Так «работал» в полковой разведке Туман, носивший порядковый номер 11 471.

Вот выдержки из наградного листа на вожатого Л. В. Бакланова:

«13.07.1944 г. Скрытно провел разведгруппу в тыл немецкого батальона.

26.07.1944 г. Первым форсировал реку Сан, уничтожил двух часовых, после чего автоматным огнем прикрывал переправу.

30.07.1944 г. Первым форсировал Вислу и уничтожил пулеметный расчет.

30.07.1944 г. На плацдарме за Вислой с рядовым Е. Черкяевым отбил контратаку, уничтожив десятки гитлеровцев. Был ранен, но продолжал сражаться…»

В наградном листе о Тумане не упоминается. Однако собака всегда была рядом со своим хозяином, готовая выполнить любой приказ.

(Сорокин В. След «волка». — М., 1990)

Миноискатели

Там, где проходили минеры 37-го отдельного батальона собак-миноискателей, устанавливался специальный знак. Придумал его командир батальона Александр Павлович Мазовер. Деревянная дощечка с нарисованными на ней торчащими собачьими ушами внушала доверие. Тем более, что ниже слова «Разминировано» указывалась фамилия вожатого и номер подразделения.

До войны Александр Павлович жил и работал в Москве. В клубе служебного собаководства Осоавиахима познал все тонкости обращения с четвероногими друзьями. Война застала Мазовера в должности старшего инструктора по собаководству Центрального совета Осоавиахима. Как только пробил час, Александр Павлович ушел в армию и по ходатайству полковника, ныне генерал-майора в отставке, Григория Пантелеймоновича Медведева был направлен в Центральную школу военного собаководства, интенсивно готовившую для фронта необычные подразделения.

Вскоре Александр Павлович был назначен командиром 37-го отдельного батальона. Здесь собакам давали «вторую специальность» — учили искать мины по запаху тола и натянутой проволоки. Четвероногие охотно овладевали «смежной» профессией, хотя, конечно, и не подозревали, что многим из них новая специальность спасает жизнь. Одно дело — броситься под танк, другое — искать мины. Разумеется, и здесь собака могла легко погибнуть, но только в том случае, если проявляла небрежность, не умела уловить запах или же пренебрегала им. Тут, как и любому минеру, собаке можно было ошибаться лишь один раз.

Были ли потери в этом батальоне, оставившем позади тысячи опасных верст? Были. Но незначительные. Четвероногие работали аккуратно.

(Сорокин В. След «волка». — М., 1990)

Урбаз

Он не кидался навстречу пуле — зачем? Напротив, старался пробежать там, где реже свистят осколки и пули не поднимают фонтанчики. Однако и слишком осторожничать — не в его натуре. В иные моменты он был смел до безрассудства. Впрочем, кто же не рискует на войне?

Все жарче разгорался бой. Взрывы мин, снарядов, бомб поднимают в воздух фонтаны земли. Урбаз сидит пока в траншее, ему строго-настрого запрещено выглядывать из окопа. Тем не менее, он пытается встать на задние лапы и посмотреть, как там развиваются события. Однако вожатый — рядовой Алексей Кют — строго приказывает: «Сидеть!»

Уже который час рота капитана Сергеева, попавшая в окружение, отбивает атаки, патроны и гранаты на исходе, телефонная связь прервана. Все реже стреляет Алексей Кют — бережет патроны. Вот-вот его должны вызвать к командиру роты. Но проходит пять, десять минут — вызова нет. Ротный, пригибаясь, сам идет по траншее.

— Вот донесение. Отправь с Урбазом в штаб полка. Быстро!

— Есть!

Алексей вкладывает донесение в портдепешник, пристегнутый к ошейнику. Все готово, собака знает — сейчас последует команда, и она, стремительно выскочив из окопа, побежит, петляя, на восток. Хозяин хлопает ее по мохнатой спине и, произнеся «Пост!», помогает выбраться наверх.

Голос боя над траншеей куда грознее и отчетливее, нежели в уютном окопе. Впрочем, Урбазу некогда рассуждать об этом, он со всех ног бросается к лощине. Хотя и неглубока она, да и коротка, откровенно говоря, но все-таки бежать там безопаснее. Он благополучно миновал лощину и, оказавшись вновь на ровном поле, пополз.

Просвистели над головой пули. Ах, как трудно ползти — у человека это лучше получается: он может ползти и на локтях, и по-пластунски. Тем не менее, собака ползет вперед, пока не оказывается в другой лощине. Теперь самое опасное позади. Это Урбаз знал по прежним вылазкам. Он вскочил на ноги и побежал. Лощина привела его в овраг. Вдруг до него донеслась чужая речь. Урбаз остановился, лег. Долго ждать нельзя. На пути чужие, значит, надо сделать крюк. Он побежал по склону вверх, однако и здесь услышал врагов. Что делать? Урбаз стал спускаться. Не доходя метров пять до дна оврага, увидел мелкий кустарник и решил бежать этим путем — хотя и ненадежная маскировка, но все-таки лучше, чем ничего. Кустарник тянулся вдоль всего оврага. Урбаз побежал, лучше сказать, осторожно пошел, стараясь не шуметь. Приходилось то и дело петлять, обходить опасность стороной. Уж очень много было в овраге людей с чужим запахом и незнакомой гортанной речью.

Незаметно спустились сумерки. Там, наверху, еще светло, а здесь, среди крутых склонов, ночь уже махнула темным крылом.

А овраг все шире, шире. Но что это? Впереди костры. И там, наверху, тоже… Шерсть поднялась на загривке. Урбаз, тихо ворча, лег, подождал минуту, другую, будто раздумывая, что делать в такой ситуации. Возвращаться строго-настрого запрещено. Надо идти на пост, то есть в штаб полка.

Урбаз вскочил и со всех ног бросился по прямой. Гитлеровцы приняли его за волка, шарахнулись во все стороны, открыли беспорядочную стрельбу. Раздались крики и стоны раненых. А виновник всей этой кутерьмы, благополучно проскочив огневую черту, уже оставил овраг далеко позади и через час был в штабе.

Совсем немного дали передохнуть собаке — всего тридцать минут. Полковник связался по телефону со штабом дивизии, переговорил, что-то уточнил со своими офицерами, и вот пес возвращается в свою роту. Ночью он без особых приключений добирается до места. Рядовой Алексей Кют, вынув из карманчика записку полковника и передав ее командиру роты, ласково треплет собаку.

А в полночь залп «катюш» разметал фашистов, донеслось громкое «Ура!». Поднялись в атаку оставшиеся в живых солдаты, сержанты и офицеры окруженной роты. Дрогнули враги, побежали. И первым их настиг Урбаз. Выбрав самого толстого, тяжело пыхтевшего гитлеровца, с рычанием вскочил на широкую спину и вцепился в шею. Гитлеровец упал, автомат покатился в сторону. А Урбаз, не теряя времени, погнался за усатым капралом, сумел увернуться от пистолетного выстрела и, грозно рыча, кинулся на него.

Вскоре пес выпрыгнул из окопа и помчался вперед, победно подняв хвост…

(Сорокин В. След «волка». — М., 1990)

Часть III

Охота

Охота в средние века

В средние века, в эпоху феодализма, расцветает слава охотничьих собак. Короли и герцоги, бароны и графы содержали охотничьи своры, в которых насчитывались многие сотни голов. Например, граф Гастон де Фуа, автор манускрипта об охоте с собаками, даже в путешествие брал с собой до полутора тысяч четвероногих охотников. Так было во Франции в XIV веке.

Но и Азия не отставала от Европы. Венецианский землепроходец Марко Поло рассказывал, что у великого хана Хубилая, завоевавшего Китай, два брата были заядлыми охотниками, каждый из которых имел более двух тысяч охотничьи мастифов. Сам же великий хан выезжал на охоту в сопровождении двух тысяч охотников и десяти тысяч охотничьих собак. Можно себе представить, сколько было гама и лая!

Обилие собак в охотничьих сворах в средние века объяснялось, видимо, тем, что в те времена, когда еще не было огнестрельного оружия, для травли серьезного зверя требовалось большое количество псов. Велики были среди них и потери. По данным французских средневековых хроник, при охоте на кабана, устроенной в XVI веке дворянином Жаком де Фулу, в своре от полусотни собак в живых осталась лишь дюжина. А поэтому, как и средневековые рыцари, особо ценные псы облачались псарями в специальные латы и кольчуги…