– Потому что я уже и не помню свою Родину, понимаешь? – объяснил Мустафа, проникновенно глядя мне в глаза. – Я живу здесь больше сорока лет, это две трети моей жизни. Я знаю, кто я здесь. Наверное, это и есть понятие Родины. Там я давно никто.

Я сел в соседнее кресло и откинулся на мягкую спинку. На улице поднялся ветерок, он подразогнал тучки и солнышка стало заметно больше. Птицы пели, молодые листочки трепетали на ветру, а воздух был свеж. Солнечные лучи заливали мою гостиную и стресс от удаления испорченного сирийского бивня отступал. Жаль, чуть пораньше эта история не произошла, можно было бы песню написать.

– Я молю Аллаха, – после паузы продолжил сосед, – что он не даст мне дожить до момента унизительной смерти, а приберет меня сам. Как достойного мусульманина. Не хочу жить вот так, как стадо.

Мы поговорили с ним еще минут десять. Мустафа сетовал, что из своих у него в нашем районе никого не осталось – все уехали. Что жалеет, что в свое время оставил семью и теперь остался совсем один. Я поддержал его, как мог. И еще я дал ему инструкции, как ухаживать за разодранной дырой в десне, чем полоскать и как часто. А потом он ушел, не забыв прихватить с собой металлическую коробочку с выдранным зубом, а я так и остался сидеть в гостиной.

Я не понял его. Точнее, я как бы понял его в общих чертах, так сказать, в контексте. Но я не понял деталей. Раз за разом прокручиваю в голове его слова о стаде. Вот в общих чертах понимаю, но если пробовать разбираться детально в его послании через рот, то вопросов возникает достаточно. И все равно жаль его. Если сильно упростить, то выходит, что он такой один среди своих – новая Родина здесь, а вот такие же старые-новые соотечественники предпочли старую родину новой. Не мне судить.

С такими мыслями я встал с кресла и пошел на кухню домывать посуду. Часы показывали одиннадцать.

Однако, когда намыленная моющим средством с ароматом яблока губка снова заелозила по тарелкам, мысли мои быстро переключились на совсем другое. Я думал о предстоящем концерте, о том, что было бы неплохо собраться на репетицию, даже несмотря на то, что мы играли свой материал уже миллион раз. Я думал, что было бы неплохо в последний раз хоть немного обслужить инструмент: пройтись лимонным маслицем по накладке, добраться тряпочкой до самых сокровенных мест, и, может, еще протереть уставшие струны остатками водки, чтобы смыть с них жир от пальцев.

Но когда я добрался до ложек, вилок и ножей, в дверь снова настойчиво постучали. Да что ж такое, а? Второй раз не могу с бардаком разобраться. Решив, что это Мустафа все же решил мне отомстить за причиненную боль, я выключил воду, кое-как обтер руки полотенцем и отправился открывать. На пороге стоял мой давний хороший товарищ Юрген. Чуть больше двух метров ввысь, весом под сто двадцать кило, голубоглазый, везде блондин. Юрген был одет в легкую куртку с капюшоном желтого цвета, синие джинсы с надорванными коленями и черную футболку с изображением игральных костей, выпавших и выдавших 6:6. Ну что ж, пришел авантюрист и игрок, как его не впустить?

– Привет, – начал белобородый великан, – не занят?

– Занят, – честно ответил я, – но проходи, ты не помешаешь.

Юрген вошел, не забыв пригнуться на пороге. Сколько он этих дверных косяков на моей памяти лбом или макушкой собрал, не сосчитать.

– Тапок нет, как всегда?

– Нет.

– Можно не разуваться?

– Нет.

– Недружелюбного типа ответ, – буркнул себе под нос блондин и, скинув в два счета кроссовки, в носках проследовал за мной на кухню. Там он осмотрелся, быстро догадался, чем я был занят, и уселся на стул за столом. Я вернулся на свое место к мойке и опять пустил воду в надежде это все закончить. На столе стояла небольшая стеклянная ваза с конфетами в ассортименте – от желейных разноцветных до грильяжа. Юрген их увидел и тут же сделал глаза охотника-убийцы. Жрать хочет, понял я. Хана конфетам. Новые уже не найти, всю неделю при чаепитии буду обходиться воспоминаниями. Может, если его отвлечь расспросами о состоянии дел, он забудет о моем сладком сокровище? Отличный план, подумал я и спросил:

– Рассказывай, с чем пришел, какие новости? – и с этими словами я повернулся в его сторону. Белобрысый великан уже сидел что-то жуя, а уголки его рта были испачканы шоколадом. Не сработал план.

– Да дело у меня к тебе есть, дружище, – шумно сглотнув мою конфету начал он. – Боюсь, только ты мне в этом сможешь помочь.

– Остальные отказались? – догадался я.

– Да, – не стал отпираться он и взял новую конфету.

– Не тяни тогда, – попросил я.

– Окей, – быстро согласился он, в мгновение ока освободил сладость от обертки и коротким броском закинул ее в открывшееся отверстие в верхней части бороды. Жевнув пару раз, товарищ начал излагать суть вопроса.

Дело в том, что Юрген был моим уникальным другом. Он был единственным, кто искренне хотел создать семью. В эти тяжелые для морали годы, сердце великана было ее оплотом. В те дни, когда мы вели соревнование по длине списка сексуальных побед, он мечтал приходить вечером с работы, целовать жену (почему-то я ее обязательно представляю в халате и в бигудях), потом есть приготовленный ею ужин, смотреть телевизор, а ночью заниматься с нею же любовью. С одной и той же женщиной. Каждый день. Или как там часто это бывает у женатых?

Смешнее всего было то, что те же самые его подружки, которых из-за его весьма эффектной внешности всегда было в избытке, даже слушать ничего не хотели о женитьбе, и испарялись сразу же после объявления Юргеном его светлых намерений. А он страдал. И в какой-то момент решил больше никогда не поднимать эту тему. Прошло время, и он внезапно понял, что он просто обязан довести дело до конца. Ну не может же быть такого, что в нашем, хоть и изрядно опустевшем, но все еще огромном городе не найдется ни одной женщины, разделяющей с ним семейные ценности?

– И я наконец-то познакомился с замечательной девушкой в приложении для знакомств, – страшно довольный собой, рассказывал он. – Ребекка, двадцать два года. Работает ветеринаром, живет в Вандсбеке. Сегодня мы идем на свидание.

– Тааак,– протянул я, уже предполагая, что он от меня хочет, и наблюдая, как грильяжная конфета так же, как и ее предшественницы, молниеносно осталась без своей обертки и исчезла там же в бороде в районе чуть ниже носа.

– Она согласилась пойти только с подругой, – наконец подошел к сути он.

– Ни за что, – тут же отреагировал я.

– Комплект стальных струн, круглая обмотка, лонг-скэйл, толщина стандарт, – выпалил он на одном дыхании и видя, как у меня вытянулось лицо, добил:

– Новые. Отдам после свидания.

– Во сколько идем и куда? – без колебаний, выпендрежа и подколов сходу согласился я.

Это звучало невероятно. Струны на бас было не найти уже полгода назад. И речь о никелевых! А в стальной обмотке я их последний раз доставал уж как года три! А на них сатану вызывать куда интереснее. Знает, гад, чем купить.

– В шесть встречаемся в Хафен-Сити, там есть ресторан «Шеф Боровски».

– По рукам.

– А что из себя хоть подруга представляет? – задал запоздалый вопрос я. И, конечно же, получил самый ужасный ответ:

– Понятия не имею.

Все ясно. Эгоист. Мог бы хоть и поинтересоваться для приличия. Тогда спрашивать, скольких он попросил до меня, тоже не буду. Чтобы совсем не расстраиваться.

– Так все? Мы договорились? – нетерпеливо спросил он.

– Ну да, – уверенно подтвердил я, очень сильно желающий новые струны.

– Отлично, – расслабился он на стуле.

Я закрыл кран. Ура. Гора тарелок, чашек, ложек-вилок закончилась. Я молодец. Намочив тряпку, а затем ее хорошенько отжав, я принялся вытирать капли воды вокруг мойки, затем вытер стол слева от мойки – там было много крошек и другого мелкого мусора. Сполоснув тряпку и снова ее отжав, я начал вытирать справа, переходя на поверхность плиты. И тут мой взгляд увидел ее. Сковороду. Она стояла, накрытая стеклянной крышкой, через которую были видны остатки картошки с грибами. Я разозлился, хотя, честно говоря, у меня постоянно так. Обязательно или кастрюля останется немытой, или сковорода.