– Ба, отец, я создала культ любви и плодородия! – молвила пленительная Лилит: – Шумеры, финикийцы и египтяне стали благодаря мне могущественными народами. Письменность изобрели, цифирь и колесо.

– Ага. Фортуны. – согласился Зеус: – И это в твоих храмах все службы заканчиваются оргиями с повальным совокуплением и последующими кровавыми распрями из-за самок. Бляди здоровых мужиков из семей уводят…

– Ну, а вы чего молчите, плясуны? – обратился он к Баламу и Шиве: – Какие полезные навыки, изобретения и законы дали вы человечеству?

– Дак, чо а я? – задумался Шива, и хотел было отмочить один из элементов акробатического рок-н-ролла для пущей наглядности, но вовремя одумался: – Я открыл людям вот медитацию – универсальный материального познания метод и духовного миров.

– Эт через каннабис, штоль? – насмешливо сощурился Зеус: – То-то я гляжу, у тебя речь как у алкаша конченого, а все боги в Индии то трёхглазые, то шестирукие. Видать, художники со скульпторами знатно попыхивают перед началом творческого процесса!

– А теперь ты отчитывайся, копытный! – обратился он к прячущемуся за Кетцалькоатлем Баламу: – Есть что сказать или, там, промычать?

– Батюшка Зеус! – взмолился тот: – Я ить доклады делать не мастак. Уж прости ты меня, козлину рогатую. Не дери последнюю шкуру на тимпа́н!

– Да как же вы вместе-то собирались судьбами играть?! – изумился Зеус: – Вы ж даже договориться о правилах не можете!

– Один – с природой, другая – с любовью, третий – с тараканами, а четвёртый вообще хрен знает чо неудобосказуемое! Да вам не то, что в шары – в «пристенок» играть противопоказано, потому, как это не кончится ничем, окромя раздрая и мордобоя!

– Вот что я вам, игрули, скажу… – задумался он на секунду: – Вы ведь монетку свою из космоса так и не дождались обратно? Не дождались. Когда бросали, орбитальную скорость и скорость вращения Земли учитывали? Опять нет.

– А Земля что – вращается?! – усомнилась Лилит: – Разве не стоит она, о, благодетель, на трёх слонах, плывущих на гигантской черепахе?

– Во, видали девицу-жрицу адюльтера и плодородия?? Воистину, ученье – свет, а неученье – культпросвет. Кле-ке-ке-ке-ке! – повеселел Зеус: – На лекекекции захаживать надо хоть изредка, а не только в храмы и бордели!

Поклекотав вдоволь, продолжил мысль:

– Значит, улетела та монетка на 3-ей космической и вернётся она… – тут Зеус что-то посчитал в уме, прищёлкивая клювом – ровно через две тысячи двести двадцать два года. Вот и ждите её там.

– Где «там», отец роднооой? – жалобно, как испускающий последний дух поверженный дракон, простонал Кетцалькоатль.

– Василиск тебе отец родной! – незлобиво ответил Зеус: – В России ждать будете.

– Не, ну так я и знал! – раздосадованный Балам хотел отвесить пинка копытом Шиве, но тот ловко увернулся в тройном пируэте:

– Нет, чтоб на П`у-кет послать, тайскую кухню посмаковать, дайвингом побаловаться, так отправляешь за тридевять земель в какую-то Геру́сию. Короче – к чёрту на кулички!

– Ну, во-первых, не в «герусию», скотина ты безграмотная, а в Россию. До геро́нта тебе, как до луны на поросячьей упряжке.

– А геронт – это поедатель герани, што ли?? Тогда я согласен!

– А во-вторых… – пропустил мимо ушей его блеяние Зеус, – ты маску аквалангиста хоть раз в жизни себе на морды примерял? Нет?? Как будешь – позови, посмеёмся. А то мне последнее время никак от стресса уйти не удаётся – столько аналитической и организационной работы навалилось, что и наложницы не помогают.

– Значит, не те наложницы, щедрый ты наш папик! – кокетливо пропела Лилит.

Расправила пышную гриву. Выставила напоказ соблазнительную грудь.

Не найдя понимания, полюбопытствовала:

– И где эта самая Россия находится? Там любовью на свежем воздухе можно заниматься? Или только в оленьих шкурах через дырочку?!

– Кто про что, а она про дыру! Йо-хо-хо! – заржал Балам и тут же получил от Лилит увесистой куриной лапой по яйцам.

Согнулся в три погибели, заревел обиженно:

– Ууу, сцуко! Хоть бы когти обгрызла!!

– А ну-ка, цыть, игруны! – громыхнул с облака Зеус: – Ишь, разбаловались!

– Ставлю задачу чисто конкретно: будет через два тысячелетия страна такая во всех смыслах необъятная – Рос-си-я, и поедете вы туда, и проведёте там сто лет. Как раз и на самые большие революции с войнами поспеете, и на первый спутник с первым космонавтом полюбуетесь. Скучно не будет!

– Спутник – это хорошшшо… – заёрзал жалом под крылом Кетцалькоатль, пытаясь поймать беспокоившего его уже который век перьевого клеща.

– А кровищи мы итак повидали будь здоров сколько. Зачем нам это, о, великий вошшшдь?

– Вы же мне всё на скуку жалились? Творить, играючи в шары, намеревались? Ну, вот и поиграетесь целый век! Выберете себе человека по родословной его и проживёте с ним жизнь. Как уж вы будете его судьбу меж собой делить и как через неё судьбу страны проецировать – дело ваше. Я ближе к развязке подскочу. Проверю. Но только одно вам скажу, творцы вы эфемерные: если не добьётесь к финалу оратории катарсиса для главного героя и для страны в целом, то и вас больше на свете не будет! Других люди придумают на потребу себе. Всё понятно, охламоны? Тогда вперёд, на подмостки истории! Академические отпуска вам оформят в заоблачном ареопаге. И не забудьте шары в ДУРу вернуть! Занавес!!

Стасима Первая

оглашается картавым политиком-сифилитиком со сцены Смольного института:

– Товагищи афиняне! Геволюция, о необходимости котогой всё вгемя талдычили большевики, слава те, Господи, свегшилась!

– «Власть – Советам!»

– «Миг – нагодам!»

– «Землю – кгестьянам!»

– «Фабгики – габочим!»

– «Надежду – всем!»

– «Инессу – мне!»

Первый шар пошёёёл!!

Хор им.Рабкрина:

– А что с природой, деда Ленин?

– Кудыть её приткнём??

– И про любовь пропой, Инесса:

– Под ним? Или на нём?!

Часть первая: Лето Кетцалькоатля

I. Анимато, но без мата

Толик обожжжал ездить к бабке с дедом на всё лето!!

– Хорошо, что есть каникулы,

– Летние, зимние…

– Мы сегодня про каникулы

– Эту песенку поём!

Радостно выводил смешанный детский хор на последней в учебном году «Пионерской зорьке».

Да и как же можно было не обожать ехать куда-то, да ещё на поезде, да через саму Москву, а потом, от Дубны, на «Ракете» или «Метеоре», да вдоль по Волге-матушке!

Иээхх, ма, тру-ля-ля, расписные кренделя!!

Стоя на пассажирской палубе, разделяющей носовой и кормовой салоны мчащегося судна, жадно глотая встречный воздух, наполненный пьянящими ароматами проносящихся мимо сосновых боров и заливных лугов, он ощущал каждый раз неподдельный, ни с чем не сравнимый восторг предвкушения грядущих приключений. Правда, в широко открытые рот и глаза иногда залетали встречные насекомые, но это были сущие пустяки по сравнению с тем, что его ждало.

Позади, да так далеко, словно и не было вовсе, оставался родной город, скучная квартира на третьем этаже сложенной из серого силикатного кирпича пятиэтажки-брежневки, школьная рутина, неизменная, как тиканье настенных часов, и вечно гундосящий по поводу и без повода сосед-еврей.

Мама на время поездки тоже как-то преображалась, молодела, хорошела просто-таки до степени нескрываемого обожания отца.

Метаморфоза происходила с ней, видимо, только от осознания факта, что она бросает, хотя бы и на время, город с его постылой работой, ежедневную стирку, готовку, уборку, развешанные по всей квартире для просушки простыни с пододеяльниками и выясняющих межличностные и международные отношения соседей-алкашей с верхнего этажа.

Вся эта повседневная серость сразу после проверки коричневых картонных билетиков перед посадкой неумолимо растворялась в стоящем пока без движения вокзале с грустным, отчаянно машущим рукой отцом на перроне и резвым застиланием постелей с последующим молниеносным взятием ложбины верхней койки.