Вообще, похоже, лишь сознанию свойственно в буквальном смысле существовать во времени, т. е. иметь некую временную протяженность. Прошлое, равно как и будущее, можно найти только в сознании. Все же окружающие нас предметы существуют исключительно в настоящем.
Предположим, проходя через пустынную местность по каменистой тропе, я сдвинул один из камешков в сторону. «Знает» ли теперь этот камень, что раньше он занимал другое положение? Более того, может ли хоть кто-нибудь или что-нибудь в целом мире засвидетельствовать это вместе со мной (притом что никаких сколов или царапин на камнях и даже следов на земле в результате моего действия не осталось)? Кажется очевидным, что камень, лежащий на прежнем месте, впредь будет существовать только как факт моего сознания.
С этой точки зрения можно утверждать, что все материальные объекты — а значит, и весь материальный мир — «не помнят» своего прошлого. Та же глина, приняв некую форму, существует в ней, не отличая ее от прежних своих форм, «не помня» о них. И если исследовать эту глину любыми доступными способами, мы не сможем установить, каковы были ее предыдущие состояния (да и были ли они вообще), основываясь исключительно на ее состоянии в данный момент.
Сознание же содержит в себе свои предыдущие состояния. Можно даже сказать, что наше настоящее есть, в сущности, сумма прошлого.
Первое, что здесь нужно отметить: поскольку восприятие несколько запаздывает относительно воспринимаемого события, то мы, по сути, всегда имеем дело с прошлым, с тем, что происходило в предыдущее мгновение (для аналогии можно привести романтический образ: свет погасшей звезды). Кроме того, есть и другое, более важное соображение.
Рассмотрим механизм работы сознания. Допустим, я вижу перед собой стол. При этом акт моего сознания не является простой констатацией: «Стол». Он всегда содержит подлежащее, т. е. в данном случае: «Я вижу стол». Еще точнее: «Я осознаю себя видящим стол». (Неважно, что ничего такого не произносится даже мысленно; то, что ощущается, вполне корректно передается этими словами.) То есть любое восприятие всегда включает в себя ощущение нашего «я», вернее, является дополнением к нему. В сущности, в этом и выражается тождество сознания и самосознания.
А что такое «я»? Представляется, это весь наш предыдущий опыт, взятый как единое ощущение. Возвращаясь к начатому примеру, более детально работу сознания можно «расшифровать» так: «Я, который мгновение назад смотрел в окно, а до того решил через полчаса пойти обедать, у которого болит ушибленное вчера колено, который в силу своей профессии занимается тем-то, которого зовут так-то и т. д. и т. п., — сейчас вижу перед собой стол». Таким образом, сознание настоящего момента представляет собой осознание прошлого опыта, дополненного новым ощущением (тут же становящимся фактом прошлого), т. е. повторное его переживание; и прежде всего тех его составляющих, которые акцентируются в силу своего длительного постоянства, либо интенсивности проявления, либо же некой ассоциации с этим новым ощущением.
Теперь вспомним то, о чем говорилось в предыдущих главах. По некоторым своим свойствам сознание полностью подходит под описанный ранее геометрический образ четырехмерного «вектора» проявленной материи. Способность сознания продолжительно расширяться во времени, сохраняя свое условное единство, позволяет его уподобить тем материальным первоэлементам, из которых «соткано» актуальное бытие.
Чтобы убедиться в правомерности такого уподобления, рассмотрим еще одно свойство сознания. Это уже упоминавшаяся обратная связь, или способность к самодвижению.
Все предметы движутся так или иначе под воздействием внешних сил, но человек существует по другим законам. Правда, в эпоху становления материализма было принято давать механистическое истолкование всякому человеческому действию, объясняя его объективными, преимущественно внешними, причинами. Однако рассмотрим простой пример.
Предположим, прогуливаясь по улице, я вижу своего знакомого. В одном случае я устремлюсь ему навстречу (допустим, желая спросить о давнишнем долге), а в другом — в противоположном направлении (если это я — его давний должник). Получается, что тот же самый зрительный образ, одно и то же давление света на сетчатку глаза может вызвать диаметрально отличающиеся реакции сознания. Это говорит о том, что помимо внешних факторов деятельность сознания определяется собственными причинами.
Давайте еще раз проанализируем процесс мышления — теперь с точки зрения его динамики. Любое внешнее воздействие вызывает реакцию сознания, которая тут же сама становится предметом для последующей реакции и т. д. Это похоже на бесконечную череду отражений в стоящих друг напротив друга зеркалах. Но на самом деле «зеркало» здесь только одно, что следует из единства сознания. Соответственно, описываемый процесс должен быть не пассивным отражением некоего внешнего объекта, а активной реакцией, которая в свою очередь вызывает дальнейшую активность, и в результате мы получаем непрерывный ряд порождающих друг друга трансформаций.
Итак, самосознанию свойственно самодвижение. А это тот самый принцип, который лежит в основе всей эволюции материального мира. Что характерно, в чистом виде мы его нигде больше не обнаруживаем, т. е. только в сознании и материи в целом. Это свидетельствует о фундаментальности и, в известном смысле, «примитивности», простоте субстанции сознания.
Необходимо пояснить, что под сознанием здесь понимается прежде всего то, что выступает в качестве нашего «я». Для этой основы нашей личности существует привычное всем название: душа (или же дух — в христианской традиции, ум — в неоплатонизме). Личность человека с ее повседневными переживаниями является лишь временной оболочкой души или, в свете сказанного ранее, одной из ее составляющих. Что же касается биологического механизма, с помощью которого душа проявляет себя в этом мире, то он связан с ней еще более опосредованно.
Некоторые случаи серьезных повреждений отдельных участков и даже целых полушарий мозга, не сопровождающиеся пропорциональными изменениями сознания, кажется, подтверждают последний тезис. Пожалуй, самый известный из них произошел с Луи Пастером, выдающимся французским химиком и микробиологом, совершившим свои наиболее значительные открытия после того, как он перенес инсульт, повлекший за собой практически полное поражение одного из мозговых полушарий. Это можно объяснить компенсаторной деятельностью мозга и его так называемой пластичностью, но в таком случае вызывает удивление чрезмерная «избыточность» мозгового вещества, нерациональная с точки зрения обеспечения работы сознания.
Главный вывод, который можно сделать из всего вышеизложенного, — это бессмертие души как основного элемента бытия. Причем это не то бессмертие, которым нас «утешал» Циолковский, приписывая его атомам, из которых мы состоим и которые продолжат свое существование после нашей смерти, перейдя в другие материальные тела[7]. После смерти и распада тела сохранится во всей целостности наше «я».
Почти каждый из нас, особенно в молодости, интуитивно чувствует это и подсознательно не верит, что он смертен, несмотря на очевидные тому доказательства, даже будучи свидетелем смерти других людей. Достоевский, отличавшийся повышенной чуткостью к нюансам человеческой психологии, писал об этом так: «Мысль, что Я не может умереть, не доказывается, а ощущается, ощущается как живая жизнь… раз сказав: я есмь, я не могу допустить себя, что я не буду, не могу никак»[8].
Дело тут не в том или по крайней мере не только в том, что наше мышление слишком косно и не способно полностью принять очевидный факт, кардинально отличающийся от предыдущего опыта. Человек не может не ощущать в себе, пусть хоть и смутно, нечто неизменное, словно бы противостоящее этому изменчивому миру, где все претерпевает постоянные метаморфозы. Причем человеческая личность не составляет исключения: меняются ее знания, вкусы, взгляды на жизнь, даже черты характера и привычки. Однако стержень этой личности — наше «я» — во всех изменениях остается тем же.
