– У тебя подсмотрела. Очень душевные у неё песни. Очень… женские.

– Это да. Пойдём уже спать, что ли… Бегемот, ты как? К нам, или предпочтёшь свежий воздух?

Котяра демонстративно растянулся у костра. И абсолютно явно мне подмигнул. Интересно, к чему бы это?

Камни, на этот раз, я в костёр класть не стал – с последними архитектурными улучшениями мы не должны были ночью замёрзнуть и так. Если что, притащу Бегемота, пусть нас греет. Уже устроившись, Даша вдруг протянула руку и нежно погладила меня по щеке.

– Спасибо. – тихо прошептала девушка. – Спасибо, что ты есть.

– Эмм. – вот тут с малость охренел. – Разве своей песней ты не хотела сказать, что…

– Молчи. – она приложила палец к моим губам. – Мало ли что я хотела сказать. Я же девушка, мне можно.

– Вот это поворот. – прошептал я и потянулся было к ней.

– Не надо. Не время и не место. – остановила Даша мою руку. – Спокойной ночи. – Легонько поцеловала меня в лоб и отвернулась.

Чтобы немедленно не сгрести её в охапку, мне понадобилось чудовищное усилие воли.

«– Люди… Жалкие, ничтожные личности. Всех остальных считают тупиковыми ветвями развития».

«Братва и Кольцо».

В этот раз я проснулся даже раньше обычного – ещё толком не рассвело. Слабого утреннего света, пробивавшегося через полиэтилен «окна», было категорически недостаточно, чтобы разогнать мрак, и наше неказистое жилище наполняли зыбкие утренние тени. Спросонья они принимали самые экзотические формы – вот сверху висит летучая мышь, из угла недобро позыркивает самый натуральный вуглускр… Как, вы не в курсе, кто такой вуглускр? Это шушпанчик, загнанный в угол и там одичавший. А вот эта тень очень похожа на кошачью морду, тьфу, не похожа, это и есть кошачья морда. Теперь понятно, почему сегодня было так тепло – видимо, Бегемоту ночью стало холодно, и он приполз спать к нам. И теперь бессовестно дрых, вытянувшись во всю свою немалую длину, между мной и Дашей, только усы колышутся в такт дыханию.

Стараясь не шуметь, я пополз на выход, но от кота это не ускользнуло: он открыл один глаз, внимательно посмотрел на меня, оценил ситуацию и закрыл глаз обратно. Бдит, одобрительно подумал я, даже когда спит. Отличный охранник у нас в команде, никакие вуглускры не страшны.

Я выбрался наружу. Несмотря на то, что ночью прошёл небольшой дождь, и всё вокруг было мокрое, небо уже очистилось и на востоке наливался багрово-жёлтый рассвет. Впрочем, из-за плотного тумана виден он был разве что условно, ибо даже Минеральную скалу было решительно не разглядеть. Я распалил уже погасший, естественно, костёр, сделал зарядку, дошёл до берега – умыться. После того, как в тумане едва нашёл раколовку, решил пока отказаться от рыбалки, пусть рассветёт немного, рыба никуда не денется – вон как щука играет. Внезапно дико захотелось жареной щуки – надо переходить на следующий уровень рыбной ловли, а то так и буду всю жизнь ключи подавать…

Вернувшись в лагерь, я осмотрел хозпостройки. Все три навеса – и над дровяником, и над костром, и над печью для обжига – отлично справились со своими задачами, не пропустив дождевую воду, куда не надо. Впрочем, дождик был так себе – хиленький, без ветра, мы в шалаше вообще его не заметили. Это хорошо, но надо будет внимательно осмотреть укрытие на предмет возможных протечек. Хотя уже пора бы озадачиться жилищем поприличнее. И побольше, коллектив-то разрастается. Того и гляди, выползет из леса какой-нибудь разумный говорящий медведь. Разумеется, саблезубый, как же иначе?

А пока мрак да туман, я решил проверить одну вещь, показавшуюся мне вчера странной. Хотя, что на этом острове не странное? Я захватил, на всякий случай, топор и двинулся к болоту, точнее, ельнику на его южном берегу. Вчера, когда мы проходили мимо, именно ельник показался мне необычным…

Прибыв на место и проведя первичную разведку, я утвердился в своём мнении, что тут что-то не так. На первый взгляд, просто нестарый еловый лесок: множество молодых ёлок, высотой метров по пять-восемь, и между ними совсем юная поросль, дерева по два-четыре метра высотой. Этот вот лесок формировал почти правильный прямоугольник где-то метров сто на пятьдесят, одним своим краем напрочь уходя в болото. Но тут, как говорил поручик Ржевский, был один нюанс: данная Волшебная Еловая Роща была полностью, абсолютно непроходима. Стволы молодых елей отстояли друг от друга сантиметров на десять-двадцать, образуя своими ветвями плотнейшее переплетение, в которое нельзя было никаким образом протиснуться даже на полметра. Вы спросите, а как же деревья выживают в такой тесноте? А никак, процентов девяносто пять растений были абсолютно, беспросветно мертвы. Их павшая хвоя плотным ковром покрывала землю, на которой более не произрастало ни травинки, и придавала всему пейзажу цвет ржавчины. Надо ли говорить, что высохшие ветви держали круговую оборону не хуже, чем живые?

– Так вот он какой, Рыжий Лес. – сообщил я предполагаемым зрителям.

Оригинальный Рыжий Лес, произрастающий на территории Чернобыльской Зоны Отчуждения, был полностью убит радиацией в первые часы аварии на ЧАЭС. Растительность выгорела и приобрела характерный рыжий цвет, за что данная местность и получила своё название. Сам лес со временем частично сгнил, частично его захоронили, но название сохранилось. Поэтому я, на всякий случай, поминутно проверял радиационный фон – в этом месте он был бы, как нигде, уместен. Однако по всему периметру, включая берег болота, фон был без превышений. А ещё по всему периметру я не нашёл ни малейшей лазейки, позволившей бы проникнуть вглубь. Залез даже со стороны болота, хотя это и было непросто – мёртвые ветки, казалось, намеренно норовят выпихнуть наглого чужака в болото. Весь перемазался, искололся, но нет – результат был нулевой.

Ладно, отрицательный результат – тоже результат, решил я и двинулся обратно в лагерь. Уже полностью рассвело, туман рассеялся, и видимость почти восстановилась. Однако, перед глазами всё равно стояла какая-то муть, я никак не мог толком сфокусироваться на дальних объектах, глаза слезились. Уже в лагере я снял очки, чтобы протереть их, и вдруг странные спецэффекты исчезли. Зрение сфокусировалось, предметы обрели чёткость, голова сразу перестала кружиться. Я медленно надел очки обратно – со зрением опять начал твориться лютый трэш. Снял. Крепко зажмурил глаза, досчитал про себя до двадцати, открыл, проморгался. Внимательно посмотрел на свою руку, перевёл взгляд на ближайшее дерево, на костёр, на камни на берегу, на сосны на вершине Минеральной Скалы. Очень чёткие сосны. Нацепил очки – сосны расплылись в бесформенные пятна. Дрожащей рукой я стащил очки с носа и обалдело плюхнулся на камень.

Зрение у меня испортилось лет в двенадцать – сказалась неуёмная страсть к чтению в потёмках. Говорила мне мама: «Побереги глаза!». К сожалению, скорость звука – самая низкая скорость в природе, и то, что говорят нам родители, доходит только лет через двадцать, и то – не всегда. Тогда и пришлось записаться в касту «очкариков». Много позже, когда появились какие-то деньги, я рассмотрел возможность операции, но с моими глазами были какие-то сложности, и доктора не давали хороших прогнозов. Так я и таскал очки. До сегодняшнего дня. Блин блинский, а ведь глаза ещё вчера болели, особенно к вечеру! И немудрено, попробуйте с нормальным зрением потаскать очки на три с половиной диоптрии, да ещё и с диким астигматизмом, и, если к вечеру сможете ещё хоть как-то ориентироваться в пространстве – вы очень выносливый человек.

Было очень большое желание зашвырнуть очки в озеро, но я сдержался и аккуратно убрал их в рюкзак. Мало ли, вдруг эффект временный? Но сам факт избавления от надоедливого аксессуара не может не радовать – все плохо видящие меня поймут…

Однако, восстановление зрения – это хорошо, но надо и что-то жрать. Поэтому я сменил топор на удочку, захватил садок для рыбы – я его вчера вечером смастерил из «ловчей сети» – и выдвинулся к месту ловли. По пути обдумывал известные мне способы, как бы изловить щуку, но ни спиннинга, ни блесен, ни капканов у меня нет. На удочку поймать сию рыбу, конечно, можно – помните позавчерашнего щурёнка? Но это совсем уж лотерея, взрослая щука оторвёт крючок, порвёт леску или сломает удилище. Нужен способ понадёжнее.