И снова отвел «кистень» экскаватор. Клин-баба, угрожающе раскачиваясь на тросе, примеривалась. Снова гулкий удар. Клуб пыли поднялся над улицей.

Треснула стена, посыпалась замысловатая лепнина, медленно начала оседать крыша.

Игорь Корнеев остановился напротив, курил, смотрел, как безжалостно рушат дом. Половина его уже обвалилась, видны были комнаты, обрывки обоев, оставленные умирать вместе с домом вещи.

Корнеев докурил, бросил сигарету и вошел в подъезд трехэтажного здания.

Он быстро поднялся по лестнице. У дверей с табличкой «8» остановился.

Список фамилий жильцов, прикрепленный возле звонка, был длинным и напоминал орденскую колодку.

Игорь безуспешно пытался найти нужное имя. Отчаявшись, нажал кнопку один раз. Дверь приоткрылась на ширину цепочки, и в щель выглянуло недовольное старушечье лицо.

– Тебе кого?

– Толика.

– Ему два коротких и один длинный. Слепой, что ли?

– Очки забыл.

– А ты ему кто?

– Товарищ по работе.

– Работа… Вся его работа водку жрать да девок водить.

– Мамаша, дома Толик, скажите мне толком?

– А где ему быть.

Цепочка звякнула, дверь отворилась.

– Где ему быть, – продолжала старуха, – спит работничек. Нормальные люди уже целый час трудятся, а этот.

Игорь вошел в длинный темный коридор. В его полумраке угадывались сундуки, висящие на стене корыта, вешалки с барахлом, какие-то ящики. После яркого утра полумрак коридора слепил, и Корнеев ступал нерешительно и осторожно.

– Ты прямо, прямо иди, – бубнила за спиной старуха.

Игорь плечом ударился о корыто, и оно глухо загудело.

– Вот его дверь, – сказала старуха, – напротив моей. Так что я все вижу.

Букву «и» в последнем слове она произнесла многозначительно длинно.

У дверей комнаты Толика на крючке висело автомобильное колесо.

Пожилая женщина, повернувшись к Игорю спиной, покопалась в замке, отперла его.

В коридор ворвался свет и слова радиодиктора: «Чем важен для нас сентябрь нынешнего 1982-го? Небывалым подъемом творческих сил всех советских…»

Дверь захлопнулась, и полумрак словно стер многозначительный радиоголос.

Игорь нажал на дверь, и она подалась. Он вошел в странную полукруглую комнату, хаотично заставленную громоздкой старой мебелью. Ногой он зацепился за автомобильное крыло, лежащее прямо на полу, и оно загудело, словно оброненное корыто.

– А. Кто? – вскочил на постели Толик. Он был худой, взъерошенный, со спутанными волосами. – Ты чего, мужик? – хриплым со сна голосом спросил он. – Ты чего?..

Игорь, удачно миновав электроорган и колонки усилителя, подтянул стул и сел около кровати.

– А, это ты, начальник из МУРа. Как он тебя вчера.

Корнееву даже жарко стало от напоминания, он вытер рукой лоб.

– Ко мне в «Архангельское» знаешь какие люди ездят. Так что смотри. – засмеялся Толик.

– А ты никак меня пугаешь? – удивился Игорь.

– Чего мне тебя пугать.

Толик встал, натянул светлые джинсы.

– Чего мне тебя пугать, – повторил он и улыбнулся.

Улыбка у него была хорошая. Лукавая и добрая. Толик взял со стула рубашку, надел ее, пригладил волосы. И опять спросил:

– Ну что?

– Дело у меня к тебе.

– А раз дело, вызвал бы повесткой.

Корнеев достал сигареты, вопросительно поглядел на хозяина.

– Кури, – разрешил тот и поставил перед Игорем пепельницу, а сам отошел к холодильнику. Вернулся с бутылкой молока и двумя стаканами. – Будешь?

– Спасибо.

Корнеев взял стакан, мелкими глотками стал пить холодное молоко.

– Можайское?

Толик молча кивнул, допил молоко, поставил стакан на стол.

– Ну, что у тебя ко мне за дело?

– Понимаешь, Толя, у нас есть общий друг, Женя Звонков…

– Точно. – Толик хлопнул себя по лбу. – Точно. А я голову ломаю, где я тебя видел. В гараже. Подожди-ка, ты там какое-то старье восстанавливаешь.

Игорь усмехнулся:

– Вспомнил.

– Ты бы сразу с этого и начал, а то книжка, МУР. Кофе хочешь?

– Хочу. Но это потом. Сейчас у меня к тебе очень важное дело. Садись.

Толик сел. Игорь достал из кармана фотографию.

– Знаешь этого человека?

Толик взглянул мельком.

– А тебе зачем?

– Ты его знаешь?

– А то. Самый сладкий клиент.

– То есть?

– Ну, ресторан у нас до двадцати трех. Так?

– Так.

– А мы потом для своих начинаем работать. Ну а они платят.

– Сколько?

– А я не считаю, – усмехнулся Толик.

– Этот хорошо платит?

– Хорошо.

– А ты ему поешь?

– Пою.

– «Дочь камергера», «Созрели вишни в саду у дяди Вани», «Поручик Голицын». Так?

– Так.

– А знаешь, откуда у него деньги?

– Ты меня на голое постановление не бери. Откуда у него деньги – это твоя забота. И не смотри на меня так. Не надо. Нынче как: умеешь жить – заказываешь музыку.

– А те, кто не умеет?

– А те. – Толик засмеялся. – Так они дома сидят и телевизор смотрят. У нас по Конституции полная свобода волеизъявления. И не смотри на меня так, я все равно тебя не боюсь.

– А мне не надо, Толик, чтобы ты меня боялся. Помоги мне.

– А я не дружинник…

– Это точно, но мне Женя Звонков сказал, что ты парень хороший.

– Хороший парень в наши дни не профессия. И мне на нож лезть нет никакого интереса.

– Значит, не столковались.

Игорь встал, толкнул сигарету в пепельницу. Толик с интересом разглядывал его. Корнеев пошел к двери, обходя наваленные на полу запчасти к автомобилю, какие-то сумки, стопки книг.

Открывая дверь, он хотел в сердцах хлопнуть ею. Да одумался вовремя.

Коридор был так же темен и пуст. Игорю пришлось повозиться с замком.

А дом уже доломали. Даже пыль осела. И победно раскачивалась клин-баба на тросе, и крановщик пил кефир, приложив к губам бутылку, словно трубу.

Игорь закурил и пошел по переулку.

В кабинете Громова сидел начальник МУРа Кафтанов.

Громов переоделся в форму и, как все люди, надевшие ее недавно, чувствовал свою необыкновенную значительность.

Значительность прибавляли огромный кабинет, в который Громов тоже вселился не так давно, и телефоны разного цвета, и селектор. В этом кабинете он не только работал, но и играл роль кого-то вельможно-важного, виденного давно-давно, в те далекие годы, когда он только пришел в горком комсомола маленького городка Пензенской области.

Громов смотрел на Кафтанова начальственно-печально, как на ребенка-несмышленыша, и говорил ровным, тихим голосом:

– Андрей Петрович, дорогой, ну это же не дело. Звонит жена Сергея Степановича Черемисина. Вы, надеюсь, знаете, кто это?

– Да, имел сомнительное удовольствие говорить с ним по телефону.

– Да, Андрей Петрович, Черемисин крут, несдержан. Но и его понять можно. Такой человек – и вдруг у него машину угоняют. Я думаю, мы должны были первым делом, вне всякой очереди…

– А у нас не магазин, мы потерпевших с черного хода не принимаем.

– Полно вам, Андрей Петрович, не придирайтесь к словам. Я имел в виду, что есть люди, спокойствие которых мы обязаны оберегать в первую очередь.

– Борис Павлович. – Кафтанов забарабанил пальцами по столу. – Перед.

– Знаю, – засмеялся Громов. – Знаю, перед законом все равны, но товарищ Черемисин все-таки равнее других.

Кафтанов помолчал, глядя на портрет Дзержинского над столом Громова, потом сказал:

– А мы, собственно, нашли машину. Вернее, ее кузов и шасси.

– Как нашли?

– Очень просто. Ее украли, разобрали на запчасти, и мы располагаем данными, что сделал это Черемисин-младший.

– Сын Сергея Степановича? – Громов вскочил. – Чушь!

Кафтанов усмехнулся:

– Да, чушь! Я знаком с этой семьей и прекрасно знаю Виктора Черемисина. Да, кстати, известно ли вам, что Виктор Сергеевич Черемисин нигде не работает, постоянно торчит в ресторанах, играет в карты на крупные суммы?

– Откуда у вас эти сведения?