Лично я ничего не стал покупать, только бритву взял по Шуркиной книжке – самую, конечно, дорогую, Шурка же мне не простит, если дешёвую. Продавец мне чего-то мурлыкал – как она включается на 127, на 220, как ножи менять, а я думал – ещё повезло Шурке, что он до этой лавочки не дорвался, он бы не бритву, он бы сейчас два костюма отхватил, которые потом в шкафу будут висеть ненадёванные, покуда жена не загонит в комиссионке за полцены. Когда ему костюмы носить? Удивительно – каким горбом, какими мозолями мы эти деньги зашибаем и как стараемся побыстрее размотать! Но может быть, если таким горбом, если такими мозолями, такой каторгой, так это уже – и не деньги? Может, они уже как-то по-другому должны называться? Неужели же я за деньги – жизнь отдаю? Не согласен. А вот для Клавки-то этой – они, пожалуй, деньги. Она их, как я, не размотает, всё в дело пойдёт. Так чего ж я на неё кидаюсь? Бог с ней, пусть пользуется, всё справедливо. И мне сразу легче стало.

А больше на всей этой базе мне делать было нечего. Если даже и знакомые плавали, где их найдёшь в этом муравейнике.

У главного трапа дрифтер меня завернул. С каким-то он дружком беседовал – сам в телогрейке, в шапке на глазах, а дружок – причёсанный, брюки в складочку, ковбойка с коротким рукавом. Но весёлые одинаково, прямо лоснились.

– Погоди, Сеня, сейчас сети доберём, поможешь мне.

Разговор у них с дружком был серьёзный:

– Сатаны меня занесли на этот пароход! – дрифтер говорит.

– Да, не повезло тебе, – дружок отвечает.

– Перейду на другой, при первой возможности перейду, вот те крест!

– Конечно, себя ценить надо.

– Хоть на «Сирену» перейду.

– А что, «Сирена» – это пароход!

– Или же – на «Шаляпина».

– А что, «Шаляпин» – тоже пароход!

– А «Скакун» этот – ну его к бесу, это не пароход.

Этак они ещё долго могли травить, пароходов у нас много, но тут чьи-то каблучки застучали и юбка зашелестела, так что внимание у них переключилось.

Прошла мимо нас Клавка, стала всходить по трапу, но приостановилась. Скользнула взглядом по мне, как будто знакомого хотела вспомнить, но не вспомнила.

– Смелей, смелей, Клавочка, – дружок ей сказал. – Мы на тебя снизу смотреть не будем.

– А хоть и смотрите, бельё у меня в порядке.

Дрифтер заржал от удовольствия.

– Ох, Клавочка! – дружок говорит. – За что мы тебя все так любим?

Хотел было руками её достать, но она высоко стояла.

– Если бы все! А то вот этот злодей, в курточке, зверем на меня смотрит. Убить меня хочет.

– Кто, Сеня?! – Дрифтер взревел. – Да какой же он злодей? Да он у нас – душа парохода! Весь экипаж в нём сипы черпает в трудные минуты жизни.

– Вот вы его и заездили. Может, и была у него душа когда-то, да вы из него вынули.

– Сень! – Дрифтер ко мне стал приглядывался. – А у тебя и правда взгляд какой-то неродной. Сень, смягчись. Ведь на такую королеву смотришь!

– Правда, – сказала Клавка, – что ты против меня имеешь?

Ты не кошка, я подумал, ты змея. Тебе ещё надо, чтоб я при этих двоих сказал, что я против тебя ничего не имею. Нет уж, что я решил про тебя – то сам решил. А ты от меня слова не дождёшься.

– Да ничо он не имеет, – сказал дрифтер. – Правда ж, Сеня?

– Почему же молчит? Рыженький, почему молчишь?

– Знак согласия, – сказал дружок.

– Так пойдём тогда, захмелиться дам. Хочется же перед отходом?

– А мне – можно? – спросил дрифтер.

– Вы и так весёлые. А вот он – грустный. А я грустных прямо ненавижу. Вся жизнь от них колесом идёт…

Я всё молчал. Клавка засмеялась, махнула рукой и пошла.

– Чо ты? – сказал дрифтер. – Баба ж тебе авансы выдаёт.

– Ничо не значит, – сказал дружок. – Он правильно держится. Ты правильно держишься, кореш. Она тут не тебе одному авансы выдавала. Вот-вот уже – до дела дошло. А в последнюю минуту – вывёртывается!

Дрифтер отчего-то вздохнул. И опять они за своё принялись:

– А «Боцман Андреев» – это, скажи, не пароход?

– Ещё какой пароход!

Насилу я его оторвал от дружка. Пошли в сетевой трюм. Я спросил по дороге:

– Больше к этой базе не подойдём?

– Нет, Сеня, она нынче в порт уходит, полный груз. Так что упускаешь ты шанс. Если надо – беги, я сетки один донесу.

– Не надо…

В сетевом трюме мы ещё полежали на сетях, – у дрифтера и там дружок нашёлся, – покурили втихаря. И когда выехали на лифте на верхнюю палубу, уже смеркалось. Ветер посвежел, и базу сильно раскачивало, срочно нужно было отходить.

Сетки мы покидали к себе на палубу. Пароход ходуном ходил, и одна в воду угодила, Серёга её багром вытаскивал – с матушкиной помощью. В это-то время я и увидел Лилю – в брезентовом дождевике с капюшоном. Смотрела через планширь на наш пароход. Может быть, слышала, как я ругался, когда Серёге наставления давал.

Подошла, подала руку. Рука у неё всё та же была – тёплая, сухая и крепкая. И та же улыбка – милая, немного смущённая. Но что-то переменилось у нас с нею. Не знаю даже что. Как будто и нечему было меняться.

– А я уже ваш СРТ различаю. У него на мачте самолётик с пропеллером.

– Это не только у нашего, многие делают.

– Для чего?

– Так, игрушка. Пропеллер вертится – всё веселее.

– Но я всё-таки различила!

Дрифтер увидел, что я задержался, и тоже решил куда-то сбегать.

– Сень, ты меня дожди, вместе спустимся.

Она спросила.

– Пробоина у вас – серьёзная?

– Авось не потонем.

– Почему – авось?

– Всё в море случается.

– Так просто, само по себе? А мне говорили – серьёзная.

– Чепуха, дело не в ней.

– А в чём же?

Я хотел рассказать ей про «дедовы» опасения, но раздумал. Долго рассказывать, да и не к чему ей.

– Тоже чепуха…

– А у вас, я слышала, списался кто-то. Я думала – ты.

– Нет, не я.

– Я знаю. Просто, подумала – как было бы славно, если бы ты. Поплыли бы вместе. Мы ведь сейчас уходим, ты знаешь? Гракова только дождёмся, он там у вашего кепа в каюте.

А ведь и правда, всё можно было переиграть. Позвать Жору-штурмана, наврать ему что-нибудь, он же у Ваньки Обода бюллетень не спрашивал. Кто-нибудь мне подаст шмотки, а я Шурке смайнаю бритву. Не забыть бы только сказать, чтоб Фомку выпустили. И мы поплывём на этом чудном лайнере. Вместе, вдвоём. Ах, синее море, белый пароход!

– Не решаешься? Знаешь, тут даже все удивились, когда вы решили остаться, я многих расспрашивала. Вы просто дети! Какое-то дикое легкомыслие. «Авось обойдётся». Ты же понимаешь, что это глупо? Разве мужество в том, чтобы лезть очертя голову?

В первый раз ей не всё равно было, что со мной будет. В первый раз она меня просила о чём-то, предлагала. Это понимать надо!

– Что же я, сбегу, как крыса, а другие останутся?

– Вот чего ты боишься! Лучше, конечно, утонуть за компанию.

– Ну, не обязательно утонуть…

– Ты же сам сказал – в море всё случается. Боишься быть не как все?

Это правда, я этого боялся. Но вот «дед» не боялся быть «не как все», а тоже оставался.

– Насмешек боишься? Неужели это всего страшнее?

Я когда-то мечтал о такой минуте, когда она обо мне озаботится. А теперь она не то что заботилась, она за меня боялась. Но радостно мне не стало. Если б даже я и списался, так с «дедом» могло без меня случиться, и я бы себя всю жизнь за это казнил.

– Ну, решайся.

Нашего «Скакуна» подкинуло на волне, приложило бортом о кранец. Она вздрогнула.

– Если б меня четвертовали, я бы и то не согласилась!

И так она это сказала испуганно, что я вдруг её притянул к себе и поцеловал – в губы. Они у неё были холодные и чуть потресканные. Я сам от себя этого не ожидал, и она не ждала, отшатнулась. И от этого ещё больше смутилась.

– Ну вот, здрасьте… Какая лирика.

Сверху послышалось, из динамиков:

– Восемьсот пятнадцатый, поторапливайтесь с отходом!

Внизу Жора-штурман высунулся из рубки:

– Ясно-ясно, закругляемся!