От запаха крови начинает мутить, и мы ускоряем шаг, чтобы выбраться. С облегчением закрываем за собой дверь и мрачно переглядываемся.

– Я такое раньше только в ужастиках видел, – Джим очень старается сохранять лицо, но судя по зеленоватому оттенку кожи, ему сейчас поплохеет. Я открываю окно, выходящее в сад, и мы с наслаждением дышим свежим воздухом.

– Да уж, о таком не мечтают…

– Слышите? – Алисия вскидывает руку, призывая к тишине. Мы замолкаем.

За дверью одного из процедурных кабинетов слышен слабый голос: «Помогите». Джим снова покрывается бледностью и, кажется, вовсе не настроен идти в ту сторону. Однако Алисия без колебаний направляется в сторону кабинета массажа, и я следую за ней, держа пистолет наготове. У самой двери опережаю ее и делаю знак: прикроешь. Она кивает, и я открываю дверь.

Под потолком тускло светится лампа; глаза быстро привыкают к слабому свету, позволяя разглядеть интерьер. На кушетке лежит привязанная девушка, на которой почти ничего из одежды – длинные волосы скрывают больше, чем обрывки ткани. Она поворачивает голову на шум, и смотрит прямо на меня. И я тону в боли, что плещется в огромных глазах. Боли и безумии. Или – безумной боли?

Джим толкает в плечо, обращая мое внимание на второго человека. Молодой худощавый парень сидит в кресле, точно так же привязанный к нему ремнями, и на нем тоже минимум одежды. Глаза у него закрыты, грудь слабо вздымается.

Алисия хмурится, разглядывая обоих и не спеша подходить к кому бы то ни было. Девушка на кушетке переводит взгляд на нее, и тут же исчезает ощущение, что она пытается передать мне какую-то мысль.

– Помогите, – шепчет она еле слышно. – Я живая…

Джим ойкает и отскакивает в сторону. Я навожу пистолет на парня, который своим пробуждением так напугал моего напарника, и смотрю в синие глаза – точно такие же, как у девушки. Тонкие губы, искривленные болью, изгибаются в слабой усмешке:

– Я – живой.

Я хмыкаю, разглядывая обоих по очереди. Джим вполголоса ругается, стоя у двери. Алисия стоит, склонив голову к плечу и словно прислушиваюсь к своей интуиции. Чутье говорит, что здесь что-то неладно, и не стоит доверять кому-то…

И в этот момент парень резким движением поднимает руки, разрывает слабые ремни, подрывается и выскакивает в темный коридор, да так резво, что никто из нас и отреагировать не успевает. Джим сумел отскочить в сторону, и теперь напоминает лягушку с выпученными глазами.

Алисия прищуривается и подходит к девушке ближе, но с карнизом наготове:

– Кто ты? И кто он?

– Я – живая, – снова сообщает девушка, кривя губы в улыбке. – Он – нет.

– Черт вас всех побери, – выдает пожелание Джим дрожащим голосом. – Пошли отсюда, а? Я ей не верю.

– Я тоже, – хладнокровно говорит Алисия и направляется к выходу. Джим с готовностью следует за ней. Я закрываю дверь и успеваю увидеть, как взгляд пленницы загорается гневом, и она поднимается с кушетки, не обращая внимания на ремни. Закрываю замок и усмехаюсь Алисии:

– Живее всех живых, ага.

Пленница с такой силой бьется о дверь с той стороны, что металл вибрирует, а Джим подпрыгивает на месте. Я не обращаю внимания, вглядываясь в полумрак коридора:

– Где второй?

Мы как раз выходим в холл, а планировка тут такая, что в каждом углу за раскидистым кустом декоративного растения может скрываться по несколько психов. Главный вход скрыт как раз за таким растением, и идти к нему еще метров двадцать. В спину летят приглушенные вопли и проклятия пленницы, и Алисия закрывает дверь с видимым удовлетворением.

Трясу головой, прогоняя странное ощущение, и вполголоса интересуюсь:

– Когда они на вас смотрели, не было такого чувства, словно они пытаются прочитать мысли?

Мои товарищи синхронно кивают: Джим с испугом, Алисия – мрачно.

– Особенно девка, – цедит она. – Может, вернуться и прикончить ее? Или задать пару вопросов?

– Я ужасно устал, – жалуется Джим, потирая шею. – Давайте побыстрее выбираться? Ну их всех к черту.

– Ага, – соглашаюсь я, – только в уборную заскочу.

Туалет находится парой шагов дальше по коридорчику. Алисия останавливается в коридоре, Джим пару секунд колеблется, и в итоге остается рядом с ней.

Конечно же, глупо было ожидать, что меня встретит светлое и чистое помещение. Хорошо еще, трупов и монстров не валяется под ногами. Так-то причины задерживаться и нет.

Держать фонарик в зубах, когда моешь руки, и одновременно зажимать подмышкой пистолет – та еще забава! Смотреть на себя в зеркало без смеха трудно.

В зеркале же можно увидеть и кое-что еще. А именно – как бывший пленник массажного кабинета бесшумно появляется за спиной и коротко размахивается. Через секунду ты знакомишься с холодным полом, еще мгновение недоумеваешь, кто выключил свет, а потом сознание без колебаний отключается.

В себя я прихожу от того, что кто-то бесцеремонно трясет меня за плечо, при этом светя прямо в лицо фонариком. Одежда противно липнет к телу, висок гудит, голос над ухом вызывает желание поморщиться и закрыть голову подушкой. Кажется, именно понимание, что здесь и не пахнет подушкой, помогает мне рывком сесть и оттолкнуть спасителя.

– Ну слава богу! – выдыхает кто-то с огромным облегчением и дрожью в голосе. Кто-то еще хмыкает и наконец отпускает мое плечо, а Алисия (о, вспомнил ее имя) скептически замечает:

– Крепкая у тебя голова, парень.

– Не так уж уверен в этом, – бормочу я, ощупывая голову. – Джим?

– Я в порядке, – отзывается он, помогая мне подняться на ноги.

Меня терзает ощущение, что что-то здесь не так. Оглядываюсь, но разглядеть что-либо не так-то легко.

С трудом удерживаюсь, чтобы не вздрогнуть, когда луч фонарика освещает сначала валяющийся в луже крови труп психа со свернутой шеей, а потом – прислонившегося к стене человека, который стоит, скрестив руки и выглядя таким бессовестно-спокойным, что аж завидно становится.

– Tienes cojones, – одобрительно отмечает он, отлепляясь от стены и делая шаг вперед. Коул Вальенте протягивает мне руку так, словно мы не были противниками полчаса назад. – Так и быть, я расскажу все, что знаю об этой заварушке. Гарантирую: тебе понравится.

– Hijo de puta, – отвечаю я, а потом жму ему руку.

Совершенно точно нам еще много чего есть что сказать друг другу. Но это может подождать. Пусть даже я наивный дурак, которого жизнь ничему не учит.

Самый главный урок этой жизни – помнить, кому ты должен.

2.2

Голова все-таки дает о себе знать, и какое-то время я даже не замечаю, чем там заняты мои товарищи. Правильно говорят, что не понимаешь, в чем счастье, пока не грянет несчастье. А ведь нужно так мало. Например, чтобы в голове не гудело, в ушах не стоял противный комариный звон, а в ботинках перестало хлюпать.

Повезло, что в раздевалке рядом нашлись чистая сменка и обувь, так что теперь я щеголяю в темно-синем костюме санитара: свободная куртка и штаны, в которых со свистом блуждает сквозняк. Хорошо, ботинки подошли идеально.

Наверное, меня еще и пошатывает, потому что как-то незаметно (хотя и продолжая ворчать) Джим подставляет мне свое плечо в роли костыля, после чего стены чертового госпиталя уже не так нагло плывут перед глазами. Алисия, не слушая моих вялых возражений, обматывает мне голову красным полотенцем, вызвав ехидный комментарий Коула, что теперь я похож на Рэмбо.

Хотел бы я сказать, на кого похож он сам, да только боюсь, что язык не послушается. А пока мир приходит в себя, мне позарез нужно задать несколько вопросов человеку, который явно знает больше, чем мы.

– Рассказывай, – то ли прошу, то ли требую у Коула, глядя ему в спину.

Вальенте вышагивает с едва заметной ленцой, держа оружие так, словно оно игрушечное. И словно не он сегодня грохнул кучу психов, спасая почти незнакомых людей – нас.

Не могу разобрать, что я ощущаю при воспоминании об этом. Сожаление? Гнев? Растерянность? Но совершенно точно знаю одно: я намерен выяснить, кто во всем этом виноват.