Японцы решили по всем законам военного искусства обойти его с тыла, то есть со стороны берега. Но здесь натолкнулись на другого вооруженного рыбака. Прежде чем убежать, он успел дважды выстрелить.

Оба выстрела попали в цель. Одна пуля ранила лейтенанта в правую руку, другая — Симидзу в ногу. Ефрейтор рухнул как подкошенный.

Огава взвалил Симидзу на спину и потащил назад, в джунгли. Касима прикрывал отход.

Рана была неприятная. Пуля попала в колено. Огава обмыл рану, помазал коровьим жиром и тщательно перевязал. Симидзу скрипел зубами от боли, крупные капли пота выступили у него на лбу. Медикаментов у них не было никаких. Чистая тряпка и свежее коровье масло — все, чем они располагали.

Каждый день Огава кипятил воду и обмывал рану. Симидзу не мог двигаться, и лейтенант превратился в медицинскую сестру. Касима исправно стоял на карауле и взял на себя все обязанности по добыванию пищи.

Хорошо еще, что начался сезон дождей, и они могли оставаться на одном месте. Прошел месяц с лишним, и рана затянулась. Но Огава боялся, что ефрейтор навсегда останется инвалидом и не сможет ходить. Он велел Симидзу попробовать разрабатывать ногу. Морщась от боли, воин согнул и разогнул ногу и с радостью убедился: сустав действует.

Однако о том, чтобы передвигаться сколько-нибудь быстро, нечего было и думать. Симидзу лишился обычной своей жизнерадостности и выглядел подавленным.

Однажды, когда Огава и Касима вернулись с охоты, они нашли Симидзу лежащим на животе и сжимающим в руках винтовку. Ефрейтор в кого-то целился. Огава и Касима залегли, и лейтенант тихо спросил:

— Ефрейтор, что случилось?

Симидзу, увидев товарищей, облегченно вздохнул и перевернулся на спину.

— Я слышал голоса где-то на побережье, — объяснил он. — Мне показалось, что сюда крадутся какие-то люди, примерно семь-восемь человек. Я решил, что живым не. сдамся.

Огава озабоченно смотрел на Симидзу.

Касима вспомнил старую солдатскую поговорку: «Легкая рана придает храбрости, тяжелая — печали».

Вечерами ефрейтор подолгу разглядывал фотографии жены и детей, которые сбросил филиппинский самолет. Симидзу уже было почти сорок лет, он поседел и часто разговаривал сам с собой. Первое время, услышав неясное бормотание, Огава переспрашивал:

— Что ты говоришь?

Симидзу поднимал пустые глаза и качал головой:

— Ничего.

Когда Симидзу смог ходить, они решили поскорее перебраться на новое место. На полпути наткнулись на экспедицию, отряженную на их поиски. Огава предпочел бы дать залп и, воспользовавшись замешательством солдат, быстро проскочить опасную зону. Но тут же вспомнил, что Симидзу не может бежать.

Как прежде с хилым Акаги, они вынуждены были приспосабливаться к возможностям самого слабого. Самым слабым теперь оказался Симидзу.

Касима уже взял одного из филиппинцев на мушку, но Огава остановил его.

— Не стреляй. Мы всегда можем их взять. Пусть поживут пока.

Они углубились в лес, который казался мирным и тихим, но им приходилось быть очень осторожными, потому что в лесу тоже могли быть солдаты.

Касима считал, что им нужно идти к противоположному берегу прямиком. Огава боялся, что Симидзу не осилит перехода и предложил обойти гору.

Касима повернулся к Симидзу.

— А ты что думаешь?

Симидзу безразлично ответил:

— Я предпочел бы спрятаться где-нибудь здесь. Я причиняю вам одни неприятности…

— Но нога-то у тебя в порядке? — заорал Касима. — Здесь никак нельзя оставаться. Акаги знал об этом месте и наверняка им рассказал. Они придут сюда рано или поздно. Ты с нами или против нас? Если ты затеял что-то против нас, то я знаю, что делать!

Глаза у него стали просто бешеные. Он направил свою винтовку прямо в живот Симидзу. Ефрейтор даже не пошевелился. Огава отвел винтовку Касима в сторону.

— Успокойся! Глупо обижаться на Симидзу из-за того, что он не уверен в своих силах. Надо поискать надежное укрытие.

На следующее утро Касима и Огава собрали зеленые еще бананы, которые росли там в большом количестве, нарезали на куски и разложили под сломанным деревом, чтобы хорошенько провялились. Потом они легли спать, а Симидзу остался дежурить. Проснувшись, увидели, что Симидзу перетащил нарезанные бананы из-под упавшего дерева на солнечное место.

— Это он зря, — скривился Касима. — Теперь каждый, кто будет идти через поляну, поймет, что мы скрываемся где-то поблизости.

Огава решил, что им надо поесть, пока светло, и уходить. Он стал готовить обед. Вдруг заметил какую-то тень и схватился за винтовку. Филиппинец был всего в нескольких метрах от них. Он, конечно же, обратил внимание на нарезанные кем-то фрукты.

Огава дважды выстрелил, но не попал. Филиппинец укрылся за большим камнем. Огава лег на землю, Касима спрятался за деревом.

Только Симидзу продолжал стоять. Он прицелился, но почему-то не выстрелил. Огава не понимал, что происходит. Ефрейтор стрелял быстрее и лучше других. Пока лейтенант успевал выпустить две пули, Симидзу всаживал в цель полную обойму. Огава хотел крикнуть «ложись!», но побоялся выдать себя.

Одинокий выстрел разорвал тишину, и Симидзу упал. Он даже не пошевелился. Потом Огава прочтет в газетах, что пуля попала ефрейтору прямо между глаз. За японцами охотилось специальное подразделение горнострелковой бригады филиппинской армии — для них эта акция была прекрасной формой боевой подготовки.

Огава и Касима, оставшись одни, ускользнули от погони. Огава переживал, что не сумел спасти Симидзу. Касима его утешал:

— Симидзу после ранения стал совсем другим человеком. Он потерял свои боевые качества. Превратился в обузу для нас. Мы обязаны извлечь пользу даже из его смерти. Теперь мы опять неуязвимы.

«Это я, твой старший брат!»

Примерно через десять дней после смерти Симидзу филиппинский самолет несколько раз облетел остров. Летчики опять разбрасывали листовки и вещали через громкоговоритель:

— Огава, Касима, война кончилась, выходите!

Впервые за все эти годы Огава по-настоящему разозлился. С ним что-то произошло за то время, что он провел на острове. Если раньше верх брала та половина его существа, которая ненавидела всех японцев, то теперь, гонимый и отверженный, он все больше начинал ощущать себя японцем.

Прежде он радовался поражениям императорской армии. Теперь же ему хотелось сказать американцам, чтобы они прекратили бессмысленные попытки их обмануть. Японцы — не перепуганные кролики, а настоящие солдаты, которые уверены в том, что рано или поздно вышвырнут врага с острова. Однажды Огава произнес эту тираду не вслух — ради подчиненных, а про себя и поразился тому, что сам сказал.

Еще через несколько дней, встревоженные странным шумом в лесу, Огава и Касима перебрались в другую часть острова. Они подумали, чтсь филиппинские войска устроили на них облаву. В 1959 году Огава узнал, что в те дни на остров приезжали братья Касима, чтобы убедить солдата несуществующей более армии вернуться домой.

Через два месяца Касима и Огава нашли то место, где погиб Симидзу. Они соорудили на его могиле надгробный камень, указав, что здесь похоронен унтер-офицер Симидзу. Это была традиция императорской армии: геройски погибшим воинам посмертно присваивалось следующее звание.

Огава сложил ладони, чтобы помолиться. Симидзу преданно служил под его командой десять лет.

— Пора идти, — торопил его Касима.

Огава вытер ладонями щеки. Он плакал в первый раз с той минуты, как вступил на остров…

В один прекрасный день неподалеку от места, где застрелили Симидзу, лейтенант Огава обнаружил японский флаг с написанными на нем именами родных Касима. Вечером Огава тщательно рассмотрел флаг и заметил, что имена написаны с ошибками. Что бы это могло означать?

Огава и Касима по-прежнему полагали, что война продолжается. Со дня на день они ждали если не японского десанта, то, по крайней мере, появления агента японской разведки, которому было бы поручено установить с ними связь и получить всю собранную за эти годы информацию об острове.