дверью с надписью на русском и на английском, извещавшей, что именно здесь находится коммерческий директор господин С. Лузгин.

Секретарша появилась, когда Корнееву уже надоело разглядывать телефаксы, календари, замысловатую аппаратуру.

– Прошу. – Она любезно улыбнулась.

Лузгин ждал его не за столом. Он сидел на кожаном диване, рядом с которым примостился столик с напитками и сигаретами.

– Прошу, Игорь Дмитриевич. – Он широким жестом показал на кресло. – Чем могу?

– Мне хотелось бы поговорить о вашем вице-президенте Третьякове. Вы, надеюсь, знаете, что с ним случилось.

– Конечно, конечно.

Лузгин налил виски.

Был он любезен, элегантен, мил.

– Прошу.

– На службе.

– Тогда кофе?

– С удовольствием.

– Так что вас интересует, Игорь Дмитриевич?

– Меня очень беспокоят печальные, я бы даже сказал, трагические обстоятельства, в которые попадают ваши руководители.

– Вы имеете в виду смерть господина Мауэра? – Лузгин плеснул себе в стакан немного виски.

– Не только, нас очень волнует покушение на жизнь Сергея Третьякова.

– Ну это вы зря. – Лузгин засмеялся. – Что касается Мауэра, действительно история темная. А с Сергеем все иначе.

– Вы располагаете фактами?

– Да нет. – Лузгин закурил. – Третьяков… Я вообще не знаю, как он попал в нашу фирму. Вы знаете, кто он?

«Сейчас поливать начнет», – с удовольствием подумал Игорь.

Он, идя сюда, практически точно знал, как будет развиваться разговор.

– О таких, как Третьяков, мы в детстве говорили: не блатной, а голодный. Помните?

– Нет, Сергей Семенович, в разное время наше детство– то было. – Игорь удобнее устроился в кресле. – Мы пацаны-то послевоенные.

– Конечно, я чуть постарше. – Лузгин печально улыбнулся.

– Вы родились 13 мая 1933 года.

На секунду лицо Лузгина закаменело, глаза стали холодными и настороженными. Но только на секунду.

– МУР есть МУР, как говорил незабвенный Софрон Ложкин из фильма «Дело „пестрых“». Так вот, о Третьякове. Знаете, когда его назначили вице-президентом, я был, поверите, весьма изумлен. Человек без коммерческого опыта, без солидных связей, а главное, с полууголовным прошлым.

– Что вы, Сергей Семенович, подразумеваете под словом «полууголовный»?

– Я это так понимаю. Уголовник – это тот, кто сидит, а полууголовник – это тот, кто пока не сел.