1988 год, Рязанская область, деревня N.

Я сидела на полу перед телевизором и с восторгом смотрела, как на экране с трепетом в голосе от нахлынувших чувств пела российская Мадонна – Алла Пугачева. Ей подпевал Владимир Кузьмин. На сцене они смотрелись красиво, ярко и броско. Казалось, что эти двое растворяются друг в друге от любви.

Это завораживало меня и заставляло мечтать, что когда-нибудь я тоже буду вот так же петь со сцены. Мне будут аплодировать и дарить шикарные цветы. Люди станут скандировать мое имя и дожидаться после концерта, чтобы получить автограф.

А пока я подпевала им и не замечала ничего вокруг:

– «Этот счастливый праздник паденья

Головы им вскружил.

Только вернуться снова на небо

Не было больше сил.

Две звезды – две светлых повести,

В своей любви, как в невесо-о-о-о-о-омости», – от души пропела, жестикулируя руками.

– Кузьминишна, – одна из старух, сидящих на высокой старой кровати, ткнула в бок мою бабушку, – Твоя-то, небось, артисткой будет. Вон, как выпевает. Не хуже самой Пугачевой.

– Ай, – отмахнулась от знакомой пожилая женщина, – Что ты глупости, Клавка, несешь! Какие артистки? Тут дай, Боже, сил, чтобы вырастить ее, поставить на ноги, да дать в руки хлебную профессию. А потом уже пусть хоть в артистки, хоть в артиллеристки идет.

– Ну как же? Вот Пугачева деньги загребает лопатой, и Любка твоя будет так же, – включилась в разговор третья старушка.

– Не забивайте ребенку голову вашими глупостями! – разозлилась бабушка, – Пусть школу закончит, да в училище пойдет. Парикмахером будет или швеей. Всегда заработает себе на кусок хлеба с маслом и сыром.

– А я все равно, бабушка, стану актрисой. Или певицей, – я обернулась и показала им язык, – Буду разъезжать по заграницам и ходить по красной дорожке. А ты будешь везде меня сопровождать.

– Дитятко ты мое, еще не разумное, – бабушка изо всех сил постаралась сдержать слезы, – Конечно, я всегда буду с тобой рядом. Единственная радость – это ты у меня осталась.

– Ну, хватит, Ефросинья, хватит, – погладила ее по плечу подруга, – Не разводи при ребенке сырость. Твою дочь с зятем уже не вернуть.

– Любаша, сходи в огород, нарви малины и черной смородины, – попросила меня другая старушка, видя, что Ефросинью охватывают очередные рыдания.

Я послушно поднялась с пола, вышла из ветхого деревянного дома на улицу и весело спрыгнула с крыльца. Моя жизнь была прекрасна тогда. Никаких забот и печалей. Семь лет – это чудесный возраст, когда можно наслаждаться жизнью. Вот только… последнее время происходило что-то странное, чему я не могла найти объяснений.

Родители каждое лето отправляли меня к бабушке, пока сами разъезжали по экспедициям. Вот и в этот раз я очутилась в любимой деревне под Рязанской областью. Маленькое село, расположившееся, как и другие, вдоль основной трассы. Чтобы доехать до райцентра – небольшого городка нужно было час трястись в старом душном автобусе.

И этим летом я с удовольствием приехала к бабушке, ожидая, как мы с ней будем ходить на речку, собирать в лесу ягоды, но вместо этого…

Я оказалась еще слишком мала, чтобы осознать, почему моя бабушка стала так часто плакать, перечитывая официальное письмо с пометкой «КГБ». Сначала в доме появились какие-то незнакомые люди в деловых костюмах, а после любимая бабуля слегла с сердцем. Помогали ей прийти в себя всей деревней.

С тех пор в нашем доме, уже с месяц как, почти поселились две лучшие бабушкины подруги, помогая по хозяйству и приглядывая за мной.

На мои вопросы о том, что случилось, пожилые женщины, утирая слезы, всегда говорили, что все хорошо или уходили от ответа. Поэтому правду я узнала чуть позже, когда стала немного старше.

А в деревне для ребенка не жизнь была, а раздолье. Хочешь, гоняй кур с соседскими мальчуганами, а хочешь, исследуй запрещенный берег реки с теми же мальчишками. Занятие всегда найдется.

Я отрывалась, как могла, не желая возвращаться в Москву. Бегала по лесу, срывая ягоды, в тайне купалась в речке, но самым излюбленным было встать возле сарая на пень, взять в руки палку и петь во весь голос, распугивая скотину. Я закрывала глаза и представляла, что стою на сцене, а передо мной огромный зал со зрителями. Мне громко аплодируют, просят на бис и дарят охапки цветов.

Я была уверена в своем таланте, ведь родители и бабушка с подругами восхищенно ахали, заслушиваясь моим пением. Они всегда поощряли мои «выступления» и в конце старались угостить вкусной шоколадной конфетой.

Но помимо музыкальной карьеры, я всерьез грезила сниматься в кино, как гениальная Наталья Варлей. На это можно сказать лишь то, что мало кто в семилетнем возрасте точно представляет, кем хочет быть. Мне хотелось славы и известности.

Но у моей судьбы были свои планы…

1998 год. Поступление в театральный вуз.

– Не пущу! – кричала моя бабушка, – Любка, чего ты в этой Москве не видела?

– Бабуль, – я в сотый раз взялась объяснять ей, – Я туда хочу поехать не на гулянки, а на учебу. Поступлю в ГИТИС или Щуку. Я хочу стать актрисой!

– Актрисой она станет, как же! Держи карман шире! Там таких, как ты, наивных дурочек, сотни в очереди стоят.

– Я все равно поеду, уж не буду в парикмахерское училище поступать.

– А могла бы, – пожилая женщина шутливо замахнулась рукой, – Чем не профессия? И ездить никуда не надо. Сердце мое хоть за тебя не будет так переживать. Всегда рядом будешь, под присмотром. Работать потом устроишься в районный центр.

– За три копейки в месяц? Много я парикмахером настригу, баб? Я жить хочу, понимаешь? Жить, а не выживать в деревне этой!

– Жить она хочет, – ворчливо передразнила меня бабушка, – А чего ж училась-то через пень колоду? Кто виноват, что с твоими знаниями, только в ПТУ и идти?

– Ой, баб, прекрати. Зато я лучшая в нашем театральном кружке! Могу сыграть Катерину из Островского с закрытыми глазами.

– Дурочка, – ласково произнесла бабушка, – Провалишься на своих этих вступительных, а потом год потеряешь. Что делать станешь?

Такие разговоры в нашем с бабулей доме последнее время проходили регулярно. Я закончила школу с половиной троек в аттестате. Мне просто было не интересно учиться.

Для себя я находила этому объяснение, что после смерти родителей мне пришлось остаться в деревне под Рязанской областью у бабушки. Она перевела меня в сельскую школу, и как могла пыталась растить одна на крохотную пенсию.

Моими родителями были археологи, работающие на секретных раскопках нашей необъятной страны. Они уже давно находились под патронажем КГБ, и когда я родилась, родителям временно выделили ведомственную квартиру.

Так получилось, что в очередной своей экспедиции, они погибли. Произошел обвал грунта, в результате которого под землей скрылась вся их команда. Спасти никого не удалось, к сожалению.

После случившегося квартиру в короткий срок отобрали, и мы с бабушкой уехали обратно к ней под Рязань. Делу о гибели археологов был присвоен гриф «секретно» и за нами первое время даже присматривали (следили) агенты КГБ. Бабушка после этого сильно сдала и ходила везде, оглядываясь и боясь сболтнуть лишнее.

Я училась вместе с деревенскими ребятами и очень скучала по своим московским друзьям. Здесь мне все не нравилось. Первое время закатывала бабушке истерики, не понимая, что своим поведением ухудшаю ее состояние.

Спустя пару лет до меня дошло, что она – единственный родной и любимый человек, оставшийся в моей жизни. С тех пор я была всегда добра с ней и старалась слушаться. Вот только интереса к знаниям не было ни малейшего.

Когда я была в пятом классе, в нашу школу из Москвы откомандировали Наталью Николаевну. Она стала нашим новым учителем по литературе. По ее инициативе вскоре открылся театральный кружок, куда я с радостью и вступила.