Макс вышел из ординаторской, как можно тише закрыв за собой дверь, словно эта тишина могла спрятать под собой угнетающие мысли.

Так она… Обречена. Подумать только… Он познакомился с ней всего несколько часов назад, вчера утром. Успел позлиться на неё, проникнуться к ней уважением и даже жалостью, она успела его взбесить и задеть, и всё это за столь короткое знакомство. А теперь её не будет. Сейчас ему казалось, что это хуже самой потери.

Когда ты кого-то уже потерял, и в душе зияет огромная дыра, ты, конечно, убиваешься, скорбишь, тебе ужасно и невыносимо чувствовать эту пустоту, но… Ты уже ничего не можешь с этим поделать. Остаётся только учиться жить с ней, или пытаться заполнить её чем-то другим. А вот в его случае… Всё гораздо сложнее.

Он знает, что должен потерять. Ещё не потерял, но должен. Это чувство, словно… Контур дыры очерчивается в душе. Ты видишь, как он педантично выжигает в тебе свои неровные края, и вроде бы всё, что внутри круга, ещё цело, но… Ты знаешь, что в любой момент неведомые силы просто вырвут это из тебя. И ты ничего уже не сможешь сделать. Да, лучше блаженное неведение, чем такая угнетающая правда.

Макс нашел себя на полпути к красной зоне, посреди коридора. Он так задумался, что не следил, куда повели его ноги. В прочем… Может, это и к лучшему. Он вдруг подумал, что ему надо бы проститься с девушкой. И наверное, извиниться за всё то, что здесь произошло.

Его резко укололо чувство вины. Может, не последуй он приказу доктора Астара, и позволь Лие уйти, он изменил бы её судьбу. Вдруг всё сложилось бы иначе? Парень не знал, как именно «иначе», ему лишь до боли не хотелось чувствовать себя виноватым в том, что она… Возможно, умрёт через пару часов.

– Макс? – у входа в красную зону, в защитный костюм одевалась Вера, – А ты чего здесь?

– Да я… Так, – парень вытащил из шкафа ещё один костюм для себя, – Пациентку проведать.

– А, ну ладно, – Вера надела узкий рукав на правое крыло, и обвязала ремешками основание.

– Стой, – парня внезапно осенило, – А что ты здесь делаешь? Ты же работаешь в терапии.

– Ну… – она мягко улыбнулась, сжав пальцами край ткани, – С врачами-то в инфекционном всё в порядке, полный штат, а с медсёстрами всегда был недобор. Вот я и решила помочь.

Она немного помедлила, даже отвернулась, кинув пустой взгляд на штору защитной пленки, отделявшей красную зону. А потом всё-таки сказала:

– Дочка тоже пошла помогать в инфекционное. В той больнице, где она сейчас стажируется, на третьем уровне. Там, говорят, больных ещё больше… Нас сейчас, всех врачей и медсестер, что работают в красной зоне, из всех больниц отправляют ночевать в отель, чтобы мы не контактировали со своими домашними, соседями. А у меня из домашних только дочь. Вот, лишь ночью в этом отеле я её и вижу. Она прям героиня… Глаза горят. Ну а я… Я стараюсь от неё не отставать.

Макс не знал, что ответить. Да и вряд ли Вере сейчас это было нужно. Он вдруг понял… Её беспокойство за дочь. Это неуёмное чувство тревоги. Когда ты должен гордиться ребёнком, но ты испытываешь лишь страх, и винишь себя за это чувство ещё больше. Парень, разумеется, никогда не испытывал такого, но… Это совершенно не значило, что он не мог этого понять.

Они ещё несколько секунд постояли в почтенном молчании, словно отдавая дань мужеству дочери Веры. И пускай девушкой двигали, быть может, совершенно иные причины, сейчас было важно лишь то, что чувствовали они.

А потом Вера обернулась, коротко улыбнулась, перед тем как надеть маску, и ушла. Макс тоже постарался улыбнуться ей, но опоздал, и она этого уже не увидела.

«Тоже что ли пойти работать в красную зону? Может, хоть тогда родителям не будет за меня так стыдно» – думал Макс, натягивая защитные рукава на крылья.

Толстая плёнка, разрезанная по центру, навевала гнетущие ассоциации со входом в морг. Экипировавшись полностью, парень пересёк границу, прошел дезинфицирующие шлюзы, и двинулся дальше по серому коридору к стерильным боксам.

За окном царил светлый день, а здесь казалось, что был поздний-поздний вечер. Такой поздний, что скорее ночь. Белый свет выглядел бледным, отливая на серых стенах, и засело в голове ощущение какой-то тоски. Мимо проходили туда-сюда безымянные люди в белых масках, и по глазам, тому единственному, что можно было различить под пластиком очков, Макс не мог узнать ни одного знакомого лица. Да и сейчас все казались ему одинаковыми. Мужчины, женщины, врачи, медсёстры… Все выглядели смертельно уставшими, и у всех в глазах засела одинаковая серость этих проклятых больничных стен.

Из холла рядом со стерильными боксами даже убрали горшок с цветком. Единственное живое существо, напоминающее, что где-то там далеко ещё существует жизнь. Без него стало совершенно пусто.

– Откроешь мне дверь бокса? – спросил Макс медсестру, что сидела на посту и практически засыпала над огромными стопками новых историй болезней

Услышав обращение, она только вытащила из-за стойки пульт, и её рука шлёпнулась на столешницу вместе с ним. Парень видел, как покраснели от недосыпа её глаза, и она с силой жмурилась, чтобы хоть немного проснуться.

– Спасибо, – он взял со стойки пульт и пошел через шлюзы.

Проходя мимо стеклянной стены, Макс видел девушку. Она лежала на кровати в больничной пижаме и провожала его глазами до двери. Когда он вошёл, она уже сидела на постели. Кажется, совершенно здоровая…

А белый холодный свет безжалостно кромсал тени, теснящиеся по углам палаты.

– Мне только недавно давали лекарства.

– А… да… – парень немного сконфузился, как можно аккуратнее закрывая за собой дверь, – Извини, я не за этим. Как ты себя чувствуешь?

И вновь увидев на лице Лии то же озадаченное выражение, как и в первый день, он поспешил сказать:

– Это я, Макс. Если ты меня ещё помнишь.

Девушка резко скрестила руки на груди:

– Тебя забудешь, похититель в белом халате.

– А-ха, да… – Макс постарался рассмеяться, но вышло не очень, – Так себе получилась ситуация, но вообще-то…

– Но вообще-то, наверное, оно и к лучшему, – закончила за него Лия, и парень остолбенел.

Следующая фраза намертво припечатала его к холодному кафелю:

– А то, если бы я узнала, что тот мужчина был болен, и я, возможно, заразилась, было бы ещё хуже. Так что… Спасибо.

Лия благодарно улыбнулась ему.

– Ну да, – и эта улыбка свалилась на плечи Макса многотонным весом всего бесконечного неба.

Он вдруг почувствовал… Как же это тяжело. Просто находиться рядом с ней, разговаривать, видеть её такой весёлой, и знать… Знать, что через несколько часов она умрёт.

– Ты, может, сядешь? – девушка кивнула на стул, что стоял у постели, и парень был ей невероятно благодарен.

Он поставил стул напротив её постели, сел и поднял на неё глаза. Кровать была высокой, ноги девушки свешивались с неё – стул низким, и сейчас Макс смотрел на Лию снизу вверх. Её крылья, потерявшие немного перьев, на удивление не потускнели и кажется, даже не ослабели. Они были всё такими же белоснежными, мощными и неповторимыми. Между тем, его собственные крылья, перетянутые защитными рукавами, неуклюже упирались в спинку стула, всё никак не находя пазов, вырезанных под них.

– Да я, собственно…

Макс по привычке хотел взъерошить волосы на затылке, но сейчас рука в перчатке наткнулась на капюшон. Это было неприятно.

– Только хотел извиниться за всё. Ну, что тогда сказал. И вообще.

– Эм… Да ничего. Это, я думаю, было для моего блага, – она так спокойно пожала плечами, что парень не поверил, – Я злилась первые пару часов, сейчас уже как-то без разницы. Всё нормально, правда.

– Ну… хорошо, – он опустил голову, упёрся локтями в колени.

Нужно было что-то сказать… Нужно срочно что-то сказать.

«Лия, ты больна! Ты умрёшь через несколько часов! Мне… Мне так жаль, я не хотел!..» – это, и ещё многое другое рвалось сейчас с его языка, но он не мог произнести даже малости. Просто не мог… А даже если бы и нашел в себе сил, то не стал бы. Сейчас он был твёрдо уверен, что о предстоящей смерти лучше… Не знать. И не чувствовать, как выжигается в душе контур будущей дыры.