— И что?

— До него был какой-то кондитер. А до него — флорист. Даже когда ты училась в школе, то всегда выбирала самых... ручных партнеров. Ты никогда не ходила на свидания с кем-то из нашего круга.

— Ты заставил своего начальника охраны раскопать мои школьные увлечения? — Ее пристальный взгляд не отрывается от моего лица.

— Да.

Милена оставляет свой пустой стакан на тумбе позади себя и хватается за спинку изножья кровати.

— Ты не имел права! — огрызается она.

— Ты боялась, что все в «Коза Ностра» похожи на твоего отца? Терроризируют людей из-за собственного комплекса неполноценности? — Я продолжаю: — Или потому что ты не чувствовала себя в безопасности?

— А с тобой я в безопасности? — слегка ухмыляется Милена. Удивительно, как сильно меня заводит ее маленькая ухмылка. Я смотрю, как она забирается на кровать, затем садится мне на талию, лицом к лицу.

— Думаешь, что ты лучше, чем другие мужчины в «Коза Ностра», поэтому мне нечего бояться? Так?

— Со мной ты в безопасности, Милена. — Я делаю глоток вина и оставляю бокал на тумбочке. — Но не потому что я лучше остальных. На самом деле как раз наоборот.

— Да?

Я беру ее за подбородок и смотрю на нее пристальным взглядом.

— Со мной ты в безопасности, потому что я — самый худший, кого только можно представить, cara. И никто не посмеет прикоснуться к тому, что принадлежит мне.

— И снова ты ошибся. — Она цепляется пальцами за пояс моих трусов. — Я никогда не боялась, что мне могут причинить боль, если окажусь с кем-то из семьи.

— Тогда почему? — спрашиваю я и наблюдаю, как Милена стягивает боксеры по моим ногам. Она не вздрагивает, когда доходит до середины икры, продолжая спускать трусы по правой ноге, а затем бросает их через плечо.

— Меня пугала мысль влюбиться в кого-то из «Коза Ностры», — говорит она и ползет вверх по моему телу, избегая моего уже полностью эрегированного члена, и садится мне на живот, прижимаясь голой и полностью мокрой промежностью.

Мой член так чертовски тверд, что кажется, будто сейчас взорвется.

— И почему это создает для тебя трудности? — спрашиваю я и провожу пальцем по линии ее губ.

— Потому что вряд ли я переживу, когда увижу, как умирает любимый мужчина, Торе, — шепчет Милена, глядя мне в глаза.

— Хорошо, что ты ненавидишь меня, cara. Значит, тебе не грозит сердечная мука.

— Конечно, я тебя ненавижу, — говорит Милена сквозь зубы.

Я смотрю, как она сидит на мне, ее светлые волосы падают на лицо и на грудь. Моя прекрасная, упрямая лгунья. Она глубоко вдыхает и закрывает глаза, а когда выдыхает, это звучит как вздох поражения. Секунду спустя она открывает свои озорные зеленые глаза. Не сводя с меня взгляда, хватает подол своей футболки и стягивает ее.

— Похоже, для нас игра окончена, cara, — говорю я и кладу руку ей на шею, притягивая к себе.

— Да пошел ты, Сальваторе, — шепчет Милена и прижимается ко мне поцелуем.

Я переворачиваю ее на спину, нависая над ней, и упиваюсь ее видом. Наконец-то, моя маленькая чертовка сдалась. Я редко испытываю удовлетворение или какое-либо возбуждение, но сейчас, когда моя жена лежит подо мной, не может сравниться ни с каким другим ощущением, которое когда-либо испытывал. Милена обнимает меня ногами, прижимаясь теплой и долгожданной киской к члену. Я думал, что могу не спешить, насладиться моментом и немного помучить ее, заставив ждать. Я намеревался затянуть процесс на час или больше, после чего ввести член в нее полностью. Довольно странный план, потому что раньше я никогда не хотел медлить с женщиной. Для меня секс всегда служил средством разрядки. Но не с ней. С моей Миленой все по-другому.

Я провожу пальцами по ее груди и животу, затем веду между ее ног. Она такая мокрая, словно безмолвно умоляет меня оттрахать ее до небес.

Я уже близок к тому, чтобы лопнуть, вены на члене пульсируют. Когда Милена впивается ногтями в мою спину, то полностью теряю самообладание. Я хочу, чтобы она кричала и стонала. Хочу услышать, как она выкрикивает мое имя... Хочу всего, и немедленно! Я убираю руку и одним толчком вгоняю в нее член. Идеально. Милена ахает и сжимает ноги вокруг меня. Я проникаю в нее до упора, наслаждаясь тем, как мой член ее заполняет.

Наклонив голову, я беру ее за затылок.

— Посмотри на меня.

Милена открывает глаза и глядит на меня, обдувая мое лицо своим глубоким и тяжелым дыханием.

— Кто владеет тобой, Милена? — Она поджимает губы и слегка прищуривает глаза. Я вывожу член, пока он почти полностью не выходит из ее дрожащего влагалища. Милена сжимает ноги вокруг меня, пытаясь, но безуспешно, удержать меня глубоко внутри.

— Я спросил... — Запускаю руки в волосы на ее затылке. — Кто владеет тобой?

Она пыхтит, обхватывая руками мою шею, и притягивает к себе, но не произносит ни слова. Желание снова войти в нее до упора сводит с ума, но я не двигаюсь ни на дюйм, наслаждаясь тем, как она умоляет глазами и телом.

Я сжимаю светлые пряди чуть сильнее.

— Кто, Милена?

— Ты! — кричит она.

— Я. — И тут же врезаюсь в нее. — Никогда не забывай об этом.

Она убирает руки с моей шеи и запускает их мне в волосы, потом заглядывает мне в глаза.

— Я все еще злюсь на тебя, Сальваторе.

Я выскальзываю и снова вхожу, затем шепчу ей на ушко:

— Я тебе не верю.

Она крепче прижимается ко мне. Перемещая руку между нашими телами, нахожу ее клитор и дразню его. Дыхание Милены учащается. Немного вытягиваю член, затем ввожу его полностью, массируя ее изнутри и снаружи.

— Быстрее, — дышит она.

Я ласкаю губами изгиб ее плеча, целую мягкую кожу.

— Ты все еще злишься на меня?

— Да.

Я выхожу из нее и заменяю член пальцем. Она обхватывает мою руку и впивается ногтями в кожу.

— В чем дело, cara? — спрашиваю я и добавляю еще один палец. — Тебя что-то тревожит?

О, как она смотрит на меня. Разочарование в чистом виде. И все же она не отвечает. Упрямая. Такая, черт возьми, упрямая. Я загибаю пальцы внутри нее и нажимаю большим пальцем на клитор.

Милена стонет и крепче стискивает мою руку.

— Я хочу твой член, — наконец говорит она.

Я убираю пальцы из нее и слегка прикусываю ее нижнюю губу.

— Ты все еще злишься на меня?

— Нет, черт тебя побери! — кричит Милена, и я снова вгоняю в нее член по самые яйца.

Я медленно вхожу в нее, не отрывая глаз от ее лица. Затем быстрее, пока кровать не начинает скрипеть под нами, а изголовье биться о стену.

Милена вскрикивает и прижимает ладони к изголовью над головой, шире разводя ноги и тяжело дыша. Я провожу рукой вверх по ее телу, обхватываю ее горло и вхожу в нее еще глубже и сильнее, чем раньше. Моя. Я выскальзываю, чтобы снова войти в нее. Только моя. Смотрю на нее — в ее полузакрытые глаза, на ее губы, покрасневшие от покусывания. Рот, который так очаровывает меня.

— Улыбнись мне, — рявкаю я, вжимаясь в нее.

Она находит мои глаза и смотрит в них, но ее губы остаются поджатыми. Я слегка сдавливаю пальцы на ее шее и склоняю голову, пока мы не оказываемся лицом к лицу.

— Улыбнись. Мне. — Я вбиваюсь в нее — раз, два, три раза. Ее улыбка для меня как воздух. Мне нужно ее увидеть. Если не увижу, я сойду с ума. — Улыбнись, упрямая женщина.

Милена щурит на меня глаза, а потом улыбается. Ее улыбка подобна первому лучу солнца после тысячи долгих ночей, пронзающему темноту моей души и наполняющему меня светом. Я целую свою упрямицу в губы и наслаждаюсь ощущением, как растягиваю членом ее внутренние стеночки, пока ее влагалище не начинает спазмировать вокруг моей длины.

Милена вскрикивает, когда еще глубже вгоняю в нее член, и это сводит меня с ума. Я выскальзываю и снова вхожу в нее, чувствуя, как содрогается ее тело. Покусываю ее подбородок и провожу зубами по ее шее.

— Я хочу, чтобы ты улыбалась мне каждый день, — говорю я рядом с ее ухом и снова вхожу в нее. — Каждый. — Толчок. — Чертов. – Толчок. — День.