Литмир - Электронная Библиотека

Александр Мирошниченко

Знаю, за что. Рассказы

Знаю, за что - i_001.jpg

© Мирошниченко А., 2022

© «Издание книг ком», о-макет, 2023

Рассказы

Странный пассажир

Часть первая, почти авиационная

– Взлетный курс 180, выход правым, на Приморское.

– А можно левым?

– Тогда взлетный 179, выход левым.

Это я немного поторговался с диспетчером. Очень уж не хотелось тратить лишние три-четыре минуты. Да и не лишние они вовсе, если учесть, что сегодня еще три раза нужно будет смотаться сюда из Одессы. Взлетный режим – и после короткого разбега отрываемся от травы небольшого аэродрома Килия.

Сейчас левым доворотом и вдоль Дуная пойдем в сторону моря. Конечно, левым разворотом здесь тесновато будет. Дунай, а вместе с ним и государственная граница СССР подходят почти вплотную к аэродрому. Поэтому режим двигателя максимальный. Даже на слух ощущается, как мотору тяжело. А когда мотор на самолете всего один, то и кожей ощущаешь все его проблемы. И нет лучшей мелодии, чем этот оглушающий и привычный голос мотора. И нет лучшей опоры, чем этот звук, который скорее не слышишь, а чувствуешь. Пора убрать закрылки.

«Сейчас тебе станет полегче», – это я мысленно успокаиваю мотор. Рука ложится на сектор газа, и взгляд на бортовые часы. Еще есть время. Секундная стрелка только касается отметки 12, заканчивая третий круг и третью минуту нашего полета… И в это момент звук мотора проваливается.

Исчезает.

Оглушает тишина.

Обостренно остро понимаешь, что небо не есть нормальная среда обитания даже для нас, «человеков летающих». Остановившийся двигатель останавливает время. В такой оглушительной и вязкой тишине невыносимо дышать.

– Господи! Что же делать? – с тяжелым выдохом вырывается из груди.

– Ну и что? И надо было тебе выторговывать у диспетчера выход левым после взлета? Взлетел бы, как положено. Дольше на три минуты, но справа вон поля-дороги, выбирай не хочу, где пристроиться без двигателя. А теперь что делать будешь?

Спокойный голос возвращает хоть и в неприятную, но реальность: мы в пятидесяти метрах от земли, тишина, левый крен, впереди Дунай, но до него не дотянуть. Прямо – пограничные столбы и залитые водой рисовые поля. Тоже не лучшее место для приземления. На аэродром, вопреки всем обещаниям инструкций не вернуться. Что-что, а это я точно знаю, опыт имеется.

Голос исходит от «странного» пассажира. Странным я про себя назвал его еще при посадке пассажиров в самолет. Поскольку голос – как у диктора телевидения – никак не вязался с внешностью болгарского крестьянина, коих очень много в этих краях. Его комментарии моего, мягко говоря, не совсем правильного решения говорили об очень хорошей осведомленности о той неприятной ситуации, в которой мы оказались из-за моей ошибки. Причем ошибся я один, а в неприятной ситуации оказались мы все. Все – это экипаж, я и мой второй пилот, а также двенадцать пассажиров нашего воздушного лайнера Ан-2 или попросту «кукурузника».

Спокойствие пассажира передалось и мне. Я уже знал, что надо делать в следующее мгновение, но оно – это мгновение – все не наступало. Когда долго летаешь на самолете с одним мотором, то очень хорошо его чувствуешь. Воспринимаешь как единственную точку опоры в той среде необитания, которая зовется Небо. И поэтому точно знаешь: в следующее мгновение, после того как эта точка опоры исчезает, ты начнешь стремительно терять высоту, и только быстрая отдача штурвала от себя может предотвратить неминуемое падение и превратить его в полет со всеми присущими полету законами и шансами. И если я не ощутил потерю опоры при заглохшем моторе, это может значить только то, что оно, следующее мгновение, еще не наступило. Таковы законы полета. А пока не наступило следующее мгновение, будем жить в этом.

– Я же говорил, что в пилотской кабине находиться нельзя, – попытался я строго сказать Странному пассажиру.

– А тебе говорили, что при взлете с аэродрома местных воздушных линий Килия с южным курсом нужно выход выполнять правым разворотом. И что?

Тут он попал с самую точку. Конечно, формально, согласно инструкции, после взлета с курсом менее 180 (а 179 хоть и на чуть-чуть, но меньше 180), я мог выполнить левый разворот. Но сам я, увидев такие маневры у другого пилота, назвал бы это мальчишеством. И на тебе – на те же грабли! Для меня, опытнейшего командира с налетом более пяти тысяч часов, тридцати двух лет отроду, это непростительно. Я это понимал и даже поморщился, настолько явно представил последствия, если реально наступить на грабли. Здесь же все может быть куда более неприятным. Оправдываться было бесполезно. Если я не мог оправдаться перед собой, то все другие оправдания уже лишние.

И все же интересный собеседник.

– А вы кто будете?

– Тебе важнее знать не кто я, а зачем я здесь.

– И?

– У тебя есть вопросы. Я могу ответить на любой из них.

– Сколько мне летать на Ан-2? Разве для этого я оканчивал летное училище с красным дипломом? Неужели я не способен на большее? – спросил я, как будто все время готовился к этой встрече с единственной целью узнать, сколько еще мне бороздить нижнее воздушное пространство на самом большом в мире биплане с одним мотором.

– О, Создатель! Разве для этого мне стоило веками совершенствоваться, постигать основы мироздания? Я не могу не только осуждать, но даже подвергать сомнению Твои деяния. Но не ошибся ли Ты, посылая меня сюда только для того, чтобы ответить на вопросы о летной карьере сего человека. Правильно ли я Тебя понял? Неужели на сей планете не осталось того, кто хочет познать Истину? Люди отрекаются от мирских благ в поисках Знаний, морят себя голодом, изнуряют учебой, чтобы познать мир, а я должен этому разгильдяю от авиации рассказывать о карьерном росте. Да был бы он еще такого роста достоин. Ответь мне, Господи! – на многих языках и наречиях с применением допустимых и не очень оборотов и сравнений запричитал мой Странный пассажир. Но на то он и был странным, что я его понял. Понял и возмутился:

– Конечно, предсказать конец света через 652 года или нашествие саранчи на Северный полюс в 22 веке это просто! Это мы мигом! Кто ж проверит? А вот ответить на конкретный вопрос – это обычно ниже нашего достоинства. Мы выше этого. И потом, это же проверить можно! Вот тут мы пас!

Мой не менее эмоциональный монолог зацепил визави и вверг в уныние, как любого мастера ввергает в уныние работа подмастерья:

– Пятнадцать лет!

– Еще пятнадцать лет?! Да столько не живут!

– Пятнадцать лет всего. Нормальный срок. Тем более ты еще этот аппарат не освоил в совершенстве. В противном случае не вытворял бы такие вещи, как сейчас.

Опять он прав. Значит до назначенного срока еще два года. Конечно, это целая вечность, когда ты молод, но уже налетался так, что не видишь разницы между ездой на велосипеде и полетом на самолете.

Но, с другой стороны, замолчавший двигатель и дальнейшая задача только не потерять скорость с неясными перспективами приземления вне аэродрома говорили, что предсказание полетать еще два года вообще, пусть даже на этом самолете в частности не такой уж и плохой вариант. В такой ситуации впору гадать не про то, сколько летать, а сколько жить осталось.

Странный пассажир сидел между мной и вторым пилотом, но я четко видел спокойное лицо второго пилота.

«Еще и бояться не научился» – подумал я о нем.

«Еще не успел испугаться, – ответил на мои мысли мой Странный собеседник, – Времени всего ничего прошло. В одном цилиндре из девяти один раз обе свечи не сработали! Да это в тридцать раз меньше секунды. А истерика! Боже мой, что делать?! Лети давай. Люди в Одессу опаздывают. Нужно еще по магазинам пробежаться и вечером домой в Килию. Ты и повезешь последним рейсом. Ну, хорошо, пусть будет крайним».

1
{"b":"840409","o":1}