Что двигало ей в этот момент? Она не смогла бы ответить на этот вопрос. Эмоции захватили, вдруг, внезапно. Глядя на мусорку за окном, ей резко захотелось убрать этот бардак из ее жизни. И в первую очередь это касалось ее сожителя, мирно почивающего на старом, продавленном диване. Но начать она почему-то решила с палисадника, дав себе еще немного времени на размышление.

Друзья неспешно дошли до магазина, долго разглядывали прилавок с молочкой. Кефира, как в детстве, в стеклянной таре не нашли. Выбор пал на продукт в пакетах. Что тоже навевало воспоминания, уносило в прошлое.

– Если следовать твоей концепции, мы сейчас порождаем некий сбой программы. – Высказался Ванька на кассе.

– Ну я так предполагаю. – Осторожно заметил Сергей.

– Моя концепция звучит примерно так, – продолжил он, когда уже вышли на улицу.

– Совершая каждый день одни и те же дела, поступки, живя по привычке, ты живешь в рамках прописанной программы. И иногда просто виснешь. День проходит за днем, и ты даже не помнишь, чем были наполнены эти дни. Просто функционируешь. Но стоит тебе волевым усилием сделать что-то необычное для тебя, как система начинает перенастраиваться и в изменениях мира это можно заметить.

– Что-то я не вижу никаких изменений – Сказал Иван. Ему очень захотелось домой. И разговор этот, и вся эта дурацкая ситуация уже не веселили. Он нес злополучный кефир, чувствуя себя уже дураком.

Перед подъездом резко встал, взгляд зацепился за яркое красное пятно, торчащее за крашеной в зеленый цвет оградкой.

– Эт что такое? – Изумленно присвистнул. -Смотри Серый, еще утром тут окурков гора была, мусора всякого. Это как так? Мы же в магазине минут пятнадцать всего были, пока туда-сюда. – Изумленный друг посмотрел на пакет в руке, потом вытянув шею разглядывал цветок в горшке, бодро торчащий в середине абсолютно чистой, весенней земли с еле пробивающейся травкой, несмело тянувшейся к синему небу.

– Мусор где? – Ванька не унимался.

– Не знаю. – Серый закурил, пуская дымные кольца вокруг себя. -Не знаю Вань. Но именно об этом я и хотел тебе рассказать, Вань. Сдвиг в программе. Причем в твоей. Я и мусора не видел и икебана эта мне не интересна. Это твой сбой, тебя зацепило.

– Я теперь пива опять хочу. – Хмуро пробурчал Ванька и отправился в подъезд. Выкинув кефир в помойку рядом с палисадником, он открыл дверь, пропуская вперед друга.

Триумф. Восторг. Слава.

Момент, к которому она шла всю свою жизнь. Вот – эта самая секунда, когда, зардевшись от счастья, Аврора опускает лицо в огромный букет цветов, подаренный только что ее поклонником. Розы, хризантемы, какие-то красивые веточки немного щекочут нос и покрасневшие щеки, пряча в свой аромат счастливую улыбку новой звезды сцены.

Кто в ту минуту мог ей сказать, прошептать тихо на ушко, предупредить, что именно этот миг станет самым большим кошмаром в ее жизни, всего через какой-то там год? Что, просыпаясь утром от собственного крика, в слезах, она раз за разом будет вспоминать один и тот же сон? Что, именно эти мгновения ее жизни, этот букет, эта опера, эти секунды, будут преследовать в ее в темной безголосой ночи.

–Как странно устроена жизнь – Думала Аврора поутру, освободившись от липких оков ночного кошмара. -То, что так вдохновляло, радовало и придавало сил, сегодня убивает. Медленно и изощренно.

– Как можно взять и забыть свою жизнь? Перечеркнуть все, до того страшного момента, когда она из молодой звезды в одночасье стала никем?

Воспоминания преследовали, шли за ней как тень, день за днем, в ее голове.

На чтобы не упал ее взгляд, все возвращало в прошлое. И с каждым днем это прошлое рисовалось ей счастливее и счастливее по сравнению с унылой реальностью. Если раньше она жила – то сейчас просто существовала. Без чувств, без эмоций, проживая день за днем, не ставя себе планов на будущее. Привычка жить прошлым прочно вошла в жизнь, отравив каждый день ее существования.

Иногда Аврора словно бы просыпалась, оглядывалась по сторонам, изучая свою новую реальность. Она замечала, как постепенно осталась без профессии – все, что связывало с театром, приносило невыносимую душевную боль. Театр был покинут навсегда. Осталась без поддержки многочисленных знакомых и подруг, которых оказалось привлекала только ее яркая сторона. Шуршащая обертка, усмехалась про себя Аврора. Яркая, как обертка вкусной конфетки, она манила к себе людей своим блеском, энергией успеха, благополучием. А в горе – осталась совсем одна.

Осталась без средств к существованию, так как былые гонорары уже просочились песком сквозь пальцы на ту, прошлую, благополучную жизнь. Только эта маленькая квартирка, купленная во внезапном порыве, почти в центре города, выбранная из многих вариантов из-за красивого вида из окна, на старый двор – вот и все что она успела приобрести для своего будущего

Как испорченную игрушку выкидывает, наигравшись забалованный ребенок, так и ее, без сожаления и извинений выкинуло былое общество, вычеркнуло из записной книжки, признав существом потерянным и несчастным. Где все эти ухажеры и подруги, что вились вокруг, звонили, стучали в дверь в ночи, приходя с шампанским и очередными историями. После известия о ее горе, эти люди сделались сразу слишком занятыми, слишком холодными, оставив ей только одиночество и резкую боль разочарования. Она стала чувствовать себе отверженной своим привычным обществом, изгнанной не только из-за кулис, но и с подмостков, сметенной, как старая пыль, забытой тут же.

Жизнь хрустнула, как тонкая сухая веточка, сломалась, подарив только остатки воспоминаний и ненависть к собственному телу, что так предательски подвело. Не справилось с болезнью.

Свой Золотой голос – как называли его критики, она потеряла бесповоротно и навсегда. Сначала она чувствовала излишнее напряжение в связках после выступлений. Потом резко, на сцене, связки порвались, оставив хрип, бесчеловечный вой, ужас и боль, бесконечный страх. Безуспешная операция поставила точку – Авроре больше не петь. Приговор звучал, как удар по лицу, по телу, по всему ее существу, что еще вмещало талант и огромную самоуверенность. Дрожащей рукой, она поправила волосы, пробежалась по складкам модной юбки, одним этим движением показав врачу свою растерянность от услышанной новости.

С этого момента началась новая жизнь, наполненная отчаянием и болью, разочарованием и ненавистью.

Маленькая Юлька, щуплая, как все второклассницы, бежала к двери кабинета музыки. Звонок уже прозвенел, а ей так надо было успеть занять свое место рядом с любимой учительницей и конечно, роялем. Урок музыки был для Юльки настоящим школьным волшебством. Она вставала рядом с инструментом, закрывала глаза и запевала. Голос уводил в даль, туда, где заснеженные вершины, или цветущий май, где светит яркое солнце и нет ничего в мире более важного и интересного.

В конце года, Елена Константиновна, после долгих раздумий решилась все-таки вмешаться в судьбу ученицы из второго «А». Своих детей у Елены не было, как не было и мужа, всю свою любовь молодая учительница музыки вкладывала в своих учеников и дела школы. Подумав – передумав разного, обсудив сама с собой возможные последствия своего шага, Елена Константиновна приняла решение и отправилась на родительское собрание второклассников. Она пришла уже под конец собрания, дождалась окончания и отвела в сторонку Юлькину мать. Долго объясняла этой простой женщине, что у нее неимоверно талантливая дочь, что девочку необходимо учить музыке, развивать голос. Предложила свою помощь в поступлении в местную музыкальную школу.

Юлька помнила, как встретила мать, возвращавшуюся с того собрания. Она играла с подружками во дворе дома весь вечер, поджидая новостей, волнуясь, что будет опять отругана за математику и может даже оттаскана за тоненькие косы. Робко подошла к матери, несущей в авоське домой нехитрые продукты, купленные по пути.

– Это ж что удумала училка то? Пианину может еще захочет? Где я поставлю эту пианину? Да и не надо нам того? Правда Юльк?