«Как ты пришёл к этому заключению?»

«Ты сказала, что хотела бы самолично пронзить его сердце».

Я скрежещу зубами, потому что больше всего я ненавижу, когда люди используют мои же собственные слова против меня.

Мой отец пропускает нашу перепалку, потому что его глаза прикованы к вину, разлитому вокруг его кубка.

«Как будет «папа» на языке воронов?» — спрашиваю я.

«Dádhi».

— «Даджи»?

Это слово звучит странно в моём исполнении, но совсем не ужасно.

Потемневшие глаза Кахола резко поднимаются с красной лужицы и останавливаются на моём лице.

— Что вы обсуждали с Лорканом?

В течение целой минуты он молчит. Он либо сбит с толку моим обращением к нему, либо решает, чем может со мной поделиться. Он отпускает кубок и берёт скомканную салфетку.

Вытерев руки, он говорит:

— Я предложил принести капитана сюда, чтобы удовлетворить твоё желание, но Лоркану не понравилась моя идея.

Я осматриваю каменные стены и фонари. Я, может быть, и воспринимаю эти гроты, как тюрьму, но для всех остальных это место — безопасный рай.

— Сильвиуса нельзя пускать в Небесное королевство; а вот мне следует разрешить его покинуть.

На пальцах Лоркана резко появляются когти и врезаются в эбонитовое дерево.

— Но тебе это не разрешено.

— Почему? Почему ты меня здесь запер? Я освободила тебя. Я вернула тебя к жизни.

— Пока магический барьер не уничтожен, ты единственная, кто может вытащить обсидиан из моей кожи. На случай, если Данте потеряет контроль над своими подданными. Или над самим собой.

Тёмные доспехи Лора начинают скрипеть из-за глубоких вдохов и выдохов.

— Я не могу допустить, чтобы моих людей прокляли в третий раз.

Мне, может быть, всё ещё не нравится вся эта ситуацию, но теперь я, по крайней мере, понимаю причину своего заключения.

— Значит, когда магический барьер будет уничтожен, я стану свободной?

Двое мужчин обмениваются тяжёлыми взглядами, что заставляет мой позвоночник вытянуться в прямую линию.

«Не скрывай от меня ничего. Не после того, что я для тебя сделала. Это не только нечестно, но и жестоко».

— Когда ты избавишь меня от проклятия навсегда, ты будешь… свободна.

Он колеблется, и это заставляет меня задуматься о свободе, которую он имеет в виду.

«К твоему сведению, я не считаю смерть вариантом свободы».

«Ты не умрешь».

Мрачное настроение Лоркана слегка меняется.

«Обещаю, Behach Éan».

Я киваю, немного успокоившись. Но остается ещё проклятие и тот, кто его должен снять — то есть я.

— Что значит «навсегда»?

Мой отец продолжает вытирать пальцы, хотя я подозреваю, что на них больше не осталось вина.

— Перед тем, как ты родилась — перед тем, как ты вообще была зачата — Бронвен предвидела, что у нас с Дайей будет дочь, которая сможет навсегда снять с воронов проклятие обсидиана.

Я раскрываю рот.

— Так ты поэтому считаешь, что именно мне суждено снять проклятие? Не потому, что я вытащила из тебя шипы?

«Верно».

Ого. А я-то считала себя лишённой магических способностей и бесполезной.

— А теперь рассказывайте, как мне это провернуть?

Лоркан вздыхает.

— Бронвен ещё не видела, как ты это сделаешь.

— Дайте-ка прояснить. То есть вы планируете держать меня в Небесном королевстве, пока Бронвен не посетит видение?

«Да».

— А что, если она сможет увидеть это только через шестьдесят лет?

— Мы находились в заточении пятьсот лет, Фэллон. И затем ещё в течение двадцати…

— Я не собираюсь проводить лучшие годы своей жизни, запертая в небесной пещере вдали от цивилизации.

Лор приглушенно фыркает.

— По-твоему, мы недостаточно цивилизованы?

Я качаю головой.

Моего отца, кажется, не так сильно задел мой комментарий, как Лоркана, потому что всё, на что он обращает внимание из сказанного мной это:

— Лучшие годы?

— В отличие от вас, я не бессмертна.

Но затем моё происхождение словно ударяет меня по голове.

— Так ведь?

— Пока твоя магия заблокирована, — Король воронов смотрит в сторону остекления, которое выходит на чащу ракоккинского леса, — ты не бессмертна.

Мой отец сглатывает, вероятно, потому что моё состояние напоминает ему о моей матери и её заблокированной магии.

— Это ещё одна причина, по которой ты должна остаться здесь, ínon. Здесь тебе ничего не угрожает.

— Не угрожает? Но здесь меня не ждёт ничего хорошего, — бормочу я, прикидывая, сколько туфель мне придётся сносить, разгуливая по каменным коридорам. — Я сделаюсь ещё более ненормальной, чем фейри под воздействием мочи эльфов. Если что, я только наслышана о её действии. К тому же я не фейри, так что их моча, вероятно, не действует на меня. А что на меня может подействовать, так это заточение в этом месте. У меня может развиться горная лихорадка. Вам это не надо. Поверьте. Спросите моих друзей. Они расскажут вам, какой невыносимой и безумной я могу быть.

Хотя, если подумать, лишись я рассудка, они, вероятно, сами выбросят меня из своего гнезда…

Мои метания заставляют Лоркана ухмыльнуться.

— Меня забавляют не твои метания, Фэллон, а ход твоих мыслей.

Неожиданно Кахол начинает задыхаться, его лицо краснеет… затем синеет. О, Святой Котёл, что он такое проглотил?

— Лоркан! — кричу я, потому что задница Лора всё еще сидит.

Кахол так неожиданно вскакивает на ноги, что опрокидывает лавку. Она издает такой же громкий стук, что и моё бешеное сердце. Я тоже вскакиваю на ноги, готовая перепрыгнуть через стол и начать надавливать ему на грудь. Я его только что нашла. Я не могу потерять его из-за… из-за…

Я осматриваю тарелку с едой, чтобы понять, что он мог съесть… спаржу? Морковь? Я не могу потерять своего отца из-за какого-то овоща.

«Он бессмертный, Фэллон», — слова Лора немного облегчают мои страдания.

— Ты не потеряешь его из-за еды.

— Нет.

Лоб моего отца начинает блестеть, когда он яростно кричит:

— Нет!

Я не… я не понимаю.

— Что происходит?

Лоркан наклоняет голову, не сводя золотых глаз со своего друга.

— Я собирался тебе рассказать.

Мои брови недоуменно изгибаются.

— Ты собирался?..

Мой отец сплевывает, а затем издает громкий смешок, который замораживает поток адреналина в моих венах. Придя в себя, он проводит обеими руками по лицу, ещё больше размазав макияж, и рычит как сельватинский леопард.

— Что, чёрт возьми, происходит? Это какой-то побочный эффект, вызванный долгим пребыванием в форме статуи ворона из обсидиана?

Мой голос звучит пронзительно, но ни один из мужчин не обращает на меня внимания.

«Нет».

Неужели Лоркан сказал это у меня в голове с улыбкой в голосе?

Я, видимо, придумала себе его восторг, потому что он выглядит сейчас, как посланник дурных вестей.

— Ты знаешь, как это работает, друг мой.

Король выглядит таким спокойным, в то время как моё сердце превратилось в воришку-полукровку, за которым гонится целый батальон фейри и пара змеев.

— Ты ведь, знаешь, что их не выбирают.

— Sí mo ínon!

Я чувствую, что мой отец прорычал сейчас что-то типа «она моя дочь».

— Я в курсе, Кахол, но могло быть и хуже. Она могла оказаться парой Айдона.

Испещрённое полосами лицо Кахола бледнеет.

— Кто такой Айдон, и почему мы обсуждаем возможность того, что я могу оказаться его парой?

— Как бы я ни хотел вернуть своих воронов из Шаббе, я был бы не против оставить его там.

Значит, Айдон — ворон, и, похоже, не самый любимый ворон Лора. Но этот факт не приближает меня к понимаю того, почему мой отец так сильно выбит из колеи.

Кахол зажмуривается и откидывает голову назад. Он как будто просит небо даровать ему силы.

— Если ты причинишь ей боль, Лор, тебе придётся молить Морриган о том, чтобы я тебя пощадил.