На балы ее привозил немолодой уже князь Николай Эмпедоклович Пустовойтов. Он был известным шаркуном в светских гостиных, безоглядно прожигавшим не только фамильное наследство, но и состояние сгоревшей от чахотки жены. У князя был лучший на Ветроградской стороне особняк, великолепный выезд, самые причудливые в городе парики и гигантская свора борзых, на прокорм которых уходило больше денег, чем на годовое жалование всех чиновников уездного города. Николай Эмпедоклович с удовольствием принял на себя заботы о юной красавице, поселил ее в одном из своих домов на Корабельной набережной и назначил небольшое, но приличествующее денежное содержание. Досужие языки уверяли, что благотворительность князя не бескорыстна, но это были лишь грязные сплетни.
Колеса золоченой кареты Пустовойтова гремели по торцам мостовых, мягкие рессоры и набитые гагачьим пухом бархатные подушки делали тряску для седоков почти неощутимой. Румяный, надушенный, утопающий в кружевах князь мирно дремал напротив Аси, которая, отогнув занавеску, всматривалась в проплывающие мимо вечерние улицы. Прохожие – мастеровые, служанки с корзинками, мальчишки, отставные военные – провожали экипаж любопытными взглядами. Красноватый в закатных лучах блеск позолоты, алые плюмажи на головах лошадей, громадного роста кучер, усы которого были настолько длинны, что, казалось, перегораживали мостовую, являли собой зрелище необыкновенное даже для привычных ко всему ветроградцев. Зевакам было невдомек, что прелестная девушка, чей силуэт виднелся в окне кареты, вовсе не рада их любопытству.
Неясное предчувствие томило Анну Болотную. Ей казалось, что этот роскошный рыдван, построенный в далеком Париже в стиле Людовика XV, влечет ее вовсе не на бал, а в хитро устроенную западню. Откуда взялось это предчувствие, Ася не могла бы сказать с полной уверенностью. Оно складывалось из множества мелочей. Во-первых, она получила персональное приглашение от самого генерала. Обычно такой чести бедная сирота не удостаивалась. Приглашали покровителя, а уж тот брал ее с собой, как берут дорогую, усыпанную сапфирами и изумрудами табакерку, дабы невзначай вынуть ее из кармана во время партии в вист. Во-вторых, модистка прислала изумительной красоты бальное платье, которое Асе пришлось впору. Кто оплатил дорогую ткань и пошив, миловидная приказчица, помогавшая девушке с примеркой, не знала или не имела права сказать. В-третьих, накануне бала Ася опять увидела во сне железные крючья, свисающие из-под потолка, булькающие в ретортах жидкости и холодный взгляд сквозь увеличивающее стекло.
Что бы ни случилось на балу у Моргенштерна, она должна быть к этому готова. Так решила для себя Ася. С детских лет научилась она пользоваться своей красотой и теперь намеревалась применить это свое умение в полной мере. И не только – красотой. В фижмах можно было при желании спрятать все что угодно. Даже – небольшой мизерикорд. Теперь незаконнорожденная девица Анна Болотная была во всеоружии, но тоска не отпускала. Она думала о собственной будущности. Что может ждать бедную сироту, содержанку богатого вертопраха, лишь благодаря редкой своей красоте имеющую доступ в высший свет Ветрограда?.. В лучшем случае – удачное замужество. Не по любви. Любовь – это самоубийственная роскошь в тех кругах, где ей приходилось вращаться. А в худшем?..
О худшем думать не хотелось. Княжеская карета вкатила под арку ворот и оказалась в череде других, хотя и менее изысканных, экипажей. Распахивались дверцы. По откидным лесенкам спускались кавалеры, галантно подавали дамам руки, раскланивались со знакомыми. Лакей помог Пустовойтову сойти на выложенную диким камнем дорожку. Князь тут же направился к кучке господ, которые приветственно сняли перед ним треуголки. О своей спутнице Николай Эмпедоклович словно позабыл, чего раньше с ним не случалось. Впрочем, к его экипажу тут же слетелась стайка молодых повес, готовых не только помочь красавице выйти из кареты, но и носить ее на руках, дабы божественные ножки прелестницы не касались грешной земли.
Присутствующие дамы и девицы не могли не заметить вызванного появлением княжеской содержанки ажиотажа среди мужской половины гостей Моргенштерна. И если бы презрением, брезгливым недоумением и завистью можно было заморозить воздух, то в парке, окружавшем генеральский дом, выпал бы снег. Полные ледяной злобы взгляды завистниц не беспокоили Асю. Как, впрочем, не волновали ее и воздыхания поклонников. Вежливо улыбаясь, приседая в приветственном книксене, она плыла сквозь толпу гостей туда, где поблескивал золотыми галунами, шнурами аксельбантов и орденами мундир хозяина бала. Анна Болотная блюла этикет и чувствовала себя обязанной поблагодарить его превосходительство за приглашение. Завидев, что «эта безродная выскочка» приближается к генералу, окружавшие его дамы сомкнулись непроницаемой стеной.
Карл Людвигович сам разрушил ее, когда двинулся юной красавице навстречу. Завистницы вынуждены были расступиться. Генерал, невзирая на весьма преклонный возраст, был все еще статен. Вместо пышного парика носил простой солдатский, с косицей. Представ перед гостьей, он щелкнул каблуками, сорвал треуголку и раскланялся. Его жест повторили другие мужчины, даже те, кто не носил военного мундира. Женщины тоже вынуждены были поклониться. Моргенштерн не ограничился лишь поклоном, он поцеловал девушке руку, приложившись к ее пальцам сухими, жесткими губами. Ася присела перед ним в глубоком реверансе. И хотя внимание хозяина было приятно само по себе, она понимала, что этим он ограждает ее от недоброжелательства завистниц. – Дорогие гости! – громко произнес генерал. – Прошу вас проследовать в павильон. Наш праздник начинается!
В мрачном, запутанном, словно лабиринт Минотавра, доме генерала от инфантерии не было бального зала, но хозяин велел построить для приема и танцев особый павильон. Словно гигантская оранжерея, в которой произрастают диковинные цветы и плоды из далеких тропических стран, поднялся он среди аллей нерегулярного парка. На закате, когда начали съезжаться гости, за стеклянными стенами в ажурных рамах воссияли жирандоли, музыканты грянули бравурный марш, а у дверей встали в почетный караул поседевшие в боях инвалиды, некогда служившие под началом Карла Людвиговича еще в Северной войне. В отдельной пристройке слуги накрывали стол, ломившийся от самых изысканных яств, главным украшением которого стал серебряный фонтан, брызжущий шампанским вином.
Гости парами и поодиночке входили в широкие двустворчатые двери павильона. За окнами догорала вечерняя заря и серебристая мгла окутывала город. Блеск свечей в жирандолях играл на брильянтах, золотом и серебряном шитье, отражаясь в глазах, как в драгоценных каменьях, и в драгоценных каменьях, как в глазах. Асе порою казалось, что вокруг нее не живые люди, а гардеробные манекены, выставленные напоказ, дабы все видели, как богат их владелец. Неведомое колдовство оживило их, и они завертелись, закружились, заблестели пуговицами и запонками, заменявшими им живые глаза. И все же в этих пуговицах тлели вполне человеческие пороки – неутолимая алчность, нечистый азарт и неприкрытая похоть. Последняя обливала Анну Болотную волнами печного жара, вызывая отвращение и желание вымыться.
Она понимала, что придется потерпеть до возвращения домой. Конечно, это был не ее дом, а князя, но другого у нее все равно не было. Слуги Анны Болотной были вольными, а не из крепостных, как у других, да и наняла она их сама, платила щедро и не наказывала, потому те служили ей верой и правдой. Таким образом Ася превратила свое обиталище в место, где она всегда может найти защиту и помощь, а это немаловажно для бедной содержанки, которая полностью зависит от благосклонности своего покровителя. К сожалению, даже самые преданные слуги не могли дать ей свободы.
И не могли защитить от липких взглядов и грязных намеков великосветских пакостников, которые тратили свою жизнь на карточные игры, охоту и любовные похождения, полагая таких девушек, как Анна Болотная, своей законной добычей.
