– Этот.

Взяв её руку, я чувствую сильное напряжение в тонких пальцах. Рваный неровный край ногтевой пластины выглядит ужасно. Обгрызла, что ли? Я не имею права так нагло пялиться на клиентов и, уж тем более, их оценивать, но женщина кажется мне откровенно странной. Она прячет глаза и нервно покусывает нижнюю губу.

Начиная обрабатывать ногти, стараюсь придать голосу максимум деликатности:

– Вы хорошо себя чувствуете? Может, воды?

Женщина вся съёживается и мотает головой. Мне становится жутковато. Вдруг она сейчас начнёт задыхаться? Чёрт, ну почему именно в мою смену?

– Вам нужна помощь? Давайте вызовем врача?

Я обязана была попытаться ещё раз. Клиентка бросает на меня такой взгляд, словно я не проявила к ней участие, а влепила пощёчину. Глаза у неё уже начинают слезиться, нижняя губа неестественно кривится. Припадок какой-то? У меня из головы вылетает абсолютно вся информация с курсов первой помощи. Вот уж чего явно не хватало для полного счастья!

– Нет-нет, я… я… простите, пожалуйста…

Клиентка резко вырывает у меня свою руку, закрывает лицо ладонями и несколько раз судорожно втягивает воздух, отчего плечи её мелко вздрагивают. Я тянусь к телефону, но женщина резко встаёт и выбегает из кабинета.

Пару секунд ошарашенно смотрю на место, где она только что сидела. Бросаюсь к двери. Попытаться догнать её? Пустить по следу санитаров? Явно ведь она засветится на камерах.

Делаю пару глубоких вдохов и считаю до семи, чтобы рационально проанализировать ситуацию.

Человеку явно плохо, и человек явно это осознаёт. При этом он не только не просит помощи, но и добровольно от неё отказывается. Дважды, между прочим. Значит, существуют какие-то причины. А какие именно – уже, в общем-то, не моё дело. Нужно просто уважать выбор человека. Даже если он выбирает смерть от неведомого припадка. Хотя, почему сразу смерть? Я не знаю, к чему приводят подобные приступы. Это просто не моё дело. Вот и всё.

– Скорее всего, она просто плакала.

– Плакала?!

Валерия задумчиво откидывается на спинку кресла и какое-то время молчит.

– Да. Думаю, такое состояние можно назвать истерикой.

Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз со мной случалось что-то подобное. Вроде бы, мне было около пяти лет. Одна из соседок по инкубатору нагло присвоила мою любимую куклу. Помню, я тогда разразилась неимоверным рёвом. После этого случая всей нашей группе рассказали про личные границы и уважение. С тех пор, кажется, у меня не было поводов биться в истерике.

– Весьма нетипичное поведение, на самом деле. Скорее всего, этой женщине действительно нужна помощь. Ты помнишь, как она выглядела?

Подробно описываю внешность своей странноватой клиентки. Валерия что-то помечает в блокноте.

– Точное время её визита назвать сможешь?

Я заглядываю в заметки на телефоне.

– Семнадцать тридцать.

– Отлично. С этим разберутся. Спасибо, что сообщила.

– А это не значит, что я слишком много на себя беру? Комплекс спасателя, или ещё что-то подобное будешь диагностировать?

Валерия улыбается и подливает кипятка в мою чашку.

– Поверь, до комплекса спасателя тебе ещё расти и расти. Нормальная реакция на нетипичное поведение. Лучше скажи мне, что ты чувствовала, когда заметила странности?

– Чувствовала… – я пытаюсь вспомнить, – растерянность, потому что впервые с таким столкнулась. Волнение, потому что не знала, как себя вести. И… наверное, раздражение. Потому что мне совсем не хотелось с этим возиться.

Валерия удовлетворённо кивает и снова что-то записывает в блокнот.

– Как ты можешь описать своё отношение к произошедшему и к ситуации в целом?

– Бред какой-то, – выдаю я первое, что приходит в голову.

Валерия смеётся, а потом пристально смотрит мне в глаза.

– Скажи, ты могла бы её пожалеть?

– Пожалеть? Зачем?

– Не «зачем», а «почему». Людям свойственно в определённых обстоятельствах испытывать чувство жалости.

– Жалость – худшее, что можно предложить человеку и совсем не то, что может помочь. Когда жалеешь кого-то, начинаешь относиться как будто свысока, а это уже неуважение.

– Ты предлагала ей помощь только потому, что этого требует инструкция, верно?

– Ну… да. Разве меня должны беспокоить чужие проблемы?

– Нет, не должны. Это был просто вопрос.

– Твои вопросы всё больше смахивают на допрос с пристрастием.

– Да, действительно. Извини. Я пишу научную работу по обострённым психологическим состояниям, повышенной чувствительности и эмоциональной нестабильности. Не удержалась. Хочешь сменить тему?

– По обострённым психологическим состояниям, повышенной чувствительности и эмоциональной нестабильности? Это как раз что-то про истерики?

– Да, про них тоже.

– И много среди нас таких вот, нестабильных? Раз ты даже работу о них решила писать?

– Вот когда станешь квалифицированным психологом, тогда мы это и обсудим. А сейчас уже я хочу сменить тему.

Валерия закрывает блокнот и откладывает его в сторону. Наша беседа снова сводится к экзаменам, оплодотворению и моему психологическому состоянию. Какое-то время я ещё ощущаю непонятное напряжение, но после медитации меня отпускает.

Вечер снова обрушивается на плечи мерным ритмом часового механизма. Город, даже засыпая, продолжает куда-то спешить. Встраиваюсь в его ритм с одной только целью – поскорее добраться до дома. Давно у меня не было таких занимательных выходных.

Жизнь прекрасна, когда идёт по давно утверждённому плану. С этой позицией кто-то может поспорить, но в моём случае – совершенно безрезультатно.

К концу мая я получаю заслуженный документ о высшем образовании и без особенного энтузиазма заталкиваю его на одну из самых дальних полок. Очередная отметина в списке бесполезных жизненных достижений.

Не проходит и недели после официального освобождения от вузовского пафоса, как на почту прилетает оповещение о приближающемся оплодотворении. Что ж, от окончательной свободы меня отделяют всего девять месяцев исполнения долга перед отечеством.

– А тебе после этого, ну… можно будет? – спрашивает Тим, застёгивая молнию на джинсах.

– Первое время – точно нет. А потом, говорят, по показаниям. Я позвоню. Тебе – первому.

– Окей, буду ждать… с нетерпением, – последнее слово он протягивает, как мартовский кот. А потом наклоняется и медленно целует меня в шею.

– Я учту, – смеюсь, уворачиваясь, – иди уже, герой-любовник!

Тим выпрямляется и шагает к двери. Остановившись в проёме, оглядывается, впивается в меня взглядом.

– Ну, давай, это… Удачи там завтра, да? Или чего нужно желать?

– Удача сойдёт. Спасибо. Пока-а-а, – вскакиваю с дивана и шутливо выталкиваю парня из комнаты, – до новых встреч, приходите ещё, будем рады увидеть вас как-нибудь в другой раз.

– Вот же язва, – улыбается Тим, привычным жестом открывая замок на входной двери, – давай, держи в курсе, жду приглашения.

Едва на лестнице затихают шаги, где-то в спальне начинает звонить телефон. Иду на звук надоедливого рингтона. Обнаруживаю гаджет на спинке дивана, мельком смотрю на экран и торопливо отвечаю на звонок:

– Привет, Валер. Извини, на сообщение не успела ответить. Завтра не могу. И вообще, в ближайшее время не могу – завтра иду на оплодотворение. Сорян.

– Отлично. Теперь я знаю имя одного из твоих партнёров, – вперемешку со смехом до меня доносится голос психолога.

– Ой…

В недоумении смотрю на экран телефона. Ну конечно, Валера и Валерия – почти одно и то же. По всей видимости, звонок психолога в десятом часу вечера моё подсознание решило заменить чем-то более вероятным.

– Не удивляйся, это стандартная схема перед процедурой. Звоню узнать, как ты.

– А… ого… нормально всё.

– Я и не сомневалась. Но если вдруг волнуешься, или есть ещё какие мысли, можем обсудить.