Адъютант. Вы шутите?

Уилби. Нисколько. Они даже нашли женщину, которая по поручению управляющего японским отделением «Джонсон эйркрафт корпорейшн» относила эти ошейники к нему домой.

Брайтон. Джон, приберегите анекдоты для посольских дам…

Господа, я пользуюсь случаем представить Стивена Льюиса. Я не зря попросил его приехать в Токио. Нестабильность ситуации в Японии вполне может привести к падению консервативного правительства и к созданию кабинета оппозиционных партий, где и коммунисты получат портфели. Я уже не говорю о политических последствиях, но они получат доступ к нашим военным и разведывательным данным, ведь мы тесно связаны с японскими коллегами.

Дэвис. На всякий случай мы приняли некоторые меры.

Брайтон. Похвальная предусмотрительность. Но я надеюсь, что до этого все же не дойдет. Правда, придется провести кое-какие акции. Вот тут-то как раз и незаменим такой специалист, как Стивен Льюис. Собравшиеся, очевидно, слишком молоды, чтобы помнить об эффективнейшей деятельности Стивена в Токио десять лет назад.

Льюис. Двенадцать.

Брайтон. Это не столь важно. Я имею в виду работу с террористами из группы «Боевое знамя». Десять с лишним лет назад в стране поднялась волна прокоммунистических настроений, и во что бы то ни стало нужно было эту волну сбить, лишить компартию поддержки среди избирателей. Мы внедрили в группу левых студентов опытного человека, снабдили необходимой литературой, и через несколько месяцев эти молодые японцы «сами», как им казалось, пришли к мысли о необходимости немедленного насильственного свержения буржуазного правительства. В результате — взрывы, два десятка смертных случаев, соответствующая кампания в печати, один из арестованных заявляет о своей причастности к компартии, и дело сделано: коммунисты скомпрометированы.

Адъютант. Не сочтите мои слова за попытку вмешаться в чужие дела, но, может быть, имеет смысл вновь применить лекарство, которое так хорошо себя зарекомендовало?

Уилби. Если только у японцев еще не выработался стойкий иммунитет к данному средству.

Брайтон. От нас ждут решительных действий, прошу формулировать конкретные предложения.

Уилби. Предложение номер один достаточно определенно выразил наш уважаемый коллега из Вашингтона, а его конкретное исполнение лучше всего поручить Льюису.

Брайтон. Хорошо. Благодарю всех за участие».

Поздно ночью с магнитофонной ленты сделали стенограмму и распечатали в трех экземплярах. Два из них были утром переданы помощнику государственного секретаря и председателю комитета начальников штабов, а третий пошел в шифровальный отдел — начальство Брайтона в Лэнгли должно быть в курсе дела.

Подполковник Дэвис подвез адъютанта председателя комитета начальников штабов к резиденции, где их разместили. Выйдя из машины и прощаясь, адъютант задумчиво произнес:

— У меня к вам две просьбы. Во-первых, шефа интересует краткая справка о последних изменениях в силах самообороны, а также имена людей, с которыми там можно иметь дело. Вы меня понимаете… И во-вторых, не забывайте, вы — армейская разведка, не следует, чтобы вашу службу непосвященные как-то связывали с ЦРУ. Это может повредить престижу армии.

Оставшись один, Брайтон поморщился: «Адъютант, этот тупица в погонах, сейчас начнет требовать от Дэвиса, чтобы тот прервал сотрудничество с нами. Армейские — мастера на такие штуки. Втравят в опасное дело, а сами в кусты. А Уилби небось интригует вместе с Льюисом». Вздыхая и позевывая от усталости, он заставил себя пройти в кабинет и набросать короткую шифровку. Начальник дальневосточного направления завтра узнает, что армейская разведка самоустранилась, что помощники Брайтона заняты устройством собственных дел и ему, Брайтону, практически в одиночестве приходится ломать голову над тем, как выкрутиться из создавшейся ситуации. Нет, в донесении не будет нытья. Начальство получит отчет бодрого, энергичного и опытного человека. Ценят именно таких.

Комура сверил возможное время прибытия Хироко Сасаки и Юкио Кога в аэропорт с расписанием авиарейсов. Выбирать пришлось из шести рейсов. Хироко сказала, что лететь всего полтора часа. Тогда это мог быть только Кумамото. Комура попытался разыскать стюардесс, сопровождавших этот рейс, но они были в полете.

Итак, он вышел на след бежавшего из тюрьмы Кунасиро опасного преступника, которого разыскивает полиция Японии. Что делать теперь? Сообщить в управление и таким образом передать дело в чужие руки? Эту мысль Комура отбросил. Но если так, то придется лететь в Кумамото и работать самостоятельно. Комура приводил все новые и новые доводы против этого псевдоромантизма и сам же безжалостно их опровергал. Ничего не поделаешь, возможно. Именно террорист Кога окажется тем, кто подтолкнет расследование убийства Митико.

Глубокой ночью Комура заехал в управление, чем безумно удивил дежурного, и оставил на столе записку с просьбой разрешить ему на несколько дней уехать из Токио по неотложным семейным делам. Таро он ничего не сообщил.

Мортон уже второй час сидел у Бенджамина. Они выпили несчетное количество миниатюрных бутылочек сакэ. Были на столе и удивительные японские закуски, которые предлагалось обмакивать в соевый соус. («С таким соусом и дерево съешь». «Уже съели, — засмеялся Бенджамин. — Это побеги бамбука».) Дым от выкуренных сигарет заполнял комнату. Бенджамин был в ударе, рассказывая одну за другой забавные истории. Особенно удачно он передразнивал немыслимое произношение офицеров американских оккупационных войск, воображавших, что в совершенстве овладели японским языком. В его рассказах американцы из-за собственного самомнения и надменности попадали в нелепейшие положения, японцы же неизменно выглядели умными и благородными.

Мортон заметил:

— Не очень-то вы жалуете соотечественников.

— Вам показалось, — отмахнулся Бенджамин. — Хотите зеленого чаю, приготовленного по старояпонскому рецепту?

Бенджамин принялся священнодействовать. Мортон пытался запомнить последовательность манипуляций, чтобы позже попробовать самому, но вынужден был отказаться от этой мысли: слишком сложно.

Разливая пенящуюся жидкость по фарфоровым чашечкам, Бенджамин задумчиво произнес:

— Вероятно, вы в чем-то правы. Я чересчур требовательно отношусь к американцам, приезжающим сюда. Я глубоко убежден, что мы, американцы, должны постоянно ощущать вину перед этой страной.

— Почему?

— Разве недостаточно Хиросимы и Нагасаки? Вы знаете, кто такие хибакуся? Это те несчастные, которые выжили после бомбардировки, но обречены на бесконечные мучения, на медленное умирание… Между прочим, таких в стране триста пятьдесят тысяч. Представляете, что должны испытывать японцы?

— А Пёрл-Харбор? Войну-то начали не мы.

— Но это мы бросили бомбу. А потом? Мы пришли сюда, чтобы навсегда покончить с войной. И вместо этого через несколько лет в нарушение конституции сами начали создавать японскую армию, назвав ее для отвода глаз силами самообороны.

— Силы самообороны? — пренебрежительно сказал Мортон. — Во-первых, у них нет ядерного оружия, во-вторых, они под нашим контролем.

— Это-то меня и беспокоит. Был шанс навсегда превратить Японию в нейтральную страну, а мы втянули ее в военный союз.

— Он необходим им для защиты…

— От кого? Мортон, вы же серьезный, думающий человек, неужто вы можете хоть на секунду поверить в то, что русские станут атаковать Японские острова? Нет, договор безопасности нужен прежде всего нам. Это было понятно еще во время корейской войны, когда мы использовали Японию как ремонтную базу и поставщика военного снаряжения. Когда позволили возродиться огромным военным концернам — наследникам дзайбацу’. Мы спустили их с цепи, и теперь они требуют своей доли. И добьются своего.

Дзайбацу — крупные монополии, контролировавшие основные отрасли японской экономики. Они стали вдохновителями агрессии императорской Японии во Второй мировой войне.

Мортон не узнавал человека, с которым близко сошелся за это время. В голосе его был гнев.