Фауста Петровна принесла ковшик с горячим парафином и взяла в руки плоскую кисточку.

– Господи, – сказала клиентка, закрыла глаза и прикусила губу.

– Губу на место, – скомандовала доктор. – Лицо расслабить, не улыбаться, не хмуриться, а то сейчас как заложатся под парафином глубокие морщины!

Угроза была страшной. Клиентка немедленно превратилась в мумию, и Фауста, не обращая ни малейшего внимания на утробные попискивания, стала мазать ей лицо мгновенно затвердевающим в пленку парафином.

Таня стояла рядом с доктором и смотрела, как та водит кисточкой: легко и уверенно, мелкими пришлепывающими мазками.

– Смотри, – говорила доктор, – парафин всегда кладется вдоль носогубной складки вверх, чтобы приподнять мышцу и разгладить морщину. Упаси тебя боже когда-нибудь сделать это наоборот. Поняла?

Таня кивала, а сама думала о том, как же Фаусте Петровне удается так легко погрузиться в работу и забыть обо всем остальном. А Таня никак не может сосредоточиться на парафине, все вспоминает вчерашний вечер…

Фауста закончила наложение парафина, запечатав клиентке маской даже веки и губы, отчего та приобрела окончательное сходство с бледно-желтой, обмазанной воском мумией. Доктор удовлетворенно оглядела результат своей работы и повернулась к Тане:

– Вот. Усвоила, как это надо делать? А не то что эти глупости, которые пишут в дурацких учебниках, – и она с презрением потрясла в воздухе толстой книжкой по косметологии, которую в свободное время читала Таня. – Нет, это надо! Написать, что парафин кладется на марлю! Что же, мы морщины на марле собираемся разглаживать?

Лишенная речи и зрения клиентка что-то промычала, но Фауста на это даже не отреагировала, потому что из спальни в этот момент донесся зловещий вой зверечка, а из передней – телефонный звонок.

– Иду, мой живоглотик, бегу, – защебетала доктор.

– Уже несу кушать маленькому чудовищу… Ты мой тигрик полосатый…

Таня побежала к телефону.

– Здравствуйте. Можно Фаусту Петровну? – сказал молодой мужской голос.

Тане показалось, что это Марк, но она только ответила: «Сейчас» и позвала доктора.

– Ну кто там еще? – спросила Фауста с раздражением: она не любила, когда ее отвлекали от кормления зверечка. – Алло! Ну, привет…

Из отрывочных фраз, которые произносила доктор, Таня не могла понять, Марк это или нет. Сердце у нее учащенно билось: если это он, то зачем звонит? Чего хочет?

– Это наш друг-эксперт, – сообщила доктор, положив трубку. – Говорит, вчера свою камеру у нас забыл.

«И правда, – подумала Таня, – при вчерашней сцене в подъезде у него в руках ничего не было», – и покраснела.

Фауста посмотрела на нее мельком и хмыкнула.

– Он придет за ней сегодня вечером, – объявила она. – Хочешь с ним еще раз встретиться?

– Я не знаю, – пробормотала Таня.

– Ну, подумай до вечера, – с неожиданным благодушием разрешила доктор и пошла к восковой мумии.

А Таня вернулась на свое обычное место, в лабораторию и, как всегда, встала у окна. По косогору опять тащились паломники, тяжело втыкая в землю посохи с морскими ракушками, уныло сопротивлялись шквальному ветру. И хотя стоял август – пусть дождливый и ветреный, но все же август, лето – Тане вдруг показалось, что она видит перед собой пустынное каменистое плато, только раз в году покрывающееся ковром лимонных нарциссов, а все остальное время скованное ледяной коркой. Несет белая поземка, заметает землю снегом, на котором отпечатываются следы усталых паломников. А где-то там, на берегу озера, под деревьями рыщет неведомое чудовище: шлюмф-шлюмф, шлюмф-шлюмф…

– Ой, забыла спросить у него, не слышно ли чего нового из милиции, – сказала Фауста, заходя в лабораторию. – Ладно, вечером спросим. Ты почему опять застыла? Что с тобой вообще творится?

Таня молчала

– Ну-ну, – заметила доктор. – Работай давай, хватит стоять.

А около ноги Фаусты – удивительное дело! – ошивался толстый полосатый зверечек, чудом сползший с хозяйской кровати. Он точно повторял все движения доктора: Фауста налево, и он налево, Фауста направо, и он направо. Когда доктор пошла к выходу из лаборатории, он не спеша затрусил за ней, но у самой двери обернул к Тане хищную вытянутую морду и гневно фыркнул.

Часам к восьми, как обычно, раздался звонок в дверь.

– Скоро это войдет у него в привычку, – заметила доктор, направляясь в переднюю.

Марк стоял на пороге с букетом роз. С улыбкой он протянул его Фаусте.

– Спасибо, конечно, – сказала она. – С чего это вдруг?

– Я приношу вам столько хлопот, доктор. Все хожу и хожу каждый день.

– Да ладно, – ответила подобревшая Фауста. – Заходи, расскажи нам, какие новости.

Таня в нерешительности стояла у порога в гостиную. Мялась.

– Привет, – сказал Марк как ни в чем не бывало, проходя в гостиную.

– Привет, – ответила она, не поднимая глаз. Зачем только он пришел? А уж этот букет – словно железом по стеклу царапнули…

Марк уселся на кремовый диван и получил дежурную порцию виски.

– Ну, что слышно из милиции? – спросила Фауста.

– Да ничего. Дело в полном тупике. Улик никаких, следов тоже. Растерзанный труп налицо, а все остальное в тумане.

– И что же, твои истории про Жеводанского зверя ничем им не помогли?

– Не-а, – сказал Марк. – Сначала думали, может, какой тигр из цирка сбежал. Или гиена из зоопарка. Проверяли. Вроде все звери на месте.

– Это же был оборотень, – вмешалась вдруг Таня. – Ты сам позавчера говорил.

Я не знаю, – ответил Марк, – и никто не знает. Может, оборотень, может, маньяк, который устраивает себе такой веселенький камуфляж. А может, вообще какой-нибудь международный заговор… В XVIII веке поговаривали далее о том, что это протестанты так мстят католикам за то, что их изгнали из Франции. Мало ли кто это мог быть… Чем больше в этом деле копаются, тем запутаннее оно становится.

– И что же теперь? – спросила Фауста.

– Да как всегда. Ничего, наверное. Если, конечно, не будет еще одного трупа.

Таня невольно вздрогнула:

– Что ты такое говоришь, Марк?

Где-то в каньоне, в дыре, у воды прячется, таится чудовище. Крадется, ползет, прижимаясь брюхом к земле, высматривает новую жертву.

– Значит, больше ты в милицию не ходил? – настаивала Фауста.

Вот ведь, далась ей эта милиция! Что-то она сама не проявила никакого желания общаться со следственной бригадой, когда та объявилась у нее под дверью.

– Да нет, – ответил Марк. – Мне сегодня не до этого было. Я работал весь день.

«Интересно, – внутренне возмутилась Таня. – Значит, вчера он чуть не изнасиловал меня на лестнице, а сегодня и из головы вон? Работал он весь день, посмотрите на него!»

– И много наработал? – спросила Фауста с усмешкой.

– Я решил проанализировать все имеющиеся данные о Звере на компьютере, – вполне серьезно сказал Марк. – Собрал все, что известно о жертвах. Насчитал их сто тридцать штук. Поместил в таблицу и распределил по нескольким признакам: пол, возраст, место и характер нападения Зверя, тип ран. Получились довольно интересные наблюдения.

– Например?

– Ну, например, все убитые, и мужчины, и женщины, были очень молодыми. Не старше двадцати пяти лет. А у пятнадцати из ста была полностью оторвана голова. Между тем известно, что волки никогда не отгрызают у своих жертв голову.

– Очень мило, ничего не скажешь, – заметила Фауста.

– Нет, серьезно, – продолжал Марк, словно не слыша ее ироничного тона. – А еще нападения четко делятся на несколько периодов, и по характеру убийств некоторые периоды типологически совпадают друг с другом, а некоторые сильно отличаются. Иногда убивают женщин, иногда – мужчин; иногда Зверя больше интересует голова, иногда – живот.

– Ну да, – вспомнила доктор, – ты ведь нам уже говорил, что зверей, возможно, было двое: самец и самка.

Может быть, так, – ответил Марк, – а может быть, и совсем иначе. Я тут нашел в библиотеке исторический труд XIX века, принадлежащий перу некоей мадам Арибо-Фаррер. Мадам утверждает, что по крайней мере в начале истории в облике Зверя действовал маньяк, местный сеньор из благородных. Он скрывался в аббатстве Меркуар, откуда и осуществлял свои устрашающие рейды. Кличка у него была Мессир; интересовался он, разумеется, женщинами. С отъездом Мессира в Париж совпадает четко выделяющийся конец первого периода убийств. К сожалению, деликатная мадам не сообщает фамилию Мессира, поскольку он относится к тому же знатному роду, что и один очень крупный политический деятель…