– Изба у тебя не как у всех. Ты с женой за занавеской в горнице спишь, а дети ваши, по разны стороны за стеночками. Это как тебе такое в голову то пришло?

– Это ещё отца моего задумка была, – с гордостью ответил хозяин. Один я был дитятко у родителей моих, крепостными мы тогда были. Жили в хлипкой избёнке, на половину в землю ушедшую. Мечтал отец вольную получить да избу построить такую, что б было куда не стыдно его сыну, то бишь мне, жену привести. И что б в избе этой у детей с родичами раздельные места были. Не дело, говорил он, дитям с родителями повально вместе спать. И то правда. У барина вона, каждая скотина своё место за стеночкой имеет. Не уж то мы скотины хуже? Матушка то моя померла крепостной будучи, а вот отец уже вольным помер.

 А избу энту я ужо с женой строил. Так ежели б этих стеночек не было, разве б семерых настругал?

После этих слов они оба от души громко рассмеялись. Отхлебнув кваса, Матвей успокоился и не теряя любопытства продолжил расспрашивать Степана.

– Но такая изба не малых денег стоит. Где ж ты денег столько раздобыл?

– Да вот раздобыл…, – осмелев ответил Степан. – Лошадей наш барин уж больно любит, их у него большое множество. Был тогда у него один коняга, красавец и умница, каких ещё поискать надобно. За него нашему барину люди большие деньги не раз предлагали, но он ни в какую продавать его не соглашался. Любимцем у него тот конь был. И тут вдруг, ни с того ни с сего, энтот конь возьми да захворай. Барин с горя чуть умом не тронулся. Даже лекарей лошадиных из города приглашал, да всё без толку. По всему видать было, что не жилец уж он. И что меня тогда дёрнуло…? Попросил я у барина позволения попробовать вылечить энтого конягу. А барин и говорит, ежели мол вылечишь, проси чего хочешь, никаких денег не пожалею. Я тогда поди дней пять из конюшни не вылезал, и на удивление всем конь у меня выздоровел! А за это попросил я у барина не денег, а лесу, что б избу новую поставить, такую, о какой отец мой мечтал. Так барин на радостях и лесу мне дал и денег в придачу. С тех пор я у него главным конюхом служу. Только коня этого он вскоре всё же продал, боялся, что опять захворает.

– Так что с конём то было? Что за болезнь такая? – заинтересованно спросил купец. – Аль не скажешь?

– Скажу. Отравил его нехристь какой-то. Животом да желудком он маялся. Исхудал бедный – жуть как!  Я ему всё нутро промыл, он и ожил.

– Да-а-а, история… Везучий ты Степан. Бог тебя любит и верно сказать есть за что. Сам хозяин хороший и жена под стать – хозяюшка отменная! Да и дети у вас, гляжу всему научены, не то, что мои тетёхи… Хоть дочери у меня на половину и купчихи, но делать ни черта не умеют, – махнув рукой с сожалением сказал купец.

– Это как же? От чего ж так-то?

– Жена у меня дворянского рода, из разорившейся дворянской семьи она. Поэтому и за муж за меня пошла, за купца богатого.

– Хм-м. Так зачем женился то, ежели разумел, что она по выгоде за тебя идёт? – удивлённо спросил Степан.

– Да всё любовь, будь она не ладна… В деревне я вырос. Дом у нас был большой и хозяйство при нём не малое. Как и ты, был я у родителей единственным ребёнком. Отец меня сызмальства всему учил. А как подрос я, так он меня и купеческому делу обучил. С Божьей помощью дела у отца в гору пошли и открыл он в Петербурге магазин, меня ж при нём поставил. Как сейчас, помню. Стою за прилавком и входит она со своим отцом. Молоденькая, хорошенькая как ангел небесный и глазища в пол лица. В миг влюбился я в эту Оленьку. В ту пору она в мою сторону и смотреть то не хотела, дворянка, одним словом, куда мне купеческому сыну до неё. А кровь играет, ничего с собой поделать не могу. Стал я ей подарки да букеты посылать. Но всё это оставалось с её стороны без малейшего внимания. А при встрече, глянет на меня своими глазищами, фыркнет да отвернётся. Обидно мне было, но ничего не поделаешь. Маялся я маялся и решил с этим покончить. Да и отец мне всегда говорил, что б невесту я себе искал только из нашего круга, из купеческого. Прошёл год, малость успокоилось моё сердечко, забывать её стал. А тут случай всё и порешил. Вышел я как-то из магазина воздухом подышать, мимо мальчонка-газетчик пробегает, кричит.

– Покупайте газету! Покупайте газету! Самоубийство дворянина Наумова! – Обомлел я… Это ж была фамилия моей Оленьки. Её отец известной личностью в Петербурге был. Купил я эту самою газету, а в ней прописано, что дворянин Наумов, слывущий заядлым картёжником, вчерашней ночью проиграл в клубе всё своё состояние, в одночасье сделав нищими и жену, и детей. А в добавок ко всему взял, да пустил себе пулю в лоб. Во как! Недолго думая, послал я к Ольге сваху, сам-то побоялся, вдруг откажет. Ан нет! Прибежала сваха счастливая и говорит, что Ольга согласна стать моей женой, и что свадьбу можно назначать на любой день. На радостях помчался я к отцу. Не одобрил отец моего выбора, но согласие таки дал. Свадьбу сыграли богатую, три дня народ гулял. Жена моя по началу была тихой да скромной, лишний раз глаза поднять боялась. Нарадоваться на неё я не мог. Тогда она лишь в одном вопросе посмела мне каприз высказать.

– Это в каком же таком вопросе? – не в силах сдержать любопытства спросил Степан.

– А в таком, в деликатном. У них у дворян, видишь ли, не принято иметь супругам совместную опочивальню, так как считается не приличным каждый Божий день вместе спать. По-ихнему у каждого должна быть своя отдельная спальная комната. Вот так!

– Да ну-у-у?

– Вот те и ну… Так я ей втолковал. Мол вышла за купца, так и спать обязана по купеческим обычаям. Как у родителей моих было, так и у нас быть должно. На всю жизнь, что Богом нам отмерена, на каждый из этих дней кровать супружеская у нас одна на двоих будет. И никак иначе!

– А что жена то?

– Да ничего. Испугалась и согласилась.

– Ну слава Богу!

– Это ещё ладно…  Скажу, что по началу, более всего она отца моего боялась, прям как огня! Суров был родитель мой, но справедлив. А как он помер, так Оленька моя в одночасье в мегеру превратилась, командовать стала, да всю свою родню мне на шею посадила, и мать, и тётку, и сестру незамужнюю с братцем олухом, лентяем. Люблю я её, Оленьку мою, по сей день люблю, слова поперёк сказать не могу, а она из меня верёвки то и вьёт. Вот так-то брат, – тяжело вздохнув сказал купец, положив руку на плечо Степана. А затем, хлебнув из крынки кваса добавил, – А пойдём ка ещё разок попаримся.

Распаренные и разомлевшие они сидели уже ни как барин и крестьянин, а как два друга, равные во всём. Поддав жару и удобно устроившись на скамейке, Степан ждал, когда Матвей снова заговорит. Чувствовал он, что купцу есть большая охота душу излить. И действительно. Не долго посидев с закрытыми глазами глубоко вдыхая горячий пар, купец сказал.

– Ты послушай, что ещё учудила моя жёнушка. Время уж тогда со свадьбы прошло не малое, так я ей и говорю, что мол сына иметь желаю, наследника и помощника. А она давай меня ультиматумом пугать. Я до этого и слова такого не слыхивал. Так прямо и сказала.

– Я Матвей Егорыч, изволю вам ультиматум ставить.

Спрашиваю, какой такой ультиматум?  А она и говорит. Мол так и быть, рожу вам сына, но после того, как вы в Петербурге дом купите, да такой, что б всем на зависть. Не желаю, говорит, боле в деревне жить. Выполнил я её просьбу, купил дом. Ранее в нём с семьёй большой чиновник проживал, а когда он помер, то вдова решила от этого дома избавиться, видать не по карману он ей стал.  Родственников жены, нахлебников моих, мы оставили жить в деревенской усадьбе, а сами в город, в дом перебрались. Дом огромный, в два этажа, с колоннами да с расписными потолками. Купцы в таких не живут. Мне перед товарищами моими как-то совестно даже было. В добавок завела моя благоверная в доме нашем порядки аристократические. Ни сесть, ни встать, ни поесть по-простому нельзя стало. Сама к работе не приученная, наняла она в дом более десятка прислуги, да двух поваров. Но обещание своё сдержала, родила, только не сына, а за три года троих дочерей. И надо ж такое, ни одна на мать не похожая, все в мою породу пошли, в купеческую. Девахи дородные, круглолицые да с носами курносыми. Далеко им до городских то красавиц. А уж как они любят орехи да семечки лузгать, просто страсть! Мать им это дело запрещает, так чуть она за порог, они шасть на кухню и давай щелкать. Воистину купчихи. Чему я рад безмерно, та это что они характером в матушку мою пошли, такие же ласковые и добродушные. Любят меня сильно, так и я их люблю, толстушек-хохотушек моих. Растут девахи, через год, другой надобно будет их уж замуж выдавать. Так моя жёнушка опять что удумала. Не отдам, говорит, дочерей за купцов. Ищи говорит им женихов только рода дворянского, не ниже. Вот ведь незадача какая. Думаю, не потянут голубицы мои на дворян то. Им дворянам подавай красавец писаных, уж я-то знаю… Ежели только кто на приданное богатое позариться. А я желаю, что б на моих дочерях по любви женились, а не корысти ради. Что делать, ума не приложу? Ежели так дело и дале пойдёт, так и за купцов их замуж не выдать.