* * *

При виде Милены, вошедшей в гостиную через двойные двери, я невольно окидываю взглядом ее белые туфли на шпильках и белое платье, выгодно подчеркивающее ее фигуру. Волосы распущены, мягкие локоны ниспадают до середины спины. Она накрасилась и выглядит потрясающе красивой.

— Мероприятие продлится всю ночь? Если да, то я сменю обувь на туфли с каблуком поменьше, — говорит она, роясь в сумочке. — Я уже привыкла носить кроссовки.

— Нет.

— Слава Богу. — Она останавливается передо мной, поднимая глаза на меня. — Ты в порядке?

— А что?

— У тебя слегка обескураженное выражение лица. Оно не совсем сочетается с твоей властной личностью, Торе, солнышко. — Она ухмыляется.

— Торе?

— Твое имя слишком длинное. Долго выговаривать, и пока я его выговорю, уже забуду, что хотела сказать. Или ты предпочитаешь, чтобы я и дальше звала тебя Куртом? Хотя это может сбить с толку кота.

Очень смешно.

— Торе сойдет, — говорю я. — Дай мне руку.

— Ты уже забрал у меня жизнь. Я больше ничего тебе не дам.

— Руку, Милена. Левую.

Она протягивает руку. Я достаю из кармана два толстых золотых кольца и надеваю поменьше на ее безымянный палец.

Милена приподнимает брови.

— Я думала, мы пропустили часть с кольцом.

— Мы ничего не пропускаем, cara. Кольца принесли с опозданием.

И я позаботился о ювелире, чтобы он знал, как к этому отношусь. Нино сказал, что мужчина проведет в больнице не менее двух недель.

Все еще держа Милену за руку, я наслаждаюсь видом кольца, которое отмечает ее как мою, на ее изящном пальчике. Я поднимаю второе кольцо перед ее лицом.

Милена качает головой.

— Не думала, что ты любитель украшений.

Я - нет. У меня и в мыслях не было жениться и тем более носить обручальное кольцо. До этого момента.

Она берет кольцо.

— На левую руку или на правую?

— На правую. — Хочу, чтобы оно всегда было на виду, а не спрятано под перчаткой. Кольцо все равно не налезет на мою деформированную костяшку.

Милена берет мою правую руку и надевает мне кольцо на палец. Едва она собирается отпустить кольцо, я обхватываю ее за руку. Милена косо смотрит на меня, но не отстраняется, когда я веду ее к двери.

* * *

Стоит нам войти в галерею, как все взгляды устремляются на нас и следят за каждым нашим шагом, пока идем через фойе в главный зал, где будет проходить аукцион. Здесь собрались все те же люди, которые часто посещают подобные аукционы, и я впервые привел с собой женщину. Я также никогда не брал с собой телохранителей. Однако, поскольку Милена сегодня со мной, то Стефано и еще двое мужчин держатся позади.

От меня не ускользнуло, как большинство мужчин глядят на мою жену. Они всячески стараются это скрыть, но вижу, как они рассматривают ее, когда думают, что я не вижу, поэтому отпускаю руку Милены и обнимаю ее за талию. Милена поднимает на меня глаза и откидывает прядь волос, упавшую ей на лицо. Я вижу блеск золота на ее пальце. Обручальное кольцо, выбранное мной, кажется абсурдно большим на ее хрупкой руке. Возможно, нужно было бы выбрать кольцо потоньше, но мне нравится то, что есть.

— Скажи, это разумно? — спрашивает она.

— Что именно?

— Быть на людях, когда тебя пытаются убить?

— Кто-то всегда пытается убить меня, Милена. Я не собираюсь из-за этого прятаться в домике. Какой сигнал это пошлет?

Она качает головой и вздыхает.

— Мужчины.

Я веду ее к дальнему ряду сидений, который обычно предназначен только для меня, и к последним двум местам на стороне, наиболее удаленной от двери. Стефано, как и приказано, встает позади Милены, а два других телохранителя занимают свои места слева и справа от входа.

Милена сидит рядом со мной, ее спина прямая, а руки сцеплены на коленях, и кажется, что она ничем не интересуется. Но взглядом следит за разными людьми, которые молча входят в зал и занимают свои места. Она пристально смотрит на группу мужчин, только что вошедших в зал, и тихо бормочет. Я слегка склоняю голову набок, чтобы лучше ее расслышать.

— ...что это за похоронная атмосфера? — бормочет она. — Они оплакивают кучу денег, которые собираются потратить на безделушки?

Откинувшись назад, протягиваю руку вдоль спинки сиденья Милены. Меня бесконечно забавляет, какой сварливой она иногда бывает.

Большой экран на противоположной стене загорается, и я наблюдаю за женой, пока идет аукцион. По мере того как продаются картины, причем качество и стоимость каждой из них неуклонно растут, ее глаза становятся все шире. Она вздрагивает, когда ассистенты выносят большое фактурное полотно в оттенках черного, серого и красного.

— Картина настораживающая, — шепчет она.

Я перевожу взгляд на картину, на которой изображен обезглавленный олень, стоящий на чем-то, похожем на груду кухонных кастрюль. На ценнике написано двадцать тысяч долларов.

— Неужели кто-то это купит? — спрашивает Милена.

— Подождем и увидим.

Никто не делает ставки. Волне закономерно. Все знают, что у них нет шансов ее заполучить. Человек, принимающий телефонные предложения за своим столом в углу, поднимает руку.

— Сто тысяч, — восклицает он.

— Что? — реагирует Милена. — Кто выложит сто тысяч, чтобы иметь такое у себя дома?

— Пахан Братвы из Чикаго, — говорю я. — Картину нарисовала его жена. Она выставляет по одной картине на каждом аукционе, и он покупает их все, независимо от цены. Все остальные уже давно перестали делать ставки на ее картины.

— Люди иногда такие странные, — качает Милена головой.

Выбранная мной картина — натюрморт менее известного английского художника девятнадцатого века. Когда я делаю ставку, Милена медленно приподнимает бровь, но воздерживается от комментариев. Когда с картинами покончено, аукцион, как всегда, переходит к ювелирным изделиям. Обычно на этом этапе я ухожу, но сегодня решил остаться и понаблюдать за реакцией Милены на выставляемые украшения.

Я уже практически пришел к выводу, что Милена совершенно равнодушна к драгоценным металлам и камням, когда выставляют старинный золотой браслет. По дизайну в нем нет ничего особенного. В нем нет ни драгоценных камней, ни бриллиантов, просто солидный золотой браслет с выгравированными разрозненными цветочными элементами. Единственное, что в нем особенного, - это то, что он сделан в двенадцатом веке. У Милены загорелись глаза, и она наклонилась вперед к экрану, разглядывая крупный план над подиумом. Она совершенно не обращала внимания на все бриллианты, рубины и жемчуг, но сейчас, не моргая, смотрит на самый обычный на вид предмет. В примечании под изображением указана начальная цена в шестьсот пятьдесят тысяч долларов. Убедившись, что Милена не видит, что я делаю, поднимаю руку. Мое движение едва уловимо, но у аукциониста тонкий нюх.

— Черт, — бормочет она, все еще глядя на браслет. — Эти люди сумасшедшие.

Кто-то из первого ряда поднимает ставку до шестьсот шестидесяти тысяч долларов. Я снова поднимаю палец: шестьсот семьдесят тысяч долларов. Мужчина из первого ряда следует за мной. Я мог бы продолжать, но предпочитаю поскорее вернуться домой. Я снова поднимаю руку и сообщаю сумму.

— Один миллион, — объявляет аукционист. – Кто предложит больше?

— Господи, твою ж мать, — говорит Милена, глядя на аукциониста. — Я бы очень хотела одним глазком взглянуть на того сумасшедшего, кто заплатил миллион долларов за браслет.

Аукционист закрывает торги, и я пишу сообщение своему банкиру. Он всегда наготове и знает, что деньги должны быть переведены немедленно и без вопросов, независимо от суммы.

— Пойдем, — встаю и беру Милену за руку, ведя ее к столу у входа.

— Один миллион. И часто такое бывает? Я имею в виду, кто так делает? Я понимаю за картину. Людям нравится развешивать их у себя на стенах... Ну же, согласись, это своего рода сумасшествие.

Милена тихо лепечет, пока подхожу к стойке для подписания бумаг и подтверждения того, что картина будет отправлена по моему обычному адресу. Клерк принимает документы, и я указываю на прямоугольную бархатную коробку. Как только он приносит ее, я достаю браслет.