Этот свет пытается затмить собой Спасителя.

– Нет ни рая, ни ада, – голос громкий, хрипящий и свистящий она слышит не впервые. Они под водой, но он звучит так четко и ясно, словно проникает ей прямо в сознание. – Только жизнь.

Присоски впиваются в кожу, обжигают своими прикосновениями и закрывают ей глаза. Больше у неё нет ни шанса наблюдать за светом.

– Я знаю, – с трепетом отзывается она, но с губ срываются лишь невнятное бульканье и крупные пузыри. Во владениях Спасителя ей не дано говорить свободно. – Самое ценное – это жизнь. И её нужно прожить по правилам.

Их они выучили наизусть. Читали детям на ночь вместо увлекательных сказок, повторяли перед обедом вместо молитвы и высекли на медных блестящих табличках под висящими в холле портретами уже почивших членов семьи Стоун.

Спаситель требует от них всего ничего: чтить и хранить память о нём, чествовать имя его и питать его. Искренними верой и любовью, бескрайними полями растущего повсюду болиголова и молитвами. Она молится чаще и отчаянней остальных, и оттого она – единственная, кого Спаситель касается сам.

Только она и знает, где его искать.

– Что будет с теми, кто не соблюдает правил? – этот вопрос волнует её сильнее прочих, но она нигде не нашла на него ответа. Молчали книги в библиотеке, молчали портреты и молчил отец. Никогда не спрашивала она лишь в часовне, хотя там ответ наверняка найдётся.

Но спросить у него самого здесь – разве не то же самое?

– Тех уже не спасти, – в голосе Спасителя не прочесть эмоций, его настроения не понять.

Длинные мощные щупальца сильнее сдавливают тело, перехватывают конечности и проникают даже в рот. Обжигают язык. Ей хочется сказать о том, что у любого должен быть шанс спастись, но он об этом и так знает.

Не ей противиться его воле. Кажется, вода наконец-то берёт своё. И она тонет.

***

Утро сегодня ясное – на небе ни облака, а жаркое летнее солнце освещает всю территорию поместья. Когда оно наконец-то проникает в комнату Лили Стоун сквозь тонкие шторы, та уже около часа бродит по прилегающему к дому саду. Собирает в корзину листья болиголова, поглядывает на растущие неподалеку цветы – от обычных белых садовых роз до куда более экзотичных, привезенных откуда-то издалека орхидей. Растут они тут с трудом, но садовник – Джеймс – второй год старается сохранить хоть пару цветов ко дню семейного собрания.

Каждый год в один и тот же день, но никогда – в одно и то же время. Кто-то опаздывает, кому-то не хочется расставаться с привычным укладом жизни, а кто-то не хочет слушать разглагольствований отца о Спасителе. Только он и сама Лили сохраняют веру в когда-то важное для их семьи – для всего острова – божество.

Властелин морей и жизни, по легенде когда-то именно он помог семье Стоун вырасти из невзрачных пахарей сначала в хозяев крупного рыболовного промысла, а затем и во владельцев одной из самых обширных сетей гостиниц в стране. Он дал им богатство, возможности и своё благословение в обмен на память о нём. На любовь.

Лили не понимает тех, кто не испытывает благодарности к этому удивительному существу. Уж она-то, родившаяся и выросшая на этом острове, точно знает – это не выдумка. На ночь она слушала сказки матери о его могуществе; по утрам штурмовала небольшие, написанные от руки молитвенники, уже выцветшие и обветшалые от времени; а днём до сих пор смотрит на водную гладь, сидя на песчаном берегу, и замечает длинные щупальца, выглядывающие из-под воды.

Нет никаких сомнений – Спаситель существует. Возможно, сам он зовёт себя иначе и никогда им в этом не признаётся, принимая данное самыми первыми Стоунами имя, но и неважно. Став старше, Лили понимает это лучше прочих.

Имя – это всего лишь имя.

– А вот и травы, – она ставит корзину на кухонный стол и убегает раньше, чем кто-нибудь успевает ей ответить.

Говорить ни с кем не хочется. Их кухарка – миссис Стэнли – улыбчивая и добрая женщина, однако слишком уж говорливая. Лили уверена, что стоит попасться ей на глаза, как та тут же найдёт с десяток вопросов, а то и новых поручений. Нет уж, на сегодняшнее утро у неё совсем другие планы.

Ближе к вечеру, когда на острове будет не продохнуть от братьев и их жён, приехавших сюда вместе с повзрослевшими детьми, у неё уже не останется времени. Они вновь будут смотреть на неё свысока, и не только потому, что она лет на двадцать младше большинства из них.

Она – настоящая Стоун, преданная Спасителю и любимая как им, так и отцом. И никому из них это не по душе.

До небольшой каменной часовни Лили добирается обходными путями – идёт лесными тропинками за поместьем, прячется в тени высоких деревьев и украдкой поглядывает на отблески солнечного света в окнах. Отчего-то в последнее время даже отец не одобрял её визитов в обитель Спасителя. Смотрел на неё мрачно, тяжело и будто бы печально. Смотрел.

Теперь отец может смотреть лишь в бесконечную тьму водной глади. Он умер прямо накануне традиционного семейного собрания, и его смерть поставила на уши всю семью Стоун.

Лили толкает массивную деревянную дверь, пробирается внутрь и закрывает ту изнутри. Догадывается, что другие сегодня будут скорбеть, смахивать с лиц напускные и не очень слёзы, но у неё повода грустить нет. Ей известно, что в объятиях Спасителя отец не будет знать горя. В своей жизни он не совершал ошибок, а значит вода его пощадит.

Ни рая, ни ада, о которых любят говорить остальные, не существует – только жизнь. И свою отец прожил как положено.

Внутри часовни толком ничего нет – каменный алтарь напротив украшенного витражом окна, пара длинных скамей и крошечная исповедальня, куда уже много лет никто не заглядывает. На одной из скамей он и сидит – тот, ради кого Лили приходит сюда снова и снова.

Люди за пределами острова ни сном ни духом о Спасителе, но здесь к нему относятся со всем уважением. И он – мужчина немногим старше самой Лили – последний из его жрецов, настоятель этой часовни.

– Доброе утро, – она садится рядом, но не смотрит на него. Рассматривает витраж – сквозь изображенные на нём черно-зеленые щупальца пробиваются солнечные лучи, а контур звезды из прозрачного стекла будто светится изнутри. – Александр.

Имя плохо ложится на язык, ей не нравится его произносить, но «святой отец» звучит ещё хуже. Особенно тогда, когда он не единожды просил её обращаться к нему именно по имени.

– Доброе утро, Лили, – мгновенно откликается он и откладывает в сторону потрепанную, видавшую виды книгу. «Учение Спасителя» – она часто читала её в детстве. – Ты сегодня рано. Ты же знаешь, что я не начинаю службы в такую рань.

Она знает. Смотрит на его светлые, почти платиновые волосы, заглядывает в неестественно яркие, зеленые глаза – правый пересекает длинный, косой шрам, – и говорит себе, что ей должно быть стыдно. Ей бы запереться в исповедальне и каяться в своих грехах до самого вечера, но на это не хватит сил. Её желания не нарушают ни единого правила.

Ни единого. Спаситель не запрещает им ни любить, ни желать друг друга. Спаситель требует помнить. Чтить. Слушаться. Но сегодня она явилась сюда не только для удовлетворения своих желаний.

– Я хотела поговорить об отце, – пальцами она комкает подол длинной юбки, не замечает, как выбивается из простого хвоста прядь темных, словно водные глубины, волос. – Я уверена, что при жизни он не нарушил ни единого правила. Но одного я никак не могу понять. Ты же всё время здесь, почему за последние годы он ни разу не заглянул в часовню? Кто-нибудь, кроме меня, сюда вообще заходит?

Да, ни садовник, ни кухарка, ни сторож поместья никогда не высказывали своей верности Спасителю. Даже врач, который в течение двух лет следил за здоровьем отца и по сей день живёт на острове вместе с ними, не проникся верой. Но ничего подобного от них и не ждали. Они – не Стоуны и ничего Спасителю не должны, но отец – он мог бы зайти хоть на один молебен за последние пару лет.